Ханс подошёл к окну и, открыв его, глубоко вздохнул полной грудью, после чего посмотрел на ясное небо. Оглядевшись по сторонам, Ацгил вытащил пачку сигарет и закурил.

Заметив сына, женщина судорожно вздохнула и с трудом поднялась. Тонкая рука, испачканная в собственной крови, неожиданно сильно ухватила его запястье. Мама дёрнула его на себя, и он упал в её объятья. Женщина надрывно рыдала, обнимая мальчика и прижимая к себе сильнее, сидя на холодном полу и повторяя всего одну фразу: «Только не его! Не трогай Ханса!». В тот момент он впервые почувствовал отвращение к самому себе. Он не мог сделать ровным счётом ничего, и лишь жалел, что рядом нет брата. Он винил себя за то, что слишком мал и слаб. В памяти всё ещё звенел стальной, холодный голос отца: «Это мой сын, женщина!».

Тогда отец просто ушёл. Он не появился ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Они попытались сбежать снова, но при первой же попытке их мягко, но настойчиво развернули на выезде из города. Они были в ловушке, словно звери в клетке. Вроде бы и есть все условия для существования, но самого главного — свободы — нет. Отец периодически навещал их, напоминал о своём существовании и демонстрировал собственную власть. Тогда он и стал заниматься боксом, чтобы стать сильнее, чтобы однажды суметь защитить то самое дорогое, что было в его жизни. Но все его усилия могли оказаться напрасными…

Однажды, вернувшись с очередной тренировки, он застал маму на подоконнике. Она уже приготовилась лететь вниз и прервать, наконец, своё жалкое существование. «Не оставляй меня!» — на удивление спокойно просил подросток, останавливаясь позади неё. Он больше не плакал, не пускал сопли, не давил на жалость, потому что учился добиваться желаемого другими методами. Однако сама его просьба прозвучала как приказ. Женщина почти машинально подчинилась, и только после это с ужасом осознала, насколько её мальчик, этот добрый, милый и ласковый Ханс, начинает напоминать своего властного отца. Она пошатнулась, едва удержавшись на ослабевших и подгибающихся ногах. Подросток подошёл и взял женское запястье, но в ответ лишь услышал: «Отпусти… Я больше не нужна тебе! Ты уже взрослый и справишься сам!», — отмечая, как маленькая ручка её сына выросла в почти уверенный капкан тринадцатилетнего подростка. «Отпущу, но не так. Я избавлю тебя от отца!», — уверенно заявил Ханс. Это его обещание. Его цель. Его предназначение.

Ацгил в очередной раз затянулся. Дым не помогал ему забыть наполненные слезами глаза и дрожащий голос матери в тот момент.

«Я становлюсь сильнее и совсем скоро он не справится со мной!», — убеждал себя Ханс. К тому же, скоро должен был приехать Бруно, а вместе они обязательно что-нибудь придумают. Отец, конечно же, до определенного момента не должен был ни о чём знать. По его мнению, сыновья не могут пойти против своего родителя. Это было удобно для всех.

«Нет, ты можешь пострадать!», — выкрикнула женщина, слезая с окна и крепко обнимая сына. В глубине души она понимала, что всегда будет нужна ему, хотя бы для того, чтобы зашить раны, которые нанесёт мальчику этот изверг.

«Нет, мам, он меня не убьет. Я ведь нужен ему, он хочет воспитать себе подобного. А раны от его… методов — это пустяки, заживут. Пусть он учит меня кусаться, причинять боль, но в один день поймёт, что сам же может пострадать от своего воспитания», — усмехнулся Ханс, обнимая женщину, как совсем взрослый мужчина.

Теперь он точно решил идти до конца.

Отец приезжал в Вайли, привозил деньги, еду, одежду, в общем-то, всё самое необходимое для учёбы и развития сына. Пока Ханс учился, просто играл с Эйнаром в футбол или сидел с ним на берегу и смотрел, как его друг изображает закаты, родитель занимался любимым делом — издевался над женщиной: насиловал, унижал, бил и подчинял себе. В очередной раз отец заявился вне своего расписания. Целый день Ацгил не мог найти себе места, нервничал и чувствовал, что с самой важной для него женщиной что-то не так. Матери было плохо и, скорее всего, уже не страшно. Он спешил вернуться домой вовремя, почти бежал по направлению к трёхэтажному дому грязно-синего цвета. Кинув сумку на пороге, мальчик вошёл в дом. Подросток бросался по комнатам, боясь увидеть то, чего бы не хотел видеть никогда. Ханс боялся застукать отца, насилующего его мать, ведь он жил и развивался в этом теле целых девять месяцев.

Зайдя в гостиную, Ацгил заметил отца, вальяжно развалившегося на диване, словно тот был хозяином всего мира, а уж этой семейки и подавно. Он неторопливо курил сигару, а его мать стояла перед ним на коленях и делала глубокий минет (хотя тогда он не знал ни этого слова, ни его значения). Её голова медленно опускалась и подымалась. Глаза были открыты, она, не отрываясь, смотрела на мужчину, а отец — на неё, лениво направляя, чуть поглаживая женщину по волосам, всем своим видом демонстрируя собственное превосходство.

Чувство превосходства посещает и его самого. Буквально час назад он отправил за Гердой троих солдат, прекрасно понимая, что всё может пойти не по плану, а тогда ему придётся ещё раз выпустить свою тёмную сущность. Кто сдержит его самого, если что-то пойдёт не так? Густаво?

Ханс докурил, затушив сигарету о дно пепельницы. Вытащив очередную, он зажал фильтр зубами и снова затянулся. Закрыл глаза. Память услужливо подсунула новую порцию воспоминаний о том, как тёмные силы вышли из него в первый раз. Ацгил устало опустился в кресло и выпустил струю дыма в образ отца перед собой. Он с нескрываемым презрением смотрел на того, от кого, будь у него хоть малейшая возможность, родиться не хотел бы никогда. Офицер затянулся вновь и, оперевшись на подлокотник кресла рукой, пока между пальцев тлела сигарета, а другой взял фуражку и стал рассматривать железный символ нацисткой армии, расположенный прямо над козырьком. Мужчина скривился, потрогал железный череп пальцем, а затем воткнул дымящую сигарету в лоб «смерти», покрутил пару раз и швырнул его обратно на стол вместе с окурком.

— Товарищ лейтенант, разрешите войти! — стук в дверь, показавшийся в тишине кабинета оглушительно громким, вырвал Ханса из воспоминаний.

— Разрешаю, — крикнул он в ответ, усмехнувшись. Правду говорят, что существует братская связь, более того, она очень сильна: если тревожится один, то и второй не спокоен. Дверь открылась, и в неё тут же вошёл не менее строгий, чем хозяин этого кабинета, лейтенант фон Фальк.

— Ты чего такой? Всё хорошо? — поинтересовался он, мгновенно заметив на лице младшего брата какое-то замешательство и сомнение. — Вновь пришлось пристрелить кого-то? — предположил Бруно, подойдя ближе и небрежно пряча руки в карманы форменных брюк. Его взгляд зацепился за пепел на полу, но уточнять он не стал. Мало ли, может, Ханс просто пепельницу уронил.

— Нет, ни в кого не стрелял. Хотя… не важно, — поправился он, вспомнив о горожанине. Ацгил отвечал резко и коротко, не желая вдаваться в подробности и, как следствие, выслушивать нотации от старшего брата о том, какой он кретин. Ханс и так это знал, зачем об этом постоянно напоминать?

— Тогда что? — не сдавался Бруно. Он методично продолжил выпытывать ответ, смотря на него сверху вниз. Ещё с детства повелось, что он всегда нависал над братом, чтобы вывести его на на чистую воду, как правило, под страхом получить лещей за молчание. Но это было тогда, а сейчас Ханс вырос и ни в чём особо не уступает: ни в росте, ни в силе, ни в других физических данных. Ацгил встал, желая быть с ним наравне.

— Просто борюсь со своими демонами, а ещё приказал солдатам притащить сюда Герду с сыном, — открыто сообщил он, не отходя, впрочем, от брата ни на шаг. Даже зная, что тот против, и сейчас начнётся поучительная лекция о том, как он похож на отца и всё такое. Но это не так, хотя, кого это волнует? Ханс терпеливо ждал реакции Бруно, который лишь тяжело вздохнул и, отойдя от младшего, принялся измерять комнату широкими и неторопливыми шагами.

— Ты уверен, что именно этого она хочет? — тихо спросил Бруно, останавливаясь возле окна и закрывая его; стало слишком зябко.