– Куда мы идем? Или едем? – спросила она, сияя на него смеющимися голубыми глазами.

– В Гамла стан. Пойдем пешком?

– Пойдем, – Айна взяла его под руку.

Они пошли вокруг залива, мимо спящих кораблей с черными трубами на фоне слабо светящегося неба, мимо Королевской музыкальной академии, завернули, перешли через мост и оказались в старом городе. Было сумрачно, светились круги вокруг фонарей и чернели тени, отбрасываемые столбами.

Они шли молча, держась за руки, время от времени глядя друг на друга и улыбаясь.

Давиду нравилось, что можно вот так идти по темному городу, держа ее руку в своей и ничего не говорить. Прохожих почти не было. Только у самой площади им пришлось остановиться и пропустить большую группу важных мужчин в одинаковых темных пальто и шляпах – очевидно, политиков, шедших из канцелярии Риксдага. Айна с Давидом перешли площадь, купили пирожные в кондитерской и двинулись дальше по улице. Давид остановился перед высоким узким домом и показал Айне наверх: там под самой крышей было большое окно, закрытое железными ставнями. Еще выше торчал из стены длинный кронштейн, такие Айна часто видела на старых домах.

– Вот там теперь мое жилье.

– А вход? – Айна осмотрела дом. Парадная была только одна и вела в магазин.

– Идем.

Они завернули в переулок. Давид открыл тяжелую дверь, нашарил выключатель, и они пошли по закручивающейся лестнице с высокими неровными ступенями. На четвертом этаже напротив друг друга – две квартиры, а на стене между ними, прямо на площадке, кран с раковиной. Последний марш лестницы был перекрыт фанерной стенкой с фанерной же дверью, закрытой на большой висячий замок. Давид открыл его, в тусклом свете они поднялись по последним ступенькам и оказались в большой квадратной комнате. Напротив входа еле светились два маленьких окошечка. Давид включил свет. Слева было то самое, закрытое железными ставнями высокое окно, которое они видели снаружи. Под маленькими окошечками большая железная кровать, рядом пенсильванский камин – попросту печка-буржуйка с высокой трубой и горкой поленьев на железной подставке, разделочный столик с ящиками и ручной умывальник, ведра и тазы. Один угол занавешен грубой тяжелой тканью. В центре комнаты поднималась вверх узкая винтовая лесенка. Ни кухни, ни туалета, никаких дверей.

– Там кухня? – Айна показала вверх.

– Там сюрприз, – ответил Давид гордо. – Кухня вот, – он показал на печку. – Еще керогаз есть. Вода на лестнице, ты видела, только холодная, к сожалению. Нужник во дворе, но здесь туалет с ведром, – он показал на занавешенный угол. Надо только купить стол и стулья, но все необходимое есть. Сейчас печку затопим и будем чай пить. Садись на стул.

Стул в комнате был один, на спинке висел пиджак. Давид развел огонь и поставил на печь большой медный чайник.

– А где ты будешь стирать?

– В тазу, как и раньше. А постельное и полотенца я беру в прачечной «Стирка и глажка». Там дают белье напрокат.

– А моешься в бане?

– Да, там недорого, тепло и чисто.

Давид замолчал и, спохватившись, посмотрел на Айну. Она ходила по комнате, обняв себя руками за плечи, и вид у нее был скорее испуганный, чем заинтересованный.

– Пойдем сюрприз смотреть? – спросила она.

– Пойдем, может тогда тебе не будет так страшно. – Давиду очень хотелось, чтобы Айне понравилось.

Он первым поднялся по лесенке и протянул ей руку. Они оказались в маленькой башенке, окна которой выходили на три стороны, с четвертой торчал кронштейн, тот самый, что выходил на улицу над «железным окном».

– Какой вид! – воскликнула Айна, оглядевшись.

Она обошла комнатку, останавливаясь у каждого окна. С одной стороны сверкали огни высоко на Сёдере, с другой за темными домами слегка светилась отраженными огнями вода, с третьей сейчас видны были только крыши и какие-то темные силуэты вдали.

– Вот. А когда светло, вообще потрясающе. Здесь можно кофейный столик поставить и завтракать, когда тепло, – он помолчал. – Здесь, конечно, не как у тебя на Страндвеген и даже не как у Бориса…

– Здесь очень красиво, – сказала Айна, – откуда эта башенка?

– Тут когда-то была катушка с лебедкой – грузовой лифт. А там, где квартира, – склад товаров. Видела окно с железными ставнями? В него подавали тюки, их поднимали с улицы вручную с помощью блока и лебедки.

– Разве удобно хранить товары наверху? Потом же надо носить обратно в лавку.

– Носили не так много. Большой тюк можно было спустить вниз по блоку. А здесь товары не промокали и меньше опасность, что украдут или крысы доберутся. В старых городах склады всегда делали наверху. Пошли чай пить?

Они спустились вниз, где быстро теплело. Давид перевернул ведро, положил на него доску, застеленную клеенкой. Получился столик. Айна села на стул, ноги у нее не доставали до пола, и Давиду ужасно захотелось ее обнять. Он отвернулся, достал из-под кровати чемодан, поставил на попа и сел.

– Когда ты переедешь? – спросила Айна.

– Я уже переехал, – он показал на чемодан. – Завтра привезу книги, а больше у меня ничего и нет.

Они пили чай, Айна отогрелась, сняла шубку и выглядела уже довольной.

– Айна, – Давид напрягся, он хотел сказать важное. – Я знаю, ты привыкла к удобствам… Но это временное жилье… Когда мы пожени мся…

– Что ты сказал? – Айна смотрела на него, открыв рот и распахнув глаза. – Ты делаешь мне предложение?

– Ну, не совсем, – он смутился. – Я понимаю, что надо цветы, кольцо… Это все будет. Мне в феврале исполнится 21, и я буду совершеннолетним, тогда я сделаю официальное предложение. Но ты … ты же … не откажешь?

– Но мне же будет только 17 в мае!

– Это не важно. Я же буду совершеннолетний, с постоянной работой и жильем. Тебе надо будет только взять разрешение в финском консульстве. Я уже узнавал.

– Ты? Уже? Узнавал?

– Ну, я же должен был все узнать. Я же за тебя отвечаю.

– Ты? Господи, Давид!

– Ты … не хочешь?

– Дурачок, – Айна спрыгнула со стула и подошла к нему, теперь они были одного роста.

– Но, послушай, я же хочу учиться, стать медсестрой, – она взяла его за руку. – Я хочу работать, а не быть домохозяйкой.

– Конечно. Ты пойдешь в свою медицинскую школу и будешь получать 30 крон в месяц, а я буду получать 500, мне с января повышают зарплату. И мы прекрасно заживем. А когда ты выучишься через 3 с половиной года…

– То ты, – перебила Айна, – поступишь в консерваторию и будешь играть на гобое.

Давид вскочил, уронив чемодан, поднял Айну на руки и стал кружить по комнате. Они смеялись опять, и им было хорошо.

– А потом мы заведем детей, – сказал он, аккуратно посадил ее на кровать и сел рядом. – Только, – Давид посмотрел на Айну очень серьезно, – ты не обижайся, но я хочу, чтобы мои, наши дети, знали, что они евреи. Они должны быть готовы к новым погромам.

– Ты что?

– Несомненно будут новые. – Давид опустил глаза в пол. – Знаешь, некоторые пережившие не хотят теперь быть евреями. Они верят, что можно забыть. Не хотят, чтобы их дети знали. Как будто это кого-то спасёт.

– Скажи, – спросила вдруг Айна, – а Борис с Раей верят в еврейского бога?

– В бога? Не думаю. Рая и Борис просто соблюдают традиции, делают то, что делали наши родители и родители наших родителей.

– А я не знаю традиций своих родителей. Я – потеряшка.

– В нашей семье будут свои традиции, согласна?

– Согласна! Мы сами их создадим. Проводишь меня?

– Не боишься, что меня увидят?

– Нет. Уже не боюсь. Завтра…

– Завтра я должен рассчитаться со штурманом и разобраться здесь со всем. А в среду мы идем в Оперу, ты не забыла?

Среда, 21 декабря

Представление начиналось в 20 часов. Они договорились встретиться на крыльце Драматена и прийти в оперу заранее, чтобы Айна успела осмотреть здание и все залы. Зима выпала в этом году вялая, снег не задерживался, на улицах было слякотно. Айна надела калоши на туфельки, но ногам было зябко в тонких чулках. Она только дошла до крыльца, когда увидела Давида, сбегающего к ней по ступенькам. В понедельник он провожал ее домой поздно вечером, и они в первый раз по-настоящему поцеловались. И с трудом оторвались друг от друга.