– Ну и что? – лениво спросила «баламутка».
– Ты снимала?
– Ну и что?
Все наперебой заговорили, столпились вокруг «баламутки».
– Признавайся!
– А мне до фени…
– Тебя подкупили?
– Ну и что? Какой-то дядечка дал коробку конфет и научил, где нажимать. А мне до фени! Мне надоел этот младенец! Вопли, слюни, в туалет и ванную никогда не попадешь.
– Выпороть! – сказал Онуфрий Степанович и стал вытаскивать из брюк ремень.
– А мне до фени! Пожалуйста! Только вы сами не лучше. Я видела, как ваш этот Сенечка двигал блюдце. Анна Керн… Топор… Наполеон… Умора одна! Господи, когда же я уйду от всего этого?
– Пори, дедушка, – воскликнула Вера. – Стать предателем! Иуда! Продаться за коробку конфет! Катька, снимай колготки!
– Оставьте ее, – устало сказал Геннадий Онуфриевич и ушел в спальню.
Щелкнул замок.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой рассказывается, как Федор Иванович Курдюков везет яблоки в город Курск и что из этого получается
Позже из «баламутки» вытянули подробности ее предательства. Однажды на улице к девочке подошел увешанный фотоаппаратурой приятный старичок, представился сотрудником исторического музея и попросил ее помочь в секретном деле: дескать, они в музее хотят оборудовать стенд с фотографиями, посвященный выдающемуся эксперименту, но сделать это надо тайно, так как сотрудники музея хотят преподнести сюрприз для семьи Красиных.
– А мне до фени, зачем вам фотографии, – ответила на эти слова «баламутка». – Я этого младенца хоть на луну готова закинуть.
– Вот и прекрасно, – обрадовался старичок. – А я тебе коробку конфет дам.
– Конфеты – это вещь, – заметила Катька.
– Тогда так… – заспешил «сотрудник исторического музея». – Возьмешь незаметно у лаборанта Семена фото– и киноаппарат… Что и где нажимать, я тебя сейчас научу. И что снимать, расскажу… Потом, когда он проявит пленки, ты их возьмешь и передашь мне. Пойдем на лавочку…
– Я сразу поняла, что никакой он не сотрудник музея, а тот, которого вы все боитесь, – заявила Катька на допросе. – И продала я вас не за конфеты, а потому, что я принципиально против этого младенца… Носитесь тут с ним все… Тунеядец чертов! Бейте скорей, а то мне некогда. Скоро мультик начнется.
Катьку бить не стали, но лишили мультика, и обиженная «баламутка» закрылась в комнате, считая наказание несправедливо жестоким.
Семья вместе с Сенечкой (вышел из спальни даже Геннадий Онуфриевич) грустно обсудила происшедшее.
– Не понимаю, – пожимал плечами младший лаборант. – Зачем ему это понадобилось?
Геннадий Онуфриевич с удивлением посмотрел на него сквозь свои сжигающие очки:
– Как это зачем? Он хотел убедиться, что у нас получается… Что вакуумная ванна работает… Ему надо было знать, на чем мы остановились, нашу методику…
– Зачем?
– Затем, чтобы дальше продолжить уже самому.
– То есть ты считаешь…
– Да. Он хочет украсть Смита. Теперь это точно. На днях жди гостей…
– Слышь, старый, – сказала Варвара Игнатьевна. – Одну дугу не продавай – она мне пригодится.
– Тогда уж бери некрашеную, – заметил Онуфрий Степанович. – Тебе ведь все равно.
– Все равно, – согласилась старая женщина. – Уж я встречу голубчиков… Вовек не забудут!
Позже выяснилось, что «баламутка Катька» на семейном допросе рассказала не все. Боясь лишения других мультиков, она скрыла, что по просьбе «сотрудника музея» сделала слепки ключей с входной двери и с двери в спальню.
Таким образом, в то время, когда шел семейный совет, Полушеф уже имел готовые ключи от квартиры Красиных. Варвара Игнатьевна с дугой наготове ждала его днем опять в какой-нибудь личине, а Федор Иванович появился ночью в собственном облике.
Дождавшись, когда в доме Красиных погаснут огни (Федор Иванович не знал, что в спальне сидел Сенечка и вместе с Геннадием Онуфриевичем проектировал на стенку цветные диапозитивы), Полушеф с огромным чемоданом в руках бесшумно открыл ключом входную дверь, специальным крючком снял цепочку, разулся, на цыпочках прокрался к двери в спальню, вставил ключ и стал его поворачивать…
К тому времени Федор Иванович здорово потренировался открывать чужие двери. Ночью, когда институт пустел, ученый ходил по коридорам и открывал двери, звеня ключами, бородавками, отмычками. Через неделю он уже работал как заправский медвежатник.
Курдюков быстро справился с ключом от двери в спальню. Ключ, вставленный с той стороны, легко повернулся в гнезде и выпал.
Сенечка и Геннадий Онуфриевич разом вскочили. В замке слышалось осторожное царапанье.
– Он, – прошептал Красин. – Прячься в шкаф!
Сенечка метнулся к шкафу. Дрожащими руками младший лаборант открыл дверцу, нырнул головой в висевшую одежду. Снаружи повернулся ключ – это Геннадий Онуфриевич закрыл своего товарища.
Сенечка двинулся в глубь шкафа, чтобы устроиться поудобнее, и вдруг наткнулся на что-то живое, мягкое и теплое. Он собрался уже завизжать по-детски от неожиданности и страха, но тут кто-то зажал ему рот крепкой ладонью.
– Тихо! Молчать и не шевелиться! – прошептали ему в ухо.
В глазах у младшего лаборанта пошла голубая дымка, и он мягко осел на дно шкафа.
Между тем дверь спальни раскрылась, и в нее протиснулся Курдюков со своим огромным фанерным чемоданом. Федор Иванович так был увлечен протаскиванием чемодана в дверь и так был уверен в своей ловкости как медвежатника, что не сразу заметил стоявшего рядом Геннадия Онуфриевича.
– Здравствуйте, Федор Иванович, – негромко сказал Красин.
Шеф вздрогнул, и у него отвалилась челюсть. Огромный чемодан выпал из рук.
– Здрасьте, – пробормотал он машинально.
Наступило молчание.
– Как погода на улице? – спросил Красин.
– Теплый вечер.
– Ночь…
– Ах да, ночь…
– Садитесь, Федор Иванович. – Красин пододвинул кресло. – Вы на вокзал?
Шеф опустился в кресло. Он стал приходить в себя.
– На вокзал? Почему вы решили? Нет… Хотя да… Я ехал к своим родственникам в Курск…
– В Курск?
– Да. Там у меня тетя. Старенькая уже…
– Тетя?
– Ну да… А до самолета…
– До поезда.
– Ах да… до поезда еще два часа. Дай, думаю, заеду, проведаю вас… Тем более, я думал, сейчас вечер…
– Понятно.
Опять наступило молчание.
– Вы ей яблоки везете? – спросил Геннадий Онуфриевич спустя некоторое время.
– Яблоки? – удивился Федор Иванович. – Откуда вы взяли?
– Чемодан у вас в дырочках.
– Ах да… Вы очень наблюдательны… Я везу яблоки.
– Яблоки в Курск?
– Конечно… Но вообще-то вы правы. Яблоки в Курск – это смешно. Я хотел над вами пошутить. Я везу поросенка.
– Поросенка?
– Ну да. Молочного живого поросенка. Тетя очень любит молочных поросят. Вот поэтому и дырочки.
– Логично.
– Конечно, логично. – Полушеф с шумом выдохнул воздух. К нему возвратилась обычная самоуверенность.
– А чего ж он не визжит?
– Зачем ему визжать? Спит. Наелся, напился. Я его молоком из пакета напоил. Ну ладно. Я пошел, а то поезд скоро.
– Счастливого пути.
– Спасибо.
Ученые пожали друг другу руки.
– Значит, все идет нормально?
– На высшем уровне.
– Я рад.
– Я тоже.
– До скорой.
Курдюков и Геннадий Онуфриевич опять пожали руки.
– Растет сорванец? – Федор Иванович кивнул в сторону кровати с Шуриком-Смитом.
– А что ему остается делать?
– Не заговорил?
– Рано еще.
– Но хоть гукает?
– Гукает.
– На каком языке?
– Пока еще неясно.
– Ну ладно, мне пора.
– Всего доброго.
– До скорой.
– До скорой.
Ученые в последний раз обменялись рукопожатием. Полушеф поднял чемодан и потащил его к двери. Чемодан зацепился за кресло. Курдюков дернул. Старый фанерный чемодан не выдержал рывка и развалился. На пол выпали какие-то тряпки, бутылочки, веревки, клочья ваты…
