Объяснять, что значила для меня мама – нелепо. Думаю, как и для каждого, она была поводырём, защитой, но главное – примером.
Клара Натановна Голубовская. С 1945 по 1980 она была участковым врачом в поликлинике на Троицкой… Её знал весь её район, мне казалось, маму знает весь город. Нельзя было как-то «не так» поступить, ведь я сын своей мамы…
А 31 июля к нам на дачу(была тогда ещё дача) приходили коллеги мамы, замечательные врачи. Мой стол для пинг-понга превращался в праздничный, где стояли торты – Наполеон, Ореховый, Цукатный – и все приготовленные мамой. И, конечно, фрукты из сада, – слива и персиковые абрикосы…
Какие тосты звучали тогда на 10 станции Большого Фонтана. Несостоявшийся руководитель маминой диссертации, но верный друг на всю жизнь, врач, лечивший «всю Одессу» Исаак Семенович Энгельштейн доставал свиток и читал Оду. Тут же психиатр Яков Моисеевич Коган импровизировал пародию на эти стихи… И сам упоённо читал Пастернака.
Долгое время для меня лучшими стихами про июль были эти строки Бориса Пастернака – «июль домой сквозь окна вхожий», вот эта задыхающаяся скороговорка поэта. А в последнее время я чаще произношу строки про июль Юрия Михайлика. Они про его жизнь. Но и про нашу.
«Ночь. Июль. Полночная прохлада.
Мягкий звук – во сне иль наяву?
Ты не бойся – там во мраке сада
Абрикосы падают в траву…»
Эти стихи любила моя жена – Валя. Мама их не слышала, строки написаны пару лет тому. Но она слышала, как у нас на даче Михайлик пел свой «Николаевский бульвар»:
«Но нету счастья без конца,
А мне его отпущено
От Воронцовского дворца
до памятника Пушкину…»
Весело мы жили. Пока всё были здоровы. А потом – болезни, болезни. У мамы перелом шейки бедра. Тогда это был приговор. Умер отец. Мама не могла даже поехать на кладбище.
Но даже прикованная к кровати, она оставалась советчиком, мудрым человеком. К ней приходили её бывшие пациенты, дети этих пациентов…
Мама умерла в 1987 году. Все годы корю себя, что всегда был занят, что всегда редакция была на первом месте, что меньше общался, чем нужно было… Сегодня я старше своей мамы и многое воспринимаю уже и своими глазами, и её глазами. Иногда слышу её советы: «Ты так не можешь поступить», и это решает все вопросы…
Не уверен, что остались на Троицкой, на Преображенской, на Александровском проспекте, а это её район, те, кто лечился у доктора Голубовской… Разве что их дети и внуки…
Довоенных фотографий мамы не сохранилось. Единственная, что она с трогательной надписью отправила отцу на фронт в 1942 году, и которую он сохранил.
Как давно я не произносил вслух такое простое слово – мама.
А про себя, а в мыслях – всё чаще и чаще.
Проверка на вшивость
Есть дни, которые врезаются в память, думаю, навсегда.
19 августа 1991 года – 28 лет тому.
У нас ещё был телевизор.
Это сейчас я отключил его полностью, меня удовлетворяет интернет, а тогда…
Встал часов в семь, жена ещё спала, тихо включил ящик… Лебединое озеро… А затем говорящие головы и дрожащие руки… Янаев, Крючков…
Разбудил жену. Тихо сказал, так как будто подслушивают – «Военный переворот».
Как часто журналисты в интервью задают вопросы – самый счастливый день в вашей жизни, самый печальный… Если бы меня и сейчас спросили – самый тревожный? – назвал бы 19 августа 1991 года.
Вспомнил сейчас рассказ Михаила Жванецкого – одно из его писем отцу, непрекращающийся разговор с ушедшим, но всегда присутствующим в его жизни.
…Так вот это было написано в Одессе именно тогда, 21 августа, и начиналось словами: «Ну что ж, отец, кажется, мы победили…»
А вот картинка 19 августа:
«Так вот. В середине августа, когда всё были в отпуске, и я мучился в Одессе, пытаясь пошутить на бумаге, хлебал кофе, пил коньяк, лежал на животе, бил по спинам комаров, испытывал на котах уху, приготовленную моим другом Сташком вместе с одной дамой, для чего я их специально оставлял одних часа на три-четыре горячего вечернего времени, вдруг на экране появляются восемь рож и разными руками, плохим русским языком объявляют ЧП, ДДТ, КГБ, ДНД…
До этого врали, после этого врали, но во время этого врали как никогда. А потом пошли знакомые слова: «Не читать, не говорить, не выходить. Америку и Англию обзывать, после 23 в туалете не…ать, больше трех не…ять, после двух не…еть». А мы-то тут уже худо-бедно, а разбаловались. Жрем не то, но говорим, что хотим.»
Сейчас, спустя 28 лет, «Огонек» вновь перепечатал этот рассказ.
А мне к девяти часам нужно было в редакцию
Кстати, из заявления не было понятно, на каких территориях ввели военное положение, есть ли оно в Одессе, что означает…
Помню, что «Вечерка» встретила тишиной. Борис Деревянко уже был в редакции, но кабинет был прикрыт. Ещё через час по одному редактор стал вызывать к себе.
Ненависть к происшедшему.
И ощущение растерянности.
«Вечерка», которая всегда была самой свободной, в этой ситуации уступила первенство. Юлий Мазур, редактор «Юга», принял сразу же точное решение – мы ГКЧП не поддерживаем.
«Вечерка» лишь на второй день стала газетой сопротивления.
Можно сегодня, спустя 28 лет, размышлять как повел себя Ельцин, как повел себя Горбачёв…
Но тогда мы ощущали, что в мгновение может вернуться брежневщина, а то и сталинщина. И были с теми, кто не принял переворот.
Но пауза длиной в день – урок на долгую жизнь.
Девушка нашей мечты
Когда-то, посмотрев несколько агитационных кинофильмов, и оценив их воздействие на массы, Владимир Ленин написал, что из всех искусств для нас важнейшим является кино. В каждом кинотеатре висели лозунги с этим высказыванием.
И я люблю кино, хоть не считаю его важнейшим из искусств.
В моей иерархии литература всегда представлялась важнейшей.
И уже потом – музыка, живопись, кино…
Возможно, что и в годы войны в госпитале, где служила мама в Сочи, я видел какие-то фильмы. Помню, что зал там был. Легко раненые приходили сами, тяжело раненых иногда приносили… Но вот что показывали в 1943–1944 годах – не помню.
И лишь в Одессе, в сентябре 1946 года я зачастил в кино.
Мне десять лет, я пошёл в школу, сразу в третий класс, что-то надо было навёрстывать. И как награду отец брал меня с собой в кино. Тем более кинотеатр имени Ворошилова – на углу нашей Кузнечной и Успенской. Это потом он стал «Зірка».
А в кино шли тогда «трофейные фильмы».
Боюсь, что среди моих читателей почти никто не знает, что это.
В Германии советские войска захватили тысячи(!) кинофильмов и вывезли их в порядке репарации за принесённый ущерб. Там были немецкие, австрийские ленты, но и купленные Германией для показа фильмы США, Англии, Франции… Весь 1945 год их сортировали. Министр кинематографии Большаков показывал их Сталину, при этом сам переводил с немецкого и английского.
А Сталин кино любил. Комедии, детективы, мелодрамы. И именно он определял, какие фильмы дублировать, какие выпустить с титрами, какие запрятать навсегда.
Так появились у нас в кинотеатре фильмы «Багдадский вор»(Англия), «Сестра его дворецкого»(США), «Рим – открытый город»(Италия)… Называю фильмы, что смотрел по нескольку раз. Но чемпионом для меня и многих стала «Девушка моей мечты» – немецкий фильм 1944 года, яркий, цветной, праздничный.
Трудно даже сейчас представить, уже война шла в Европе, уже крах Германии был неизбежен, а режиссер Георги Якоби снимает мюзикл, где есть оперетта, где фантастический балет и очаровательная венгерская певица, актриса Марика Рёкк в главной роли. И никаких пушек, самолетов, нацистов…
