И все равно любил. Вот такая она — любовь больного чудовища. Сказка да и только.

— Пожалуйста! — он резко прекратил беготню. Остановился, окинул меня диковатым взглядом и вдруг плюхнулся на колени. — Я не знаю, как жить без тебя!

Я сглотнула. Это выглядело почти так же жутко и жалко, как рыдания раньше. 

Надо уходить. 

— Нет, Николас. Встань, не надо унижаться, это ничего не изменит. Я понимаю: тебе страшно, ты не знаешь, что делать с новым собой. Но поверь: тебе не нужна я, чтобы разобраться с этим. 

Я поднялась и пошла к двери, почти ожидая, что он набросится сзади. Схватит, оттащит, свяжет. Прежний лорд Грей ни за что бы не позволил мне уйти. Магия бурлила в теле, заготовленный щит покалывал пальцы.

Но Николас не двинулся с места. Наверное, только теперь я поверила до конца, что он изменился безвозвратно. Того лорда Грея, который промыл мне мозги и два года держал в золотой клетке больше нет.

Уже закрывая дверь я услышала за спиной скорбный вздох. И негромкое:

— Прощай… 

Глава 43

На улице уже стемнело. В окнах палаццо делла Витторио горел свет, но ворота стояли заперты. Без Артура у меня нет ни единой возможности пробраться мимо челяди.

Но если моя догадка верна, это и не требуется. 

Торопливо накинув капюшон, я прошла уже знакомой дорогой к развалинам Солнечного храма. Выложенная мозаикой спираль послушно откликнулась на прикосновение кольца, открывая проход. Я нервно выдохнула и шагнула вперед, готовая ко всему. Даже к тому, чтобы оказаться у края Бездны.

И оказалась в храме. 

“Храм Ночи” — эта мысль всплыла сама собой и показалась на удивление уместной. Зал был зеркальным двойником Солнечного храма. Вместо белого мрамора — обсидиан, вместо окон — барельефы в виде дверей с уже знакомой спиралью. 

Черные и блестящие колонны поднимались к потолку, растекались по нему глянцево-черными арками. На полу лежала мозаика в виде дерева жизни, чем-то неуловимо схожая с очертаниями человеческой фигуры.

Но куда любопытнее мозаики были фрески. Яркие и жуткие. Я прошлась вдоль стен, уделяя внимание каждой. И если по отдельности они казались просто порождением больной фантазии художника, то вместе складывались в убедительную и страшную историю. 

Вот, значит, как? Впрочем, я что-то подобное и предполагала. Оговорки Пенелопы и подслушанный в библиотеке диалог подталкивали к определенным выводам.

Оставив стены, я коснулась кольцом двери с символом сефирота Йесод. 

Камень послушно раскрылся, втянул меня в какой-то кабинет — темный и пыльный. Я растерянно ойкнула. Так ожидала перенестись в библиотеку, что на мгновение даже подумала, что ошиблась.

Но нет. Просто вход и выход в палаццо делла Витторио располагались в разных местах. 

Я попала в старый кабинете мэтра Карреттино. Пенелопа не заняла его после смерти отца, даже не тронула. Записи мэтра грудой лежали на столе, заполняли ящики. Я бегло проглядела их, и в груди вспыхнула хищная радость. 

Ну что же вы так, мэтр?! Хранить подобные улики на виду просто недальновидно. Странно, что люди Николаса не прибрали их к рукам, когда расследовали вашу кончину. 

Но ничего, я приберу. 

Тревога гнала вперед, требовала бежать, найти Артура. Я цыкнула на нее и зарылась в бумаги.

После часа поисков затея уже не казалась столь гениальной. Да, среди обрывков, записок, мелких хозяйственных заметок и рабочих набросков  встречались косвенные намеки на вину мэтра. Косвенные. Они могли бы послужить уликой в суде или произвести впечатление на Николаса. Но мне требуется другое. Нужны ясные, железные доказательства, чтобы убедить Артура…

Тогда в библиотеке мэтр что-то говорил про сейф?

Сейф нашелся за роскошным деревянным панно. И конечно он был заперт. Новомодный замок словно усмехался, предлагая ввести правильную последовательность рун. 

Я зашипела и с досадой стукнула кулаком по бронированной стенке. Время уходило, убегало. Мне нужно найти Артура! Вытащить, спасти, пока он не придумал, как самоубиться с гарантией. 

Но как убедить его без улик? Паразит просто не даст мне это сделать.

Ладно, попробуем самые очевидные варианты. Я ввела “Пенелопа”. Сейф остался глух. “Пенни” тоже не сработало. Не подошло “Джакомо” и даже имя покойной жены мэтра, в поисках которого мне пришлось нырнуть в собственную память. 

Неужели придется уйти ни с чем?

“Магия — это статус, власть, деньги. Уважение и право решать чужие судьбы. В этом мире нет ничего важнее.” — вспомнился мне звучный баритон мэтра. Я торопливо набрала “магия”.

Дверца сейфа отворилась с негромким щелчком. 

Да, это стоило того, чтобы потратить время. Потому что внутри, среди по-настоящему опасных запрещенных книг и записей о жутковатых экспериментах, лежал личный дневник Джакомо Карреттино. 

От его содержимого меня бросило в холодный пот, а последние детали паззла встали на место. 

Это была исповедь отца, единственная дочь которого родилась слабосилком. История сомнений и исканий. Экспериментов, в том числе над собственным ребенком. Летопись отчаяния и надежды. Одержимости… 

В итоге мэтр не нашел ничего лучше, чем подсадить свою дочь на “Бездну”, снимая абстинентный синдром с помощью зелья собственного изобретения. И что самое удивительное: это сработало. В течение многих лет у него получалось дурить коллегию, выдавая синьорину за полноценного мага. Но призрак разоблачения незримой гильотиной висел над семьей Карреттино.

И как раз в этот момент в руки мэтра попадается древняя книга, повествующая о наследии семейства ди Альдо. 

Конечно, Джакомо не смог пройти мимо. Он вцепился в идею провести ритуал, как голодный пес в кусок мяса, не смущаясь ни жертв, ни возможных последствий. 

В голове не укладывается! 

Считайте меня приземленной убогой дурой, но я не смогла проникнуться трагедией мэтра. Он писал о крохотном магическом потенциале своей дочери в таких выражениях, словно это была несовместимая с жизнью болезнь, жуткое уродство.

Но я-то знаю, что можно жить и слабосилком. В магии, как и в любой другой сфере, самое важное — это ум, воля и целеустремленность.

А этот ублюдок ради своей блажи обрек тысячи, десятки тысяч людей на страшную смерть.

Сукин сын!

От ярости потемнело в глазах. Окажись рядом воскресший Джакомо Карреттино, я бы лично упокоила его снова. Потому что такие мрази не должны жить. 

Я стиснула дневник так, что ногти вонзились в кожаный переплет. Вернула на место панно и решительно направилась к выходу.

*** 

Уже за дверью стало ясно, почему в кабинете было так пыльно. И почему Пенелопа не потрудилась убрать подальше бумаги отца.

Комната находилась в тайном подвале. Не удивлюсь, если обычные слуги даже не догадывались о его существовании. Кроме кабинета здесь располагалась лаборатория — еще более заброшенная и пыльная, словно в нее не входили ни разу за эти два года. И малый ритуальный зал — тот самый, который я видела во сне. 

Длинный коридор, начинавшийся от входа в зал, привел к лестнице. Я помедлила перед ней, чтобы наложить “полог незаметности”. Сейчас ночь, и это хорошо. Слуги спят, смогу осмотреть особняк, не шугаясь каждой тени.

Где Пенелопа может держать Артура? “В своих покоях” — подсказал внутренний голос, и я зашипела от желания оттащить эту тварь за волосы от своего мужчины. 

Подниматься не пришлось. Стоило закончить с пологом, как над головой зацокали каблучки. Я еле успела спрятаться за лестницей.

Пространство вокруг накрыло ароматом розовой воды, смешанной с прозаическим, но аппетитным запахом лазаньи. Сначала мимо меня по воздуху проплыл накрытый поднос. За ним продефилировала сама синьорина Карреттино. 

Пенелопа принарядилась и накрасилась. Во всем ее облике читалась продуманная небрежность и “естественность”, способная ввести в заблуждение мужчину, но не другую женщину.  Чувственные губы просто приглашали впиться в них поцелуем.