В хостел, в пригород, в жуткие тигули,

где рассветных снов злополучный спам

крутит плёнку, как беспробудно жгли.

Чтоб улыбка вспыхивала во сне,

новый день высвечивался, свинцов —

точно хлынет весь позабытый снег,

и они проснутся в конце концов.

Поступь дворника дюжего

тяжела по ледку.

Снега вольное кружево

оттеняет строку.

Оттеснённые в крошево

отвердевшей воды,

жухнут дня непогожего

штормовые следы.

Изоконный, обыденный,

до последнего наш,

краем глаза увиденный

присмиревший пейзаж.

Где разряды истрачены

средь эпических туч

и от нищенской всячины

сумрак светел и жгуч.

И в распаде на частности

жизнь мгновеньем красна —

даром в присной неясности

подступает весна.

Всё по новой закрутится,

развернётся сполна —

ожиданье, распутица,

грязь на все времена.

Бесконечное марево

вольнодумцу родней,

чем слеза государева

при скончании дней.

И решётка увечная

на воротцах двора —

точно доблесть заплечная

из дурного вчера.

По этой жизни вовсе не сова,

мешаешь явь и сон осоловело,

игрою в бесполезные слова

грудную клеть пронизывая слева.

Жить жаворонком легче и светлей —

не тормозить и сроду не чиниться,

дневной душеспасительный елей

плеская по глазницам очевидца.

Но игроку не видеть, а назвать

сполна даны ночные карты в руки.

И что ему и рюмка, и кровать,

и прочие нехитрые науки?

Кто сочинён кормиться темнотой,

тому смешны обманки световые —

ходил не к этой, нравился не той —

видать, со смертью сладится впервые.

Зияют интервалы между строк,

где выигрыш глядит из ниоткуда —

всё впереди, всему свой смертный срок,

бессрочное несбыточное чудо.

/ Кишинёв /

31 декабря 1978. Бальный зал Winterland, Сан Франциско, Калифорния.

Пролог: тёмная звезда

Он был здоровым. Он был чёрным. Но самое главное: он был известным, и он был в хламину. Идеальная жертва стервятников-интервьюеров с канала KQED и радиостанции KSAN.

– Что ж, с нами актёр и ведущий «Утреннего шоу с Джеем Перри» – сам Джей Перри, – сказало оранжевое пятно. Перри повернул голову. «Мужик, – распознал он. – Толстый. Как я. Только ниже ростом. Как колобок». И тут же появился колобок, много разных колобков, танцующих и метаморфизирующих в Шиву.

Слева доносились какие-то высокие звуки, но Джей не мог их разобрать и поэтому не поворачивался. Он был на 70 % уверен, кто он (Джей Перри, актёр, муж, отец двух дочерей), на 40 %, где он, и на 30 % он был уверен в том, что расплывчатое нагромождение атомов справа – настоящий, существующий, реальный человек, на вопросы которого надо почему-то отвечать… почему-то… почему…?

Но в том, что слева от него был такой же человек, а не гомункул кислотной галлюцинации – в этом он был совсем не уверен. Поэтому Джей решил не перетруждать свою больную голову и сфокусировался на голосе справа.

– А почему… зачем ты оделся в тогу? – спросил колобок.

И действительно, Джей был обёрнут в простыни, а на месте дорогих итальянских туфель красовались клоунские башмаки с круглыми белыми носами.

– Скорее всего, он входит в роль для своего нового фильма, – раздался голосок слева.

Джей опирался на копьё, которое променял на часы «Ручной Компьютер». Копьё казалось ему мягким, как пластилин. Перри лепил его, и это успокаивало.

– Ты в порядке, Джей? – спросил колобок.

– Мда, я впорядки.

– Всё хорошо?

– Ндаах, – Перри потряс головой.

Подальше от телекамеры, транслирующей Перри по всем телевизорам Сан-Франциско, ухохатывались два скелета: отец и сын. Оба в шляпах под американский флаг – один в канотье, другой в цилиндре. Оба в масках и в чёрных облегающих костюмах скелетов.

Звали их Антон и Уильям Вороновы. Антон – эмигрант, добившийся осуществления американской мечты – переехать в Калифорнию, жениться, разориться, развестись, влиться в тусовку и начать продавать кокаин.

Появилась блондинка в красном шёлковом платье. Половина её лица была загримирована в стиле «Санта Муэрте». Её длинные прямые волосы окутывала корона из красных и чёрных роз.

– Антон, какого хрена? – сказала Олена, жена Джея Перри. Её бриллиантовое ожерелье слепило Уильяма. – Кто это с ним сделал?

– Я не знаю, – ответил Антон и продолжил смеяться.

– Это ты нарядил его в эти простыни грёбанные?

– Нет, ахаха. Он и сам справился.

Голубые венки на бледной шее Олены казались Нилом в Египетской пустыне. «Какая же она всё-таки красивая», – думал Уильям.

– Я – Пэй Джерри, и я люблю шлюх! – закричал Джей, выхватив микрофон. Олена устремилась к нему. – Молодых шлюх, старых шлюх, уродливых шлюх, беззубых шлюх! Несите их всех сюда, motherfuckers! Я люблю шлюх, я люблю кокс, – Антон сорвался с места, – и никто меня не остановит, потому что я – знаменитость.

Колобок вырвал микрофон и успел сказать: «Думаю на этом наше интервью…» перед тем как Джей забрал микрофон обратно и крикнул:

– I can sell out the fucking Garden jacking off! Look![1]

Перри запустил руку в простыни и начал ей шевелить. Ведущие заслоняли его как могли. Парнишка, стоящий слева, попытался вытащить руку Перри из тоги, но Джею это совсем не понравилось, и он полез бороться, и они упали на занавес, и балка, державшая занавес, упала на них. Женщина в шёлковом платье и скелет в сюртуке подбежали к месту действия.

Канал KQED прервал трансляцию, а радиостанция KSAN включила Бетховена.

Красота по-американски

А началось всё с того, что никто не знал, где встречать Новый год. И тут, нажираясь на Рождество, сорокалетний мужик по кличке Изюм предложил поехать в Сан-Франциско, где, по случаю закрытия концертного зала Уинтерленд, выступали Grateful Dead. К вечеру 26-ого чартерный самолёт с дюжиной уважаемых людей и уймой шлюх приземлился в международном аэропорту Сан-Франциско. Они сняли весь этаж в отеле Шератон Пэлэс, крушили мебель, бухали, жрали наркоту, трахались и ездили по коридору на мотоцикле. В общем, праздновали, как умели. Всё это продолжалось ровно два дня, пока жены с детьми не прилетели и не заставили некоторых весельчаков переехать в приличный, тихий отель «Мияко». Перри очень грустил. Трезвость была ему не к лицу.

Компашка воссоединилась в день концерта. Чёрный лимузин «Lincoln» остановился у исполинского здания, украшенного флагами с символикой Greatful Dead: на одном седой скелет играл на виолончели, на другом черепашки играли на банджо на «Станции Террапин», а на третьем скелет курил косячок и крутил золотую пластинку на среднем пальце.

У входа толпился молодняк. Многие без билетов, но с плакатами: «I NEED A MIRACLE».[2]

Барабанщик Эндрю Тейлор и Джоконда де Лиман (а точнее, транссексуал польских кровей Яцек Лимански) остались в лимузине. Остальные вышли.

Антон нахватал хот-догов у киоска и встал у входа с открытыми голубыми дверьми и красной надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УИНТЕРЛЕНД». Очереди почти не было, не считая злой старухи и её трёх старых подружаек. Все четверо, кроме одной, носили очки «кошачий глаз». Самая злая, она же «главная старуха», спорила с кассиршей. Голову старухи украшал бледно-фиолетовый кок, а мочки ушей, утяжелённые мощными серьгами, висели, как у Будды. Уильям представлял себе, как старуха ходит по Тибетским горам с пледом в руках, чтобы укутать им полуголого медитирующего Гаутаму. «Худой. Лысый, – корит его старуха. – Ты когда внуков мне принесёшь, несчастье?».