Распространенное мнение историков, что отставка царя была хорошо спланированной политической интригой, безусловно ошибочно. Иван Грозный был искренен в своем нервном истерическом порыве. Когда он предстал перед московскими послами, просившими его вернуться на царство, те с трудом узнали его, так он изменился. От тяжелейшего нервного потрясения у него выпали все волосы.

Русский народ назначил себе царя, чувствуя острую потребность в «голосе сверху». Эта потребность ощущалась уже в раннее дохристианское средневековье, когда на княженье в русских землях приглашались пришлые варяги с Запада, европейцы, норманы. Эта потребность привела Россию к принятию новой религии – христианства, чтобы оказаться «под взглядом, под голосом, под небом». Библейские пророки, составлявшие тексты Священного Писания, сами пережившие тяжелейшие кризисы, ими же и описанные, всегда связывали идею власти с религиозным чувством, настаивая на том, что «власть всегда от Бога» и имеет внутренние, экзистенциальные причины.

Государство, есть образование виртуальное, основанное на слове, на согласии, на вере. Оно организуется не столько «внешней» договоренностью людей, сколько внутренним чувством истинного и стабильности мира, который и есть государство.

В средневековой России чувственный образ верховной власти был связан с образом царя-самодержца, подобным библейскому царю, устами которого говорит Бог. Монотеистическая религия всегда рождает монархическое государство, ибо мир небесный и мир земной, отраженные друг в друге, всегда совпадают.

История показывает, что трансформация ранней языческой демократии в тоталитарную монархию— извечный исторический закон, обойти который не удалось ни одному государству. Даже ин-теллектуальнейшая Греция, создавшая многовековую и изощренную традицию демократического правления, тем не менее, не избежала монархической участи, превратившись сначала в империю Александра Македонского, а затем в Восточную римскую империю— Византию. Византийцы называли себя римлянами, но говорили по-гречески.

Как великое озарение, осенившее апостола Павла, так и чувство глубочайшей внутренней пустоты и снедающей тоски может родить сильнейшее религиозное чувство, заставляющее человека искать Бога и находить его подобие в фигуре самодержца.

К XVI веку, во времена Ивана Грозного, Россия была сравнительно небольшим государством. Её население составляло всего лишь около 10 миллионов человек. Из них в городах жило лишь около 2 % населения. (Эти данные приводит Ричард Пайпс в книге «Россия при старом режиме»).

Вопрос о том, христианство— это религия цивилизационная, городская, или наоборот «природная», сельская, требует ли она цивилизации, строительства города, наподобие Рима, как некоего бесконечного лабиринта, или же пустынной отрешенности степей и лесов; нужна ли ей сложная экономическая инфраструктура, или, наоборот, естественное натуральное деревенское хозяйство— так не решен и до сих пор.

Ортодоксы, старообрядцы, люди патриархальные считают, что христианство близко к природе, к земле, к простому, естественному архаическому труду. Другая же часть религиозных людей, больше реформистского толка, утверждают, что христианство— религия цивилизационная, требующая города, книг, библиотек, напряженной интеллектуальной работы, споров, дискуссий, создания искусства, культуры, и как побочного продукта— экономики, питающей рукотворную человеческую религиозную культуру.

Вместе с тем, в отличие от язычества, растворявшего человека в реальности, в природе, подчиняя его духам земли, воды, леса, христианство— религия потусторонняя и виртуальная. Метафизика и топология христианского мироощущения распространяется не столько на природу, сколько на бездонную Вселенную человеческой души, где происходят все великие трансформации и где располагаются ад и рай.

Религиозный обряд в язычестве ориентирован на внешний мир, христианский обряд – ориентирован на внутренний мир человека. Начало христианства, в распадающейся римской империи характеризовалось мощнейшим интеллектуальный порывом, создавшим сложнейшую богословско-философскую литературу, родившим новую архитектуру и иконописную живопись. Без этого порыва, создавшего новое мифологическое, культурное, философское пространство, христианство не возникло бы, не распространилось бы подобно пожару по Римской империи, не было бы передано северным европейским варварам и не стало бы главной религией Византии.

Интеллектуальная жизнь человеческого сознания, воплощенная в религии, в искусстве, в литературе, возможна только в городе, как искусственном пространстве, созданным человеком по подобию пространства собственной души.

Город, как и храм, – пространство не только реальное, но и во многом виртуальное, человеческое, построенное «для человека» и по образу человека.

Природа, по сути, тоже может быть не только реальным, но и виртуальным пространством, а потому и своеобразным храмом. Множество людей так и воспринимают природу, как храм. Однако это уже иной храм, храм иной религии, храм природной, а потому языческой религии, пространство вечное и неизменное, лишенное внутреннего направленного движения, а потому и истории.

История же, как процесс трансформации человеческой души и как процесс трансформации человеческого цивилизационного пространства— есть одна из фундаментальных основ Священного писания, а потому и христианства. Ибо христианская история эсхатологична. Она должна завершиться разрушением одного города— Вавилона и появлением другого города— небесного Иерусалима.

В этом смысле христианство— религия цивилизационная, а, следовательно городская. В России же к XVI веку этой цивилизационной трансформации еще не произошло. 2 % или чуть более городского населения для городской христианской цивилизации – чрезвычайно мало. Расширение ментального пространства народа, связанное с культурой было еще недостаточно. Интеллектуальная продукция России в сравнении с Европой этого же времени была крайне низка. Вместе с тем ощущение смутных, но при этом благих перемен, обусловленных приходом новой эсхатологической религии (хотя и существующей в России уже около пятисот лет) и сохраняющаяся при этом неподвижность русского мира, во многом было причиной психического, а потому и политического кризиса.

Иван Грозный остро чувствовал свою религиозную миссию, направленную на изменение русского мира, придание ему эсхатологической динамики библейской истории. Царь Иван и русский народ хотели жить по своей вере. Эта вера в собственное предназначение была искренна и абсолютна. Ее поддерживала и питала православная церковь. В речи на царское венчание митрополит Макарий торжественно провозгласил царя Ивана божьим избранником на русском престоле.

В эти времена в трудах митрополита Макария, в его «Степенной книге» появляется сказание о посещении Руси апостолом Андреем, впервые возвестившим в этих местах благую весть о явлении Христа. Андрей, согласно легенде, и основал на русских землях «священное чиноначалие», то есть православную церковь, и утвердил монархическое «скипетроправление» – самодержавную царскую власть.

Первые, весьма смутные упоминания об апостоле Андрее относятся еще к X–XI векам. К XIV в. весьма туманные предположения превращаются во внятную легенду, а сам Андрей Первозванный становится христианским покровителем России.

Согласно легенде, христианская вера пришла на Русь не далеким и долгим путем из Иерусалима в Рим и Константинополь, а затем через много веков из Константинополя в Киев, но была получена славянами из рук и уст непосредственного ученика Христова Андрея. Именно это предание впоследствии позволило Ивану Грозному бросить в лицо иезуиту Антонию Поссевину: «Греки (византийцы) для нас не Евангелие. Мы верим Христу, а не грекам. Мы получили веру при начале христианской церкви, когда Андрей, брат апостола Петра, приходил в эти страны, чтобы пойти в Рим. Мы в Москве приняли христианскую веру в то же самое время, как вы в Италии, и содержим ее нерушимо» (цитируется по Р. Г. Скрынников. Иван Грозный. 1980).