Для того, чтобы относительно безопасно передать ценный груз, французы обязались доставить его в Любек — самый восточный крупный порт на Балтике, который все еще контролировала Первая империя, — а мы собирались отправить за золотом весь балтийский флот. Просто чтобы у прочих-разных даже мысли не возникло попытаться протянуть руки к нашей контрибуции.

Впрочем, прошло все в итоге на удивление без сучка без задоринки. В начале мая тринадцатого года «золотой караван», везущий на самом деле не только золото, но и серебро, а также прочие относительно ликвидные ценности, — вошел в Неву, — в обратную же сторону отправился французский император и часть генералитета, офицеров и опытных бойцов, которых мы смогли переправить на запад одним рейсом.

Еще большей проблемой оказалось как-то избавится от полусотни — на самом деле уже несколько меньше — тысяч бывших военнопленных. На то, чтобы перевести их по морю и выгрузить в том же Любеке у нас банальнейшим образом не было флота. Тем более, что по неофициальным каналам англичане намекнули, о возможности совершенно случайно спутать горизонтальные и вертикальные полосы на мачтах русских кораблей и ненароком пустить все транспортники на дно Балтийского моря, пусть даже это и будет означать войну между двумя государствами.

Пешком отправлять такую кучу народу через ту же Пруссию выглядело так же сомнительной идеей. Вряд ли немцы пропустят через свою территорию толпу мужиков, которая после пересечения их западной границы тут же превратиться в солдат вражеской армии. Вооружать же их в России виделось уже неправильным с политической точки зрения. Такие действия в значительной мере стали бы недружественным актом по отношению к соседям и мгновенно разрушили бы наш нейтралитет — максимально выгодный, естественно, — в намечающейся войне.

В итоге пришлось всю сорокатысячную толпу разделять на мелкие группы и переправлять во Францию разными путями, причем большую часть — транзитом через Османскую империю, у которой с Наполеоном были относительно неплохие в это время отношения, в Далмацию. Результатом этой непростой операции стало то, что последний военнопленный покинул территорию Российской империи уже во второй половине лета тринадцатого года, как раз незадолго до начала войны шестой коалиции.

Сигналом к началу боевых действий стало неожиданное для всех — впрочем, тут островитяне вероятно могли бы поспорить — вторжение армии короля Сицилии Фердинанда на юг Апеннинского полуострова.

После гибели Мюрата Неаполитанское королевство на полгода осталось, по сути, без правителя, поскольку семья маршала Франции, в том числе и наследник, предпочитали проживать в Париже, а не на «задворках Европы». Управлялось оно также глобально скорее из Парижа, чем из Неаполя, что, конечно, же не могло не раздражать местных. И это даже если не упоминать немалые потери армии королевства от далекого и непонятно зачем нужного похода в Россию. В этих условиях король Фердинанд — который, если говорить совсем честно, сам по себе был его тем перцем, особой популярностью в народе не пользовавшимся, — начал казаться местным элитам более чем достойным выбором. Во всяком случае — ничем не хуже других.

15 августа тринадцатого года сицилийцы совместно с англичанами одним коротким броском преодолели Мессинский пролив и высадились на самом кончике итальянского сапога. Французских войск на юге Италии практически не было, поэтому Фердинанд, не встречая сопротивления быстро занял Калабрию, Апулию, а 24 числа с помпой въехал в Неаполь.

Одновременно с этим войну Дании объявила Швеция, а Австрия и Пруссия начали собирать полки на своих западных границах. Контуры шестой антнаполеоновской коалиции, можно сказать, были вчерне обозначены. Не факт, что замена России на Неаполитанское королевство — совсем адекватна, однако островитяне — а в том, что тут торчат их уши никто не сомневался — всегда отличались умением играть теми картами, которые у них есть на руках.

28 августа Пруссия практически без боя — небольшой французский гарнизон, который там стоял, сложил оружие ввиду огромного численного превосходства немцев — заняла Данциг, чем фактически объявила Франции войну. А на следующий день отдельный, специально выделенный под это корпус Шварценберга вторгся в пределы Итальянского королевства, отрезая от Наполеоновской империи ее владения в Далмации и одновременно ставя итальянского вице-короля Эжена Богарне в достаточно сложную со стратегической стороны ситуацию. На юге Италии на него одновременно двигался во главе англо-сицилийской армии король Фердинанд.

Впрочем, нельзя сказать, что положение Наполеона было таким уже отчаянным. Вернувшись в начале лета в Париж Бонапарт обнаружил наличие более-менее приличной по численности — хоть и страдающей на обе ноги по качеству — армии, настывающей около двухсот пятидесяти тысяч штыков. Из них правда меньше сотни тысяч имели хоть какой-то боевой опыт — это были те войска, которые во время похода на Россию стояли в Пруссии и ушли за Эльбу после подписания мирного договора, а также некоторое количество войск выдернутых из Испании — остальные же состояли из молодых свеженабранных юнцов тринадцатого и четырнадцатого годов призыва и солдат старших возрастов, призванных для занятия должностей в тылу. А еще практически не было кавалерии, артиллерии и инженерных частей, оставшихся где-то там на востоке Европы. Все это, конечно же не смутило корсиканца — случалось ему начинать войны в ситуациях и похуже — и Бонапарт тут же двинул войска в Саксонию на перехват вторгшихся туда австро-прусских частей.

И все же совсем не возобновлением большой войны в Европе мне запомнились последние летние дни тринадцатого года. Мотаясь по всей стране, я откровенно забил на свои коммерческие начинания, касающиеся химии, металлургии, электричества и оружия. Не говоря уже про кондитерку и кацелярку. В общем — на все забил, уйдя с головой в решения более глобальных задач. Нет, конечно, кое какие текущие отчеты я продолжал просматривать, однако какого-то значительного вмешательства мои производства не требовали. Тем более, что в связи с войной, а также хорошо зарекомендовавшим в ее ходе оружием, и на химиков, и на оружейников пролился настоящий золотой дождь. Как в виде наград — изобретатели получили свои ордена за поставку в армию новейших приспособ по уничтожению себе подобных — так и в виде денежных заказов на снабжение армии уже зарекомендовавшими себя с самой лучшей стороны образцами. Ну и на разработку новых, куда же без этого.

Всего же двенадцатый и тринадцатый годы превратили меня в настоящего купца-миллионщика, доведя личное состояние до суммы с шестью нулями, и первая цифра там была далеко не единица. Впрочем, отнюдь же не рост капиталов — хотя это тоже было очень приятно — стал главным событием.

— Проходите Николай Павлович, вот сюда, осторожно, здесь нужно переступить… — Меня вели по заводу с завязанными глазами, обещая какой-то сюрприз. Я не долго сопротивлялся, идее повязать плотную повязку на глаза: в конце концов — почему нет, вокруг люди, которым я мог практически полностью доверять. Почему практически? Потому что полностью, как известно из старого анекдота, верить нельзя никому, даже себе. — Так, здесь налево и стоп.

Грубые мозолистые руки сдернули с моих глаз повязку — ушло несколько секунд чтобы проморгаться — и я увидел перед собой здоровенное нечто с торчащими в разные стороны трубами. Понадобилось еще немного времени, чтобы осознать увиденное. Паровая карета! Вернее даже не так, судя по деревянным направляющим на полу — эдаким рельсам только наоборот — и паре прицепленных «вагонов» позади, это был настоящий маленький паровоз.

— Ну как вам, Николай Павлович? — Спросил оказавшийся рядом Кулибин, — почитай два года мастерили. Нормальные рельсы изобразить не смогли, поэтому пока так. Опытовая модель: гоняем пока по заводу, проверяем все, набираемся опыта, чтобы дальше следующий вариант — буде на то ваше позволение — строить уже в более совершенном виде.