Первое, что произошло с неграмотными русскими язычниками: они освоили письменность.

Письменность, текст – это средство удвоения мира. Человек, создающий осмысленный текст, создает новое виртуальное пространство, новый мир, который существует не по законам материальной реальности, но по законам человеческого сознания.

Через текст мифа, предания, литературы, философии разливается мощнейший информационный поток, рождаемый человеческим сознанием, создающим виртуальный мир, в котором человек и начинает жить.

Начало грамотности и учения воспринималось на Руси по-разному. Первый русский просветитель, Кирилл Философ, в XII веке в «Прогласе святого Евангелия» писал о том, что «безбуквенная душа мертва», и, как глаз без света не радуется красоте мира, так и человек без письменности не видит ясно божественного закона, ведущего его к истине.

Одновременно матери детей, которых отдавали в учение, плакали о них, как об умерших. Однако процесс создания нового, виртуального текстуального мира на Руси, вышедшей из язычества, уже начался.

С появлением письменности сразу появились русские религиозные писатели, которые стали строить совершенно новый мир русского христианского богословия. С XII века уже появляются тексты епископа Кирилла Туровского, игумена Авраамия Смоленского, монаха Иакова, пытавшихся связать события реальной жизни и библейские сюжеты в попытке найти в реальности следы вечных законов, двигающих человеческую историю.

Подавляющее большинство работ в области русского богословия, а затем и философии, всегда носили выраженный специфически русский религиозно-исторический характер. Европейская богословская и философская мысль шла по иному пути. Она занималась схоластическим моделированием и формулирования законов бытия, словно бы без присутствия живого, реального человека. Мир и человеческое мышление в текстах европейских мыслителей представляются сложнейшей машиной, гигантским механизмом, который работает объективно, сам по себе, не требуя человеческого присутствия.

Мир в богословских и философских работах созданных в рамках русской культуры, всегда не просто включает в себя реального, живого, несчастного, грешного человека, но и ставит его в центр созданной системы. В исторической перспективе вся русская философия, в отличие от философии западной, всегда оказывается религиозной. Среди гигантов философской мысли в России не было нерелигиозных мыслителей.

Русская философия, с самого ее зарождения, определяемого началом письменности, всегда была построена на остром чувстве общего драматизма земной и небесной жизни. Она очень похожа на миф, на литературу. Так же, как и классическая русская литература именно этим же ощущением единого земного и небесного драматизма всегда похожа на философию, совершенно не в западном, но чисто русском ее прочтении.

В вместе с тем совершенно иным, противоположным направлением развития коллективного религиозного чувства на Руси, было монашество, аскеза, уход из мирской жизни, попытка прекращения всякой жизненной драматургии. Множество людей, практически с самого начала христианства, покидали свои дома, оставляли семьи, уходили в затворники, становились отшельниками и молчальниками, чтобы по давней, уже почти тысячелетней монашеской традиции, пережить весь драматизм человеческой жизни внутри собственной души, очиститься и полностью от него освободиться. Подавляющее большинство русских святых— уединенные монахи, проводившие время в одинокой молитве, раздумьях и внутренних бореньях, которые по своей напряженности значительно превосходят эмоциональный накал обыденной мирской жизни.

Монашеское затворничество – тяжелейший психологический акт. Психологическое состояние монаха, недели и месяцы проводящего в одиночестве, в пещере, в ските, не приводится в традиционных руководствах по психологии человека. Вместе с тем в психологическом лексиконе есть термин «эмоциональная и информационная депривация» – состояние психической изоляции человека, ведущее к тяжелейшим психическим последствиям: депрессии, галлюцинациям, суицидным попыткам. Длительное одиночное тюремное заключение провоцирует те же разрушительные психические механизмы. Однако у депривации есть и другая сторона. Еще сирийский монах VII века, преподобный Исаак Сирин, очень почитаемый на Руси, писал о трех ступенях восприятия реальности, которые помогает открыть человеку затворнический монашеский путь.

Первая ступень восприятия— естественная, человеческая, мирская, плотская, основанная на животных страстях, когда человек не воспринимает ничего, кроме собственного тела и всего к нему относящегося.

Вторая ступень наступает обычно после долгой внутренней работы, поста, молитвы, уединения, и открывает видение и понимание собственных дел и помыслов. Это восприятие еще плотское, сложное, но уже открывающее человеку ощущение собственного внутреннего пути.

И, наконец, третья ступень— состояние совершенства, видение всех скрытых от обычного взгляда таинств мира, постижение неведомых глубин времени, пространства, жизни и смерти, видение «Фаворского» света, озаряющего мир, доступного лишь после долгой и мучительной внутренней работы.

Сама традиция аскетического монашества зародилась в период поздней Римской империи в Египте, затем была перенесена в Византию, и оттуда уже пришла на Русь. Тысячи русских монахов встали на этот путь. В описаниях жизни древних монастырей приводятся не только монашеские победы в достижении душевного просветления, чистоты и святости, но и страшные последствия долгих и одиноких монашеских бдений.

Сохранились свидетельства о тяжелейших искушениях, через которые проходили монахи, вставшие на путь затворничества. Именно на этом пути родилась русская демонология с описаниями страшных ликов мистических существ, визуализированных образов человеческих подсознательных пороков, похотей и страданий, являвшихся перед внутренним взором затворничествующих монахов. Далеко не все выдерживали эти испытания. Часто случалось наоборот, люди впадали в безумие, погружаясь в темную пучину неконтролируемого и страшного подсознания. Дело доходило до того, что, после нескольких трагических историй, в конце XI века старцы Киевского-Печерского монастыря запретили затворяться молодым монахам. Этот запрет был снят лишь через полвека. Однако именно с этого времени начали появляться первые русские святые, прошедшие до конца тяжкий путь монашества и получившие внутренний покой и свободу. Они всенародно почитались, к ним, как к преподобному Сергию Радонежскому и многим другим, приходили за советом, наставлением, исцелением не только простые люди, но и высшие власти.

Образ святого блаженного старца, вечного нищего странника, юродивого-шута, стал постоянным персонажем русской обыденной жизни, внося в нее странное, не от мира сего, часто глубокое и проникновенное, часто балаганное и фарсовое ощущение глубины и одновременно иррациональности жизни, разорванности и зыбкости реального мира, существующего по противоречивым и непонятным законам, когда одновременно надо заботиться и о теле и о душе, и о этой жизни и о той, служить и Мамоне и Богу.

Это тягостное ощущение двойственности проходит через всю русскую историю, видится практически в каждой трагедии коллективной русской жизни. Наиболее ярко и страшно вылилось оно в XVI веке, во времена правления Ивана IV Грозного, сделав одного человека, получившего неограниченную власть, не только ярчайшим историческим, но и уникальным драматургическим персонажем, воплотившем в своей жизни, в своей истории, ставшей историей огромной страны, трагический внутренний конфликт экзистенциальной русской религиозной драматургии.

Царь Иван IV Грозный, сын великого князя Василия III, рано остался без родителей, воспитывался родственниками и опекунами. В шестнадцать лет по завещанию отца он был возведен на русский престол.

16 января 1547 года в Успенском соборе московского кремля митрополит Макарий торжественно возложил на голову юноши сияющую драгоценными каменьями шапку Мономаха.