— Они тоже так говорили! — выкрикнула она, выкидывая дрожащую руку с ножом перед собой. — Не делайте этого. Только не Вы. Прошу.

— Тише. Ты своими криками перебудишь весь дом и тогда точно не сможешь покончить с собой. Здесь очень много народу, — Бруно старался убедить её не шуметь, после чего сел на стул, предлагая ей место напротив. Наполнив бокалы вином, он пододвинул к ней один из них. Алая жидкость в тусклом свете свечи казалась практически чёрной. Люсиль послушно села, положив нож рядом собой, чтобы можно было в любой момент схватить его, после чего настороженно посмотрела на офицера. Мужчина понял угрозу и поднял руки вверх, сдаваясь и демонстрируя, что даже не коснётся лезвия. Бруно сделал глоток, и, выдохнув, посмотрел на слишком худую девушку с опасным взглядом, снова улыбаясь. — Поговорим?

Люсиль в два огромных глотка выпила свою порцию.

— О чём? — второй раз за последние минуты он с удовольствием слышал приятный голос девушки, а если точнее, то тихий шёпот, сдержанный, боязливый.

— Абсолютно всё равно. Расскажи обо всём, что хочешь. Что внутри тебя, тем и поделись со мной, — продолжал он говорить ровным, монотонным голосом, не увеличивая громкость. Он снова наполнил бокалы. Заметив, что Люсиль не торопится откровенничать с ним, офицер выдохнул и, облизнув губы, сел поудобнее, при этом не прерывая зрительный контакт. — Ладно, тогда начну я, хорошо? — спросил он, понимая, что выхода у девочки всё равно нет: ей придётся либо ответить, либо располосовать себе вены. Люсиль кивнула и выпила ещё. Смех в её сознание смолк — это не могло не радовать, и теперь она слышала лишь голос офицера.

— Сколько тебе лет? — спросил он первое, что пришло в голову, чтобы оценить, насколько старше этой девочки.

— Девятнадцать.

— Чем занимаешься? — ещё один вопрос, интересующий Бруно не меньше. Мужчина снова наполнил бокалы алкоголем.

— Я и Эмилия занимаемся бижутерией, продаем её на базаре, — спокойно ответила Люсиль, выпивая ещё и и параллельно косясь на лезвие. На языке девушка отчётливо ощущала вкус спирта и винограда.

— Ты хочешь продолжить заниматься украшениями или тебе нравится что-то ещё?

— Мне нравится играть на пианино и писать детские рассказы.

— Отлично, — улыбнулся Бруно, одобрительно кивая, и, подавшись вперёд, положил руки на стол, раскрывая ладони и предлагая вложить свои руки в его и перестать трястись от холода, страха и неизвестности; попробовать убежать от отчаяния. — Помни, я ни к чему не принуждаю, а лишь предлагаю, и буду терпеливо ждать твоего одобрения.

«Подчинения».

— Остальное решаешь ты, — офицер специально сделал ударение на последние слова, гипнотизируя её. Люсиль подняла руки и медленно протянула вперёд, осторожно коснувшись кончиками пальцев мозолистых ладоней, при этом ощущая приятное покалывание в местах касания. Его руки такие широкие, такие теплые. Её движения были аккуратными, осторожными, боязливыми. Опасаясь того, что он сейчас схватит её, а потом прямо здесь, на столе, надругается, посмеявшись над её доверчивостью, после чего убьёт и продолжит издеваться уже над бездыханным телом, девушка зажмурилась. Минуты шли, а ничего подобного не происходило. Почему? Она смелее вложила руки в его ладони, слегка расслабляясь. Послышался металлический звон упавшего на кафельный пол ножа. Открыв глаза, она заметила, что Бруно, как ни в чём не бывало, легонько пнул орудие несостоявшегося самоубийства куда-то под шкаф. Он осторожно сомкнул пальцы на её запястьях, отмечая их хрупкость. — Хочешь ещё поговорить? Спросить о чём-то?

— Почему Вы не такой? — смогла выдавить из себя Люсиль, понимая, что от касаний есть и противоположный эффект. В этот раз было приятно. Он словно передавал ей частичку собственного тепла. Она сглотнула, слегка склонив голову.

— Моя мать встретила моего отца в тринадцать лет. Она была его пленницей, а у него со временем развилась к ней больная, очень специфическая любовь. Можно сказать, разрушительная для неё и меня. Когда родился я, она по-прежнему оставалась маленькой девочкой, только глаза смотрелись неестественно взрослыми на детском личике. Ей пришлось спасаться самой и спасать меня, пряча от своего истязателя. Она держалась из последних сил, пыталась не сходить с ума до конца, сохранить трезвый рассудок. Когда я стал старше, начал пытаться спасти её от отца — нашего общего врага. Правда, он наказывал меня и даже грозился отдать собакам, чтобы они меня воспитывали, но я не прекращал. — Бруно рассказывал все начистоту о своем нелёгком детстве и наблюдал за тем, как голова Люсиль ложится на другое плечо. — Тогда я пообещал себе, отцу, а главное, матери, что не буду таким, как он, буквально убью в себе гены папы, если понадобится, — натянуто улыбнулся офицер, поставив точку. Больше углубляться в подробности не хотелось, ему было неприятно вспоминать, но приходилось. Кошмары ещё долго мучили его в военном училище, изредка навещают и по сей день.

— Вы не любите отца? — спросила вдруг Люсиль, выпрямившись. Ей вдруг стало жалко несчастную девочку.

— Не знаю, вероятно, как-то по-своему. Так, как и он: через боль и унижение. Также ненормально и неправильно.

— А где сейчас Ваша мама?

— Не знаю. Она каждый раз меняет место жительства, не желая возвращаться к отцу. Она до сих пор убегает, но он каждый раз находит её, поэтому ей приходится сбегать снова.

— Это тоже любовь?

— Да, наверное. По крайней мере, так думает отец.

— Почему она не сбежала от него раньше?

— Она сбежала, как только моему брату исполнилось пять. Наверное, посчитала, что с неё хватит, — улыбнулся Бруно и тут же погрустнел. Всё-таки, весёлого в их истории мало. — Может, пойдём спать?

Люсиль среагировала мгновенно: глаза испуганно округлились, зрачки расширились. Руки вырвались из его хватки и взметнулись к вискам. Голоса снова оглушили её, воспоминания вернулись. От них не избавиться… А этот холод, пронизывающий до самых костей! Бруно понял, что поспешил.

— Нет, ты не поняла, я не трону тебя. Мы просто будем спать. Научись доверять мне. Поверь, есть и другое отношение мужчины и женщины. Хочешь, докажу? — спрашивает он и снова раскрывает ладони для неё, чтобы почувствовать нежные тоненькие руки в своих и продолжить греть их. Он хотел бы, чтобы это мгновение продлилось как можно дольше. Хоть навсегда. Фон Фальк терпеливо ждал и не торопил девушку с ответом; она должна чувствовать, что решает сама. Под его чутким руководством, конечно же, но сама.

— А почему Вы не женаты? — неуверенно спросила она, положив руки на стол и касаясь кончиками пальцев мужских пальцев.

— В разводе.

— Мне очень жаль.

— А мне — нет.

— А если Вы окажетесь не тем, кем хотите казаться? Может, Вы искусно притворяетесь?

— Тогда, можешь пристрелить меня, — ответил он вполне серьёзно, всматриваясь в голубизну глаз. Зрачки сузились, и она вернулась к нему. Это уже было хорошо. Люсиль попыталась забыть свои обиды, оставить позади это неприятное происшествие. Выдохнув и прикрыв глаза, она снова вложила руки в его.

«Будь что будет», — решила она. Одинокой молодой женщине очень сложно выжить в такое опасное время, а этому странному молодому человеку почему-то хотелось довериться. Не ощутив никаких рывков и резких действий, она открыла глаза. Перед ней всё так же сидел Бруно. Поднявшись с места, офицер потянул её на себя, поднял девушку на ноги. — Пойдём?

— Да, — неуверенно кивнув, ответила Люсиль. «Научись доверять», — повторял голос в её голове. Офицер, не выпуская её руки, уверенно вёл по тёмному коридору. Она разглядывала того, за кем шла добровольно. Мужчина был слишком высоким, явно занимался спортом — тело подтянутое, без излишеств. Рубашка расстегнута, а белая майка облегала мускулистую грудь и накачанный торс.

«Кажется, он очень сильный», — всё тот же внутренний голос отмечал приятную внешность её спутника.

Заметив выходящего из детской Ханса, Бруно прижал к губам палец, чтобы тот молчал и не пугал девушку, не сводил все его усилия на нет. Ацгил понял всё и решил подождать.