Следующее сражение произошло 30 сентября при Бауцене. Тут преимущество французов в живой силе было еще значительнее — сто сорок тысяч штыков против ста десяти — однако немцы занимали выгодную укрепленную позицию и опять же имели чуть ли не в два раза больше пушек. И вновь немцам после долгой упорной обороны пришлось отступить, перенося таким образом войну непосредственно на территорию Пруссии. Впрочем, преследовать противника Бонапарт не решился: армия, набранная из шестнадцатилетних юнцов, жестко страдала от нехватки опыта и после полутора месяца боев и маршей начала на глазах разваливаться. Участились случаи дезертирства, возросли до совершенно неприличных значений небоевые потери. Пришлось брать оперативную паузу и приводить ее в порядок. Времена, когда корсиканец со своими вымуштрованными летучими корпусами делал стокилометровые переходы, после чего вступал в сражение и разбивал противника по частям, безвозвратно ушли в прошлое.

Одновременно с боевыми действиями в Саксонии Даву с пятидесятитысячной армией наступал на Берлин. В столице Пруссии — ее армия точно так же, как и французская на восемьдесят процентов была набрана из новобранцев — стоял корпус фон Бюлова с сорока тысячами штыков, и немецкий генерал на фоне неудач в Саксонии ожидал подхода французов с известной долей опасения. Даву, впрочем, аналогично был не в том положении, чтобы безрассудно бросаться на штурм немецкой столицы, поэтому заняв Потсдам 4 октября, железный маршал остановился чтобы дать своим новобранцам несколько дней отдыха.

В середине октября на континент высадился тридцатитысячный корпус шведов, которые до этого без особого сопротивления заняли Сконе и теперь выполняя условия союзного договора перенесли боевые действия на южное побережье Балтийского моря.

Появление нового игрока, одновременная активизация австро-прусской армии, плюс подход подкреплений австриякам из Италии вынудил французскую армию с боями начать отступление по сходящимся направлениям. Такой точкой притяжения, точкой, где располагались обширные запасы провианта и боеприпасов стал Лейпциг.

9 ноября к Лейпцигу с двух сторон подошли австро-прусско-шведские корпуса, насчитывающие суммарно около двухсот пятидесяти тысяч человек. У Наполеона при этом было около двухсот двадцати, при том, что постоянные проблемы с артиллерией и кавалерией все так же были актуальны для французской армии.

В течении четырех дней с 10 по 13 ноября вокруг этого немецкого города развернулось колоссальное по своим масштабам сражение, равного которому история еще не знала. Коалицианты, понимая, что именно здесь им представляется шанс переломить, ход войны атаковали, не считаясь с потерями, войска же Бонапарта стояли, насмерть не отдавая противнику ни клочка земли.

Самое кровавое сражение в истории, затмившее в итоге даже Бородино, закончилось, по сути, ничем. Ну то есть формально — во всяком случае поле бое осталось за ними — победили французы, однако учитывая больше двухсот тысяч человек потерь убитыми и раненными на обе стороны… Никак иначе кроме как бессмысленной бойней назвать это действо было совершенно невозможно.

Особенно пострадала прусская армия, которая под Лейпцигом потеряла чуть ли не половину своего состава. И самое паршивое для Фридриха Вильгельма было в том, что новой армии взять ему было банально негде. После всех поражений последних десяти лет площадь его государства, а ней и ее население сократилось более чем в два раза. Неудачный поход в Россию, стоивший пруссакам около двадцати тысяч потерянных солдат, потом лихорадочное создание новой армии численностью в сто двадцать тысяч выгребли человеческие резервы этого королевства до донышка. Немного спасал немцев тонкий ручеек бегущих из России поляков, однако даже с ними после Лейпцига у Пруссии осталось едва полсотни тысяч активных штыков.

Впрочем, и другие участники военных действий, пораженные огромными потерями, тоже резко потеряли в воинственности. После коротких переговоров при посредничестве Российских дипломатов между странами было заключено перемирие на три месяца. До марта.

Вырванная у коалициантов буквально с мясом передышка позволила Бонапарту немного укрепить начавшую было расползаться по швам империю. Во всяком случае вассальные государства рейнского союза еще в октябре начавшие было потихоньку самоустраняться, выпадая из орбиты Парижа и саботируя приказы оттуда о формировании новых, взамен оставшихся в России частей, вынуждены были вновь начать платить налог кровью, выставляя на поле боя очередные тысячи солдат.

Полученная трехмесячная передышка позволила Наполеону несколько поправить дела в Испании, где Веллингтон в октябре форсировал реку Бидасоа, служившую границей между двумя государствами и вторгся в пределы «коренной» Франции. Такая пощечина явно требовала адекватной реакции, и Бонапарт, прихватив с собой тридцатитысячный корпус, — остальные войска остались в Саксонии просто на всякий случай — рванул на юго-запад, в сторону Пиренеев.

27 декабря Наполеон, как снег на голову, обрушился на нерешительно топчущегося на месте около Байоны Веллингтона и не смотря на равенство в силах — а если смотреть на качество войск, то даже можно было говорить о преимуществе англичан — разбил того буквально наголову. Решающим стала атака осажденного гарнизона Байоны в спину уже начавших колебаться английских войск.

Поражение стоило англо-испанской армии восемнадцать тысяч человек, в то время как французы потеряли всего шесть. Именно после Байоны Бонапарт произнес свою знаменитую фразу о том, что он вновь надел сапоги 1796 года. Стало очевидно, что война затягивалась, союзники свой шанс на быструю победу упустили.

— Что это? — Удивленно спросил Александр, когда я, тяжело дыша, без доклада ввалился к нему в кабинет и положил перед ним достаточно толстую папку с бумагами. Заглянувшему вслед за мной раздосадованному таким нарушением протокола секретарю он только махнул рукой, и служитель пера и чернильницы поморщившись закрыл дверь с другой стороны. — Какой-то список… Чиновников? И военных?

— Помнишь, мы с тобой разговаривали про возможность создания «карманного» заговора. Вот он, можешь не благодарить, — немного отдышавшись я плюхнулся в кресло для посетителей и с удовольствием принялся разглядывать выражение глубочайшего недоумения, которое расползлось по лицу императора. — Ну вот, полюбуйся. Через четыре дня тебя должны прийти свергать кирасиры гвардейцы, ну а я по их плану вообще должен этот день не пережить. Так подгадали, чтобы мы все в столице были, чтобы никого не упустить.

Несколько минут Александр сидел как громом пораженный, переводя невидящий взгляд с меня на список заговорщиков, среди которых были весьма известные фамилии, занимающие в том числе и высочайшие посты в системе имперской власти. Иногда он бормотал отдельные оскорбления в адрес некоторых фигурантов, впрочем, делая это достаточно тихо, чтобы я с трудом мог их слышать. «Беннигсен, неблагодарная ты сука, давно нужно было тебя удавить», — было единственно что у меня получилось разобрать.

— Рассказывай, — в итоге сумел выдавить из себя брат. — Только подробно, не упуская никаких деталей.

— Без проблем, — я кивнул, — помнишь такого себе Федора Ивановича Толстого? Американца.

— Помню, — с легкой заминкой ответил Александр, — в Париже живет последние лет пять. Содержит салон, объединяющий всех ненавистников России и меня лично.

— Ага, это я его финансирую. Собственно, это я пять лет назад выкупил все его долги и отправил в Париж, с тех пор он работает на меня.

У императора от этого заявления явственно дернулась щека, впрочем, нужно отдать ему должное, он сумел удержать себя в руках и только молча махнул мне рукой предлагая продолжать.

— Пять лет назад я дал Толстому указание стать центром антирусского общества в Париже, собрать вокруг себя всех недовольных, он даже вышел как-то на тайную службу Наполеона и стал получать от них финансирование под обещание создать сеть осведомителей в Петербурге, — щека Александра дернулась еще раз. — А потом на него вышли масоны… Или он вышел на масонов, не знаю уж как было на самом деле. И, в общем, предложили они немного подкорректировать… Состав императорской фамилии. Федор Иванович, естественно, согласился и начал потихоньку через моих людей — тут нужно Бенкендофу сказать спасибо, он отлично сработал — вербовать сторонников. Сначала это все делалось на деньги Франции, а после подписания мирного договора, ты будешь смеяться, на Толстого вышли англичане и предложили содействие. Судя по всему, у французов где-то знатно течет, и их тайные операции для Лондона такими совершенно не являются…