«Человек с “Орла”» писал: «Мы уже давно слышали, что на реке Волге должны показаться казаки, но здесь узнали, что три тысячи русских более чем на 50 гребных судах под командой третьего правителя в Астрахани, князя Семёна Ивановича Львова, преследуют их и что всё время ждут известия об их успехе. Эти разбойные казаки уже в течение трёх лет чинили большой вред и насилие на Каспийском море и год тому назад отняли у его царского величества город Яик, убили больше 8000 русских, многих повесили за ноги, в том числе и немецкого капитана, а также чинили другие злодеяния и жестокости. В Персии опустошили они три города и несколько тысяч людей умертвили...»[50] И «8000 русских», и несколько тысяч персов — в этом же письме ещё будет названо количество убитых персов «40 000» — это, конечно, полный вздор, но автор письма ссылается на то, что так говорили русские. «17-го пришло известие (как раз в то время, когда воевода был на наших судах и их осматривал), что разбойные казаки предают себя во власть его царского величества. По приказу воеводы мы выстрелили из пушек, что, как кажется, ему весьма понравилось».
Фабрициус: «Русского дворянина, который привёз Стеньке грамоту, он щедро одарил прекрасными золотыми вещами, шубами на собольем меху и разными дорогими персидскими тканями. Что получил генерал [Львов], неизвестно, но точно известно, что была привезена куча ценных вещей, в особенности жемчугов, прекрасных конских сбруй, усыпанных жемчугом и бирюзой, а также куча серебра и золота. Дёшево достали, дёшево и отдали». Это описание совпадает с народными сказаниями, авторы которых хотя и принадлежали скорее XIX веку, чем XVII, естественно, никакого Фабрициуса не читали. Из записей, сделанных Якушкиным:
«— Много он [Разин] боялся того начальства! — отвечал разскащик: — его и само-то начальство боялось: вот онъ быль каков!
— Что ж начальство смотрело?
— А вот что: как повоевал Стенька Персию, приехать в Астрахань. Пошёл к воеводе... тогда губернатор прозывался воеводой... “Пришёл я, говорит, к тебе, воевода, с повинной”. — “А кто ты есть за человек такой?” — спрашивает воевода. “Я, говорит, Стенька Разин”. — “Это ты, разбойник! который царскую казну ограбил?.. Столько народу загубил?” — “Я, говорит, тот самый”. — “Как же тебя помиловать можно?” — “Был, говорит Разин, я на море, ходил в Персию, вот столько-то городов покорил; кланяюсь этими городами его императорскому величеству (анахронизм; цари тогда императорами не назывались. — М. Ч.), а его царская воля: хочет казнить — хочет милует! А вот я вашему превосходительству (тоже анахронизм: обращения на «вы» и «превосходительств» ещё не было. — М. Ч.), говорит Разин, подарочки от меня”. Стенька приказал принести подарочки, что припас воеводе. Принесли, у воеводы и глаза разбежались: сколько серебра, сколько золота, сколько камней дорогих! Хошь пудами вешай, хошь мерами меряй!.. “Примите, говорит Стенька Разин, ваше превосходительство, мои дороги подарки, да похлопочите, чтобы царь меня помиловал”. — “Хорошо, говорит воевода, я отпишу об тебе царю, буду на тебя хлопотать; а ты ступай на свои струги и дожидайся на Волге царской отписки”. — “Слушаю, говорить Разин, а вы, ваше превосходительство, мною не побрезгуйте, пожалуйте на мой стружокъ ко мне в гости”. — “Хорошо, говорит воевода, твои гости — приду”. Стенька раскланялся с воеводой (как забавно выглядит это «раскланялся»! — М. Ч.) и пошёлъ к себе на стружок, стал поджидать гостей. На другой день [воевода] пожаловал к Степану Тимофеичу... Тимофеичем стал, как подарочки воеводе снёс... пожаловал к Степану Тимофеичу сам воевода! Воевода какой-то князь быль... одно слово всё равно, что теперь губернатор... сам воевода пожаловал в гости к простому козаку, к Стеньке Разину! Как пошёл у Стеньки на стругахъ пиръ, просто дым коромыслом стоить! А кушанья, вины так разныя подают не на простых тарелках, или в рюмках, а всё подают на золоте, как есть на чистом золоте! А воевода: “Ах какая тарелка прекрасная!” Стенька сейчас тарелку завернёт, да воеводе поднесёт: “Прими, скажеть, в подарочек”. Воевода посмотрить на стакан: “Ах какой стаканъ прекрасный!” Стенька опять: “Прими в подарочек!”».
За подарки Львов отплатил. Фабрициус: «Затем генерал принял Стеньку в названые сыновья и по русскому обычаю подарил ему образ Девы Марии в прекрасном золотом окладе... Подобные подарки очень ценятся у русских. Тот, кто делает такой подарок, считается отцом, принявший подарок — сыном». Вот интересно, зачем Львову это было надо? Не мог же он Разина полюбить — уж за один-то день точно не мог... Если долг приличия — ну, подарил бы в ответ тоже тарелку какую-нибудь... Неужели князь заглядывал так далеко, что не исключал превращения «Стеньки» в уважаемую в Русском государстве персону?
В. М. Шукшин: «Князю хотелось первым увидеться с Разиным, с тем он и напросился в поход: если удастся, то накрыть ослабевших казаков, отнять у них добро и под конвоем проводить в Астрахань, не удастся, то припереть где-нибудь, вступить самому с Разиным в переговоры, слупить с него побольше и без боя — что лучше — доставить в Астрахань же. Но — в том и другом случае — хорошо попользоваться от казачьего добра. В прошлый раз, под видом глупой своей доверчивости, он пропустил Разина на Яик “торговать” и славно поживился от него. Теперь же так складывалось, что не взять с Разина — грех и глупость». Абсолютно неясен при таком толковании событий факт «усыновления».
Один из виднейших бояр при дворе царя Алексея Михайловича, Артамон Матвеев, дипломат, возглавлявший в разные периоды Аптекарский, Малороссийский и Посольский приказы, попав в опалу, написал «Историю о невинном заточении ближнего боярина Артамона Сергеевича Матвеева», где упоминал, в частности, о том, как предупреждал царя об опасности снисходительного отношения к Разину и предлагал его в Астрахани арестовать, а также о недопустимости поведения Львова. Князь Львов и сам был не то чтобы опальным, но недостаточно почитаемым вельможей, назначение в товарищи к Прозоровскому мог рассматривать как ссылку, был, возможно, жизнью недоволен, оттого вёл себя странно, — но не мог же он не понимать, что «усыновление» Разина вызовет скандал! Нет, тут одно из двух: или уж очень умён и дальновиден был князь Семён Иванович, или, извините, очень глуп...
Фабрициус: «В надлежащем месте, однако, к этому («усыновлению» и дружбе. — М. Ч.) отнеслись весьма неодобрительно». Неясно, какое «надлежащее место» голландец имеет в виду: администрацию царя или администрацию Прозоровского? Высказываются ведь и такие версии, что Львов самовольничал и Прозоровский на него был сердит, но уже не мог ничего изменить. Это, конечно, маловероятно.
Было решено, что переговоры продолжатся в Астрахани. Письмо с «Орла»: «19-го явились послами три знатных казака в драгоценных одеждах в город Астрахань; самый молодой из них говорил в моём присутствии. Воевода обещал им царское расположение и милость. Они пожелали, чтобы их предводитель был принят с почестями, на это воевода ответил, что он сам боярин, но куда бы ни прибывал на воеводское место, и то его никогда не встречали с почестями. Он пригласил их в свой дом, куда они и явились, но так как им, по их мнению, не скоро подали водку, то они начали ворчать. Они были прекрасно одеты, и шапки их были вышиты жемчугом». (Если автор письма присутствовал при переговорах, он должен был занимать высокое положение на корабле).
21 августа струги Львова торжественно, строем входили в город, разинцы таким же щегольским строем, с развёрнутыми знамёнами следовали за ним. Человек с «Орла» пишет, что у казаков было 23 судна и что их было около тысячи человек. Встречали их так, словно прибыла иностранная делегация (в определённом смысле так и было — разинцы, напоминаем, формально подданными царя не являлись). На «Орле», похоже, этому весьма дивились: «Русский флот, подойдя к городу, дал салют из всех пушек, после чего мушкетники, которых было до 3000, дали залп. Вскоре казаки ответили из своих пушек и мушкетов, немного спустя русские второй раз дали салют, на что казаки также не остались в долгу. После салюта в городе был выкинут белый флаг, что было нам знаком, и мы выстрелили из 13 пушек и в то же время дали залп из 200 мушкетов; между тем наш шкипер упал за борт, но его тотчас же выловили. После нашего салюта русские выстрелили в третий раз и проплыли мимо нас, на что наш корабль в последний раз ответил своими 13 пушками и 200 мушкетами...»
