Существует легенда, согласно которой в X веке ко двору князя Владимира явились посланники разных религий— философ-грек из Византии, иудей из Хазарского царства, посол папы римского и мусульманский богослов. Каждый из них уговаривал русского князя принять его веру. В этом споре не оказалось победителей, и тогда Владимир отправил своих людей в разные страны, чтобы узнать подробней о разных верах и выбрать самую правильную. Нескоро возвратились послы, но когда вернулись, больше всех поразил князя рассказ о великом чуде – удивительном соборе святой Софии в Константинополе, куда словно сошло небо, и Бог был тут же, в стенах этого храма.
Все историки русской православной церкви в один голос заявляют, что эта легенда не соответствует действительности. При дворе князя Владимира не было богословских дискуссий и князь никуда не посылал послов-наблюдателей. И одновременно все это было, потому что выбор, безусловно, был.
Принятие новой религии – это принятие нового обиталища души, нового способа мышления, нового языка. Как показывает история христианства и ислама, язык и общее культурное пространство народа, обретшего новую религию, меняются кардинально, словно с новой религией меняется и народная душа. Оттого религия не выбирается сознательно и корыстно. Она лишь интуитивно угадывается таинственным чутьем загадочной языческой души, тоскующей по новой жизни, новой мифологии, новой религии. Поэтому русские послы, разосланные в разные страны и разные храмы, безусловно, были.
Русские к X веку побывали уже практически везде. В Хазарии у иудеев, в Багдаде у мусульман, в западной католической Европе и, конечно, в столице Византии Константинополе. При этом русские язычники ничего понимали в изощренном восточном и западном богословии, замешанном на сложнейших интеллектуальных и мистических проблемах. Вопросы выбора религии, Бога, веры не решались ими в богословских спорах, ибо нельзя рационально решить какой Бог лучше, но можно лишь почувствовать, какой Бог ближе.
В X веке еще не произошел окончательный разрыв между Западной— католической и Восточной— православной, византийской церковью. Он произойдет позже, уже после принятия Россией христианства. Однако русские интуитивно чувствовали разницу восточного и западного христианства, хотя формальные различия догматического вероучения двух разных церквей для непосвященных были не так уж велики.
Князь Мышкин в романе Достоевского «Идиот», говоря о вере, атеизме, католицизме, при этом страшно волнуясь, мучаясь, следуя не логике, но лишь эмоциональному порыву, постоянно повторяет, что все мысли и доводы католицизма, все это неправда, все это «не про то», это совсем постороннее, чужое, нерусское. Из католицизма, словами Достоевского, весь атеизм, все неверие и произрастает, а русскому человеку надо чтобы «точно так, как бывает материнская радость, когда она первую от своего младенца улыбку заприметит, такая же точно бывает и у бога радость, всякий раз, когда он с неба завидит, что грешник пред ним от всего своего сердца на молитву становится».
Разочарование Достоевского именно как глубоко русского человека в католицизме, связано не с православным патриотизмом писателя и не с углубленным изучением византийской и западной философии. Оно связано с чувством сугубо эстетическим, родившимся во время пребывания писателя в Европе. В Базельском музее в 1867 году, на полотне Гольбейна-младшего «Мертвый Христос», Достоевский увидел Христа в самом деле умершим. Он был здесь лишь мертвой и неподвижной плотью, как и все западное христианство.
Чисто эстетически, чувственно, у каждого человека существует ощущение своей собственной религии, собственной церкви, а в ней и своего собственного Бога, не похожего на бога чужого, который видится мертвым или злым.
Различия между православием и католицизмом прежде всего чувственные, эстетические и на первый взгляд эфемерные. Однако разность судеб исчезнувшего Константинополя, передавшего свою религию России, и католического Рима, создавшего западную цивилизацию, говорит о том, что интуитивные, эфемерные чувства всегда имеют свое реальное историческое продолжение. Ибо судьба народа и государства всегда незримо прописаны в его культуре, идеологии и вере. Приняв не западное, но восточное христианство, Россия обернулась к Востоку и стала строить иную, отличную от Запада цивилизацию.
Основной и главной темой византийского богословия были глобальные проблемы бытия – духовная, энергетическая, психологическая, эмоциональная связь человека и Бога. Своей вершины интеллектуальная напряженность византийской мысли достигла уже к VI в. в работах Максима Исповедника, где вскрылись глубинные основы природы Христа, как Бога и как человека. Все иные проблемы, кроме природы Бога, мало интересовали византийцев.
Римско-католическая же религиозная наука, хотя и происходила из тех же самых источников, что и византийское богословие (Святое Писание и работы Отцов ранней церкви), тем не менее, развивалось в совершенно ином направлении. Одной из важнейших тем, занимавших Запад со времени раннего средневековья, была проблема доказательства бытия Бога. Эти доказательства обнаруживаются в работах европейских богословов начиная уже с IX века. Впоследствии система доказательств пройдет через творчество Ансельма Кентерберийского, Фомы Аквинского и завершится в философских работах Канта в XVII веке и Гегеля в XIX веке.
Для византийцев же проблема доказательства существования Бога практически никогда не стояла. Для них Бог был столь же очевиден, как существование дня, ночи, луны и солнца. Западноевропейский же коллективный разум «не верил глазам своим», или же не имел этих глаз и требовал доказательств.
Эта неочевидность Бога родила собственную направленность западной культуры. Оттого и «Мертвый Христос» в европейском исполнении показался Достоевскому действительно мертвым, так как европейский менталитет, европейская культура и религия, глазами русского человека, каждый раз должны были заново решать проблему— а был ли Христос Богом Живым?
Духовные искания и стремление к самоидентичности отвели Россию и от иудаизма и ислама, хотя для принятия этих религий было ничуть не меньше исторических предпосылок, чем для принятия православия. Иудейский хазарский каганат несколько столетий существовал на восточных русских рубежах, и русские грабили его ничуть не меньше, чем Константинополь.
В VIII–IX веках русские торговые люди дошли до Багдада и могли прочувствовать всю красоту и притягательность ислама, как прочувствовали и в XIV веке приняли ислам татаро-монголы, взымавшие дань с русских земель.
Поэтому легенда о выборе князем Владимиром религии для Руси метафорически истинна, хотя в реальности не сходились иностранные послы в княжеском дворце, не уговаривали князя принять их веру, и сам князь не вел себя как привередливый покупатель в купеческой лавке. Хотя выбор у князя был, и он его сделал. Православие прижилось на руси и стало русской душой.
Христианство, в отличие от иудаизма и ислама, по природе своей раздвоено, разломлено, а потому внутренне конфликтно.
Христос, с одной стороны человек, с другой, Бог. И сам человек в христианстве несет в себе две природы— человеческую и божественную. Ни одна иная религия не имеет в себе этого внутреннего противоречия. Ни в иудаизме, ни в исламе Бог никогда не воплощался в человека. Дистанция между Богом и человеком там непреодолима. Она преодолена лишь в христианстве, которое есть не только религия, но и глубинное, возвышенное, духовное, и одновременно болезненно земное и плотское мироощущение.
Русские пришельцы в Константинополе не могли знать основ римского и византийского богословия тройственной природы Бога и внутренней конфликтности и греховности человека. Однако, как говорили византийцы, кроме «письменного» богословия, существует и еще одно, прикладное, визуальное, архитектурное, живописное – это храм и икона, которые в полной мере отражают смыл религии, создавая метафизический образ мира, в котором живет человек. Храм всегда строится как модель Вселенной, а в иконе совмещаются два лика— человека и Бога.
