Дверца с моей стороны резко открывается, внутрь заглядывает тот самый амбал, который запихивал меня в машину. Он смотрит так, что мне не остается ничего, кроме как подчиниться и вылезти наружу. Я ожидаю, что меня отведут куда-то в подвал или подсобку, но меня ведут прямо к главному входу. Даже не касаются меня, просто указывают на дверь и приказывают:

— Иди!

Я крепче обнимаю малыша и следую к двери, останавливаюсь у входа, жду, пока мне откроют и ступаю внутрь. Осмотреться мне не дают, подталкивают в спину и заставляют идти дальше, хотя я все же успеваю заметить жутко дорогие ковры на полу, белоснежные стены, огромные люстры под потолками и шикарную деревянную лестницу на второй этаж, к которой меня подводят.

Я молчу. Ничего не спрашиваю, надеясь, что у Андрея все получится, что совсем скоро тут будет наряд полиции и меня освободят. В глубине души я сильно боюсь, потому что понимаю: тому, кто привез меня сюда выкуп не нужен. Владелец этого дома чрезмерно богат.

Это осознание резко стреляет в сознании. Что, если правоохранительные органы не станут помогать, ведь в нашем мире столько несправедливости.

Сколько я знаю историй, где полиция ничем не помогает, а, наоборот, идет на поводу у тех, кто нарушает закон. Сейчас об этом не хочется думать, потому что я понятия не имею, чего от меня хотят и почему привезли сюда.

Мы останавливаемся у широкой двери, мужчина, что сидел рядом в машине, открывает ее и пропускает меня внутрь. У входа нас ждет женщина, которая тут же протягивает руки к моему малышу.

— Я возьму его, пока вы поговорите, — с улыбкой произносит она.

— Что? Нет! — уверенно отвечаю. — Я не отдам своего ребенка, слышите?

Я прижимаю Родиона к себе так сильно, как только могу, сцепляю руки в замок и отворачиваюсь к стене, чтобы они не смели даже думать о том, что смогут забрать у меня ребенка.

Я бережно обнимаю сына и отворачиваюсь от тех, кто хочет забрать его у меня.

Не отдам. Никому не отдам своего малыша.

— Ну что же вы? — причитает женщина рядом. — Я всего лишь унесу его в другую комнату, пока вы обсудите дела.

— Дела? — с издевкой и истерическим смешком, рвущимся из горла, спрашиваю я. — А вы знаете, как я сюда попала?

Повисает пауза.

— Вашему ребенку не желают плохого, — она не теряется, а я мотаю головой.

Если они хотят отобрать его у меня, пусть попробуют. Я не сдамся просто так.

Раздается телефонный звонок, от которого я вздрагиваю, вспоминая, что в одеяльце Родионо мой мобильный. Я нащупываю его рукой и поправляю, попутно выдыхая и радуясь тому, что его никто не увидел. Сколько прошло времени? Полчаса? Этого же недостаточно для наряда полиции? Думаю, что нет, значит, нужно потянуть еще время.

— Я понял. Да. Хорошо, — слышу, как мужчина, что привел меня сюда, разговаривает по телефону.

Что он понял? Будет отдавать приказ своим амбалам, чтобы силой отобрали у меня сына?

— Елена Эдуардовна, идите к себе, вас позовут.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Но… — женщина пытается возразить.

— Идите, ребенок останется с матерью.

Я замираю, когда слышу эти слова, но не поворачиваюсь до тех пор, пока не слышу, как открывается и закрывается дверь.

— Ангелина, — моего плеча касается мужская рука. — Ты можешь быть спокойна, твой сын останется с тобой.

Я поворачиваю голову и вижу, что женщины в комнате уже нет. Зато есть два охранника у двери и он, которому, кажется, совсем наплевать на происходящее. По крайней мере он смотрит на меня так безразлично и пусто, что я отшатываюсь.

— Идем, нам нужно поговорить, Ангелина.

Мужчина берет меня за локоть и подводит к столу, усаживает на стул, стоящий рядом, а сам упирается о столешницу и смотрит на меня.

— Тебе, наверное, хочется узнать, почему вы с ребенком здесь?

Киваю.

То, что он сам решил заговорить об этом, радует. Значит, он не психически больной, у него нет раздвоения личности и он не будет надо мной издеваться. По крайней мере, у него была такая возможность уже не раз, но он ею не воспользовался.

— Дело в том, что этот ребенок не от твоего мужа.

Повисает тяжелая пауза, во время которой я пытаюсь осознать то, что он только что сказал. Не от моего мужа? А от кого?

— О чем вы? — решаю спросить, а сама перевожу взгляд на сына, который, несмотря на разговоры и крики, мирно спит у меня на руках.

Я осматриваю его маленький аккуратный носик, светлые, едва заметные бровки, которые он насупил во сне, розовые губки, пухлые щечки, что Родион успел наесть на материнском молоке. Как это Андрей не его отец? У меня ведь есть документы, свидетельство о рождении мы, конечно, сделать еще не успели, но ведь у нас документы о проведении ЭКО, да и материал при оплодотворении брали у Андрея.

Мужчина вздыхает и смотрит на меня… с сожалением?

Мне ведь не показалось? Он смотрит, будто жалеет меня?

Я не успеваю понять, потому что его взгляд меняется на такой же механический, безразличный к происходящему.

— Твой муж получил деньги… очень много денег за то, что ты забеременеешь и родишь хозяину ребенка, — чеканит он бесцветным тоном.

Я замираю. Смотрю на мужчину и не могу понять, что он говорит. Что значит заплатили? За что?

— Я вам не верю. Мы так ждали малыша.

— Вот тест ДНК, который взяли сразу после рождения Родиона, ознакомься, — мужчина пододвигает ко мне бумаги и встает с края стола в ожидании, когда я их прочту.

— Бред, — шепчу едва слышно. — Этого не может быть, понимаете? У меня муж, мы планировали этого ребенка, ждали, мы через столько прошли, а это все поддельное, — я отбрасываю от себя бумажку и решительно встаю, держа на руках сына — Я хочу увидеться с вашим хозяином и высказать ему все, что думаю, в лицо. Где он?

— Здесь, — раздается грубый голос за спиной. — С удовольствием послушаю, что ты хочешь сказать отцу ребенка, которого родила.

Я поворачиваюсь к его обладателю и на несколько секунд задерживаю дыхание. Не потому, что мужчина безумно красив, и я тут же пала жертвой его чар или небывалого магнетизма, просто он… как из другой жизни, куда путь мне всегда был заказан.

На нем дорогой темно-синий костюм, светло-голубая рубашка, атласный галстук. На ногах туфли с закругленным носком, а в кармашке на груди белый платочек. Лицо гладко выбрито, губы искривлены в усмешке, а глаза смотрят изучающе.

Сердце пропускает удар от осознания, что даже если Андрей вызовет полицию, пойдет в газеты и придет к этому дому лично, у него ничего не получится. Понятия не имею, откуда эта уверенность, но я просто знаю это.

Таких мужчин, как “хозяин”, я не встречала. Ни в той дорогой клинике, где мы проводили ЭКО, ни на работе. Даже начальник Андрея и тот выглядел более приземленным, а он…

— Рустам, свободен, — бросает он тому, кто привел меня сюда, и отходит от двери.

Я жду, пока мужчина покинет помещение и внутренне сжимаюсь, теряя всякую надежду на освобождение. Я не знаю, что значат его утверждения о том, что Родион его сын, но почему-то понимаю, что мне больше не хочется спорить.

Рустаму я не поверила, потому что он не выглядел так убеждающе. Этому же мужчине не хочется противостоять, вместо этого появляется желание молчать и слушать.

Пусть говорит, рассказывает, как так получилось, что Родион — его сын, а не моего мужа. В то, что Андрей взял деньги, я не верю.

Мы любили друг друга, столько пытались родить ребенка и у нас, наконец, получилось. Не без помощи врачей, но ведь получилось.

Почему я должна верить, что он предал это? Меня и нашего сына. Он ведь просыпался к нему по ночам, убаюкивал, носил на руках и даже нежно называл его “Роди”.

— Ты передумала говорить? — спрашивает мужчина, обходит меня и садится в кресло.

Сцепляет руки в замок и располагает их на столе и все это не сводя глаз с Родиона. Его внимание к ребенку меня напрягает, я вначале хочу знать подробности случившейся ситуации, а уже потом, исходя из итогов, решать, может ли он так смотреть на моего малыша.