Штат Нью-Йорк, США. Кладбище Вудлон.

Мрачное небо с тяжелыми проплывающими тучами, из которых беспрерывно льет дождь вот уже вторые сутки. Такая погода характерна для середины апреля в Нью-Йорке. Деревья, усаженные вокруг кладбища пугали своим мрачным видом и насылали еще больше тоски в душу. Над чьей-то могилой возвышается застывший каменный ангел. Он сложил руки в молитве и закрыл глаза. Стоит вечность и безмолвно молит высшие силы благословить на райскую жизнь лежащего под землей, которого он оберегает.

Крупные капли барабанят по черным зонтам, которые слились в одно огромное темное пятно перед моими замутненными глазами. В ушах стоит звук тихих всхлипываний. Черные плащи мелькают перед глазами и, кажется, что все люди совершенно одинаковые. А хотя нет, не все. Где-то мелькают темно-синие костюмы. Полицейские. Некоторые стояли в одной колонне с винтовками в руках, словно статуи. Мужчины промокли до нитки, но ужасные погодные условия для них будто ни по чем.

Мой взгляд остановился на отце. Он в таком же костюме, но стоит перед выкопанной могилой с поникшим лицом и закрытыми глазами. Я знаю, о чем он думает. Бедный папа. Ему сейчас еще тяжелее, ведь он винит себя и только себя. Законный защитник правопорядка и народа, но не смог защитить свою любимую жену.

Как и папа, бабушка тоже винила себя в том, что не уберегла свою единственную дочь. Ее увезли на скорой два часа назад. С одной стороны, я рада, что она не будет присутствовать на самой тяжелой части похорон. Боюсь, слабое сердце бабушки не выдержало бы такого зрелища, когда под землей оставляют ее ребенка, а она даже исправить этого не в силах. Что может быть хуже для матери, чем видеть похороны своего дитя.

Мой взгляд перемещается на массивный, роскошный лакированный гроб, крышка которого накрыта белыми живыми пионами. Да, мамочка, ты всегда любила и жила в роскоши. Приучала к этому и меня, но, кажется, безуспешно. Я не любила все эти походы в салоны красоты, брендовые магазины. А ведь это те самые моменты, когда я была рядом с ней неотрывно. Не ценила. Не дорожила.

Я сжала губы в одну тонкую полоску и закрыла глаза. Одна единственная слеза потекла по моей щеке. Жалкие, маленькие капельки. Я рыдала два дня без остановки и теперь опустошена. Морально и физически. Во мне ничего не осталось и слез в том числе. Лишь горе, скребущее своими когтями сердце, и осознание невосполнимой утраты. Я так слаба и бессильна сейчас, что практически не могу стоять на ватных ногах. Если бы не мой старший брат Деймон, который крепко обнимает меня за плечи и прижимает к себе, я бы давно валялась на черной, вязкой от неугомонного дождя земле.

Молитвы дочитали и настал тот самый момент, которого я так боялась. Сердце сжалось от скорби. Душа задрожала в холоде без материнского тепла. Тело увяло от нехватки прикосновений нежных маминых рук. Когда гроб стали спускать вниз и кидать туда цветы, я осознала все это полностью. В землю. Какой кошмар! Моя милая мамочка будет находиться под землей! Я ее больше никогда не увижу!

— Нет… — мой голос охрип, а голосовые связки сели, связались в тугой узел. — Нет, пожалуйста, — продолжала я дрожащими губами. Мне хотелось кричать, потому что меня никто не слышал, а ее гроб продолжали спускать вниз.

Я сделала маленький шаг вперед. Деймон еще сильнее прижал меня к себе.

Началось самое худшее. Люди в черных костюмах с каменными лицами стали осыпать мою маму мокрой и холодной землей. В стороне кто-то начал командовать своим подчиненным готовить оружие. Я продолжала лениво выбираться из сильной хватки брата, будто могла что-то исправить и остановить этот ужасный ритуал. Слезы уже все застилали перед моими глазами, создавая белую пелену. Они навязчиво выбирались из глаз, обжигая холодные щеки и это начинало раздражать.

Я вдохнула холодного воздуха в легкие.

— Нет! — закричала я из последних сил, но мой истошный крик накрыли первые выстрелы в воздух.

— Сестренка, маленькая моя, прошу, не надо, — успокаивал меня Деймон и продолжал прижимать к себе.

Я перестала слышать. Все звуки мира исчезли. От отчаяния и безысходности я зарыдала в его грудь, не в силах продолжать смотреть на то, как мама исчезает навсегда под тяжелой, холодной и безжалостной землей. Я задыхалась от удушающих слез. Кислород будто прекратил поступать в меня, но это уже неважно. Я вцепилась в черный пиджак Деймона и просто рыдала, не в силах совладать эмоциями.

Жалела ли себя? Да, но и пусть. Какая любящая дочь выдержит потерю матери в столь юном возрасте и при этом сохранит хладнокровие?

Мамочка… Моя любимая и единственная мамочка… За что!? Почему жизнь решила нас так наказать? Что мы сделали плохого? Неужели были слишком счастливы? Неужели за это следует наказание? Что за несправедливость!? Моя душа тлела с каждой секундой. С каждым тяжелым вздохом мой огонек жизни ослабевал. Как огонек в фитили, когда его убавляют. Я тускнею…

Больше не в силах держаться на ногах — я обмякла в руках Деймона. Силы, что удерживали меня иссякли. Я будто приберегла их для этого нелегкого момента, а теперь вырвала из себя, когда настало суровое мгновение.

Мой брат взял меня на руки и унес подальше от всего этого толпища, когда нашу маму похоронили под холодной землей, разгладили ее, осыпав зеленым газоном и засунули гранитный камень с надписью «Светлой памяти Лили Мора». Все, что от нее здесь осталось. Как она любила жить. О Боже, как она любила жить…

Мои конечности болтались из стороны в сторону, будто бесполезные части тела. Приоткрытые веки смотрели на мрачное плачущее небо. Мамочка… Я уже так скучаю по тебе. Надеюсь, ты в лучшем мире. Ты достойна его.

Штат Нью-Йорк. Район Браунсвилл. Ночь 22:45.

Я бежала со всех ног. Хорошо, что я люблю кроссовки. Наступала на грязные лужи, оставленные вчерашним проливным дождем. Мне было все равно на то, на кого я сейчас похожа. Ночь давно уже осела на улицы Нью-Йорка, поэтому я ничего дальше носа не видела. Фонари в этом забытом Богом районе включаются довольно редко. Я даже не поняла, как меня занесло сюда.

Браунсвилл — это один из самых опасных районов Бруклина. Он находится в восточной части города. Здесь выстрелы из огнестрельного оружия можно услышать в любое время. Кажется, мой инстинкт самосохранения вообще не работает.

Мое дыхание сбивается, тело дрожит то ли от страха быть пойманной, то ли от нехватки кислорода из-за долгого бега. Возможно, все сразу. Перед глазами искрились черные мушки. По ощущениям я вот-вот потеряю сознание, но я не сдавалась. Бежала. Лучше сдохнуть, чем…

— Попалась, шлюшка! — Передо мной возник натутаированный, совершенно лысый громила и перехватил меня, преграждая путь к спасению.

Это конец. Поздно думать о спасении. Ужас обрушился на меня огромной холодной волной.

— Нет! Прошу! — закричала я не своим голосом, а скорее голосом отчаяния, который вырывается прямо из сердца. Несмотря на свое безвыходное положение я продолжала искать спасения, пятясь назад на ватных ногах.

— Какая же ты быстрая. — К нам подошел другой запыхавшийся громила и отдышался.

— Зачем же ты бежала, сладкая? — Меня чуть не стошнило от того, каким голосом он обращался ко мне. Приторно-сладкие нотки в грубом контексте.

— Пустите меня, умоляю! — Рыдания вырвались из груди. Все свое отчаяние и боль я ощущала физически.

— Тебе понравится. Мы постараемся сделать это максимально нежно, — оскалился второй, и они оба начали с нахальными ухмылками прижимать меня к стене.

— Нет! Нет!

Своей огромной вонючей ладонью один из них закрыл мне рот. Грудью прижал меня к стене. Другой рукой скрутил сзади мои руки до хруста костей. Я продолжала истерично мычать в его руку.

Переборов отвращение, я пыталась укусить его, но безуспешно. Сильная хватка мешала мне это сделать. Горячие слезы ручьем лились из глаз. Надежда, которая до этого переполняла меня, быстро развеялась из моего сердца. Спасения нет. Надеюсь, они меня убьют после. С этим клеймом я не смогу жить дальше.