Впоследствии историками этот миф был подвергнут суровой проверке. Долгое и скрупулезное разбирательство древних текстов показало, что жизнь и путешествия апостола Андрея относятся не к канонической, но к апокрифической литературе. Книга Деяний апостольских говорит лишь об апостоле Павле, но хранит молчание о судьбе других двенадцати апостолов. У одного из отцов церкви IV века, Евсия, есть запись о том, что после смерти Спасителя ученики его – святые апостолы, рассеялись по миру, неся благую весть. Апостолу Фоме жребием досталась Парфия (Персия), апостолу Петру Понт и Галатия, апостолу Андрею Скифия (юг России). Похожая запись была и у Оригена (П-Ш век).
История странствий апостола Андрея, впрочем, была поддержана и византийской церковью, утверждавшей, что после смерти Христа Петр отправился просвещать Запад и стал апостолом Запада, в то время, как Андрей стал апостолом Востока. Таким образом, Византия сама получила апостольского покровителя, хотя исторически была связана с христианством лишь фактом перенесения императором Константином, принявшим новую веру, столицы империи на Босфор. Идеологическая же, ментальная связь Византии с христианством гораздо более глубокая. Она определялась, прежде всего, греческой составляющей христианства, соединяющей в себе высокую восточную поэтику и мощнейший интеллектуализм греческой философской традиции.
Что же касается апостола Андрея, то основная масса свидетельств о его миссионерской деятельности появляется через много веков после его кончины. Многочисленные авторы проводят его путь из Византии в Крым, затем на север к Новгороду и на Ладогу, и, наконец, оттуда в Рим.
Это предание о восточном, северном, русском апостоле Андрее, прямом ученике Христа, было с энтузиазмом воспринято в России и позволило русским, так же, как римлянам и византийцам, считать себя прямыми наследниками христианства, получившими новую веру прямо из рук апостола. Под обаяние этого мифа и своей собственной богоизбранной роли попал и Иван Грозный. Он оказался «внутри» религиозного мифа, он чувствовал себя библейским персонажем, вся его последующая личная и государственная жизнь явилась попыткой воплощения религиозной идеи в жизнь русского народа.
В судьбе одного человека, царя, воплотилась и реализовалась психология, мифология и судьба всей страны. В этом, очевидно, и проявляется религиозная догма, настаивающая на божественном, «не человеческом» происхождении земной власти, ибо один человек всегда проецирует в себе весь драматизм общественной истории, являясь одновременно творцом и марионеткой истории, испивая до дна сладкую или горькую чашу общей судьбы. Истории жизни всех русских правителей практически без исключения подтверждают эту религиозную интуицию, идущую еще от древних иудеев и прошедшую через ислам и христианство.
Отречение Ивана Грозного было невозможно, ибо и он, и народ русский находились в пространстве общего религиозного мифа, который требовал своего воплощения. Народ коленопреклоненно призвал царя вернуться, и тот после тяжелых страданий отречения с радостью сделал это, ибо чувствовал себя вершителем божественной истории, «голосом сверху» не только для народа, но и для себя самого.
В переписке с бежавшим в Литву бывшим своим другом, князем Курбским, Грозный неоднократно подчеркивал свое божественное право управлять людьми. «Стараюсь с усердием людей на истину и свет наставлять, да познают они Бога истинного от Богом данного им Государя».
Христианский миф, согласно Писанию, должен закончиться раем, растворением в Боге. Этот миф, посеянный и взошедший в головах людей, не позволяет людям жить спокойно и сохранять неподвижность, когда один день похож на другой, когда вчера, сегодня и завтра неразличимы. Миф принуждает человека к действию.
Первым делом, которое осуществил царь после своего возвращения, было введение опричнины. С первых же дней опричнины Москва стала свидетелем кровавых казней. Полетели головы многих высокородных бояр. Среди них был покоритель Казани князь Горбатов и его семья. Около 200 высших боярских родов были изгнаны из своих поместий и отправлены в ссылку в Казань. Поскольку им не разрешалось ничего брать с собой в дорогу, то по пути они кормились подаянием.
Новые слуги царя— опричники, оделись в черные одежды из грубых тканей, а на поясе у них висел колчан со стрелами, напоминающий метлу. Это был их отличительный знак, символизирующий желание вымести из страны измену. Во имя и именем божественной власти царь начал в стране великую чистку, ибо ничего иного для светлой идеи он сделать не мог.
В знак протеста против начавшегося беззакония в 1566 году митрополит Афанасий демонстративно слагает с себя сан и удаляется в Чудов монастырь. Оставшиеся бояре и князья выступили против опричных порядков. Триста возмущенных родовитых бояр обратились с челобитной к царю, были брошены в тюрьму. Там их пытали, часть казнили.
По поводу широких казней дипломатическому ведомству русского государства даже пришлось давать разъяснения за границей.
Ощущая глухую ненависть своих подданных, царь покидает Кремль и переезжает в замок на Неглинной, затем в его голове рождается план переноса опричной столицы в Вологду и, наконец, охваченный отчаяньем и страхом перед возможным земским мятежом, он является в Кирилловский монастырь, вызывает к себе в келью благоверных старцев и говорит им о своем желании вновь оставить власть и уйти в монастырь.
Спустя семь лет царь напомнил кирилловским старцам письмом о своем посещении: «Вы ведь помните, святые старцы, – писал он – как некогда случилось мне прийти в вашу обитель, и как я обрел среди темных и мрачных мыслей малую зарю света божьего и как повелел неким из вас братья, тайно собраться в одной из келий, куда и сам явился, уйдя от мятежа и смятенья мирского. И в долгой беседе как грешник вам возвестил желание свое о пострижении: тут возрадовалось скверное сердце мое с окаянной душою моею, словно обрел узду помощи Божьей своему невоздержанию и пристанище спасения» (Р. Г. Скрынников. Иван Грозный. 1980).
Однако покаяние и благие порывы царя вскоре приняли странную и страшную форму. К монашеской жизни царь обратился не один, но со свитой опричников. В Александровской слободе, в часы свободные от своей кровавой работы, опричная братия усердно вела монашескую жизнь. Рано поутру царь с фонарем лез на колокольню, где его уже ждал главный палач Малюта Скуратов, собственноручно убивший до полутора тысяч человек и задушивший опального митрополита Филиппа. Царь со Скуратовым били в колокола, созывая братию на молитву. В царском монастыре Скуратов служил пономарем. Сам же царь состоял здесь игуменом. После нескольких часов молитвы и пения в церковном хоре, опричники шли обедать. Игумен во время еды смиренно стоял подле монахов. Недоеденную пищу выносили нищим и калекам. Так помонашествовав несколько дней, царский двор вновь возвращался к своим прежним делам.
Сведения об обвиненных в заговорах и убиенных во время опричнины сохранились во многом благодаря набожности царя. В периоды отчаянья и раскаянья Иван Грозный приказывал монахам молиться за всех казненных им людей. Те обращались в опричные архивы и составляли списки для поминальных молитв. Сами опричные архивы до сегодняшнего дня почти не сохранились, однако осталось множество поминальных списков. Среди них есть и такие: «Помяни Господи 1505 человек, а имена их ты сам Господи все знаешь».
В заговорах против царя обвинялись не только бояре и простой городской люд, но и духовенство. Так, после протеста митрополита Филиппа против массовых казней, было перебито все монашеское и светское окружение митрополита. Людей убивали прямо на улице безо всякого суда. Суд состоялся лишь над самим митрополитом. Перед судом царь приказал отправить митрополиту мешок, в который была зашита голова его родственника боярина Колычева, также обвиненного в заговоре. В этом же 1568 году по подозрению в заговорах опричники убили несколько сот человек. Один из их отчетов гласил: «Отделано (убито) 369 человек июля по шестое число». В это же время в государстве начались страшные стихийные бедствия. В 1568–1569 годах из-за непогоды погиб весь урожай, в стране начался голод. По летописным данным от голода умерли тысячи людей. Историки пишут, что в деревнях началось людоедство. Затем в 1570 году в стране вспыхнула эпидемия чумы, занесенная с Запада. В Москве чума уносил ежедневно до нескольких сот жизней. Мор продолжался целый год. Особенно тяжелое положение было в новгородских землях. Явившиеся туда писцы писали— «Про земли расспросить в том погосте не у кого, потому что попов и бояр, и крестьян нет». Это страшное время усугубилось массовой новгородской резней, устроенной Иваном Грозным, обвинившим в измене целый город.
