Новый год на последнем курсе наметили встретить полным составом. И только Дулепов с Загурским, сославшись на семейные обстоятельства, сказали, что разъедутся по домам.

Собранием постановили – внести в «общаковую» кассу по двадцать рублей и разделиться по направлениям деятельности.

Нам с Брунычем досталась закупка и сохранность (последнее тоже немаловажно!) спиртного. Приобретение продуктов поручили Рожкову и Коте. Незаконную вырубку новогодней ёлки вызвались осуществить Макс и Ректор. И надо сказать, что они постарались. Установленный в ленинской комнате казённый обглодыш не шёл ни в какое сравнение с нашей пушистой красавицей. На остальных возложили приготовление закусок, сервировку стола и прочее.

Начало праздника немного подпортил Шкет. Без пятнадцати двенадцать он попросил слова и устроил нам декламацию поздравительных виршей то ли из Кирши Данилова, то ли из Тредиаковского. Его оборвали: «Мы ещё столько не выпили, чтобы слушать твою ахинею!»

– За уходящий, парни! Последний наш год в общаге! – сомкнулись стаканы и кружки.

– Дрдемучие лдичности! – нахохлился Шкет.

– За уходящий! Не самый был худший! До дна!

Тут дверь распахнулась, и со Снегурочкой на руках появился Котя:

– У Деда Мороза из-под носа увёл!

Снегурка – миниатюрная студентка физмата – была откровенно навеселе, и гладиаторы не упустили возможности её потискать. Она отбивалась, но было заметно, что ей это нравится.

Пока наполнялись стаканы, в дверях появился злой, с всклокоченной бородой Дед Мороз.

– Так вот ты где, пад… эт… ты этакая! А я ё… под ёлкой… развлекаюсь по-твоему? – заговорил он невнятным речитативом.

– Штрафную ему! Штрафную! – в едином порыве забеспокоились гладиаторы.

Деду Морозу (Зелепукина не узнать было трудно) начислили полный стакан, и он, закинув бороду на плечо, пустился со всеми чокаться.

– Куранты, ребята! Ура! С Но-вым го-дом! До дна-а!

Встали и дружно выпили.

Ура-а! Дзынь-ля-ля!.. Дзынь-ди-ли-линь-динь!.. Трах-бабах!.. В коридоре торжественный звон стекла!

Снегурочку прямо на стуле водрузили на праздничный стол. В безудержном кураже, обливаясь шампанским, она возбуждённо смеялась и целовалась со всеми уже подряд.

Но вот стеклотара иссякла. Умолкли последние звуки гимна. Внезапная тишина оглушила и требовала разрядки, которую неожиданно для всех привнёс Дед Мороз – прикончив «штрафную», он с грохотом рухнул под стол.

Закинув его на кровать, гладиаторы ринулись в коридор поздравлять соседей. Да что там соседей! В ближайшие полчаса все обнимают всех, а парни с девчатами откровенно целуются. Ведь ночь эта… давайте начистоту!.. конечно, она волшебная.

Петарды, хлопушки, бенгальские свечи, смех! А сколько повсюду нарядных девиц! И все ведь они наряжались и украшались специально для этой ночи.

С Брунычем спешим на четвёртый этаж поздравить сокурсниц. За годы учёбы мы крепко сроднились.

– С Новым годом, девчонки! Добра вам и счастья!

Нехлебаева, Леккоева, Смоленцева, Лукина, Краснолюбова, Липпова, Копьева поднимают стаканы:

– За наш самый лучший курс!

Столпотворение, переборы гитары, галдёж! С Новым годом! И вас! Объятия. Смех. Под ногами хрустит стекло. Кто-то уже упал и серьёзно поранился. Да ладно! Не так уж серьёзно!

В конце коридора мелькнула Олеська. Махнул ей – приветик! На дискотеке увидимся.

В коридоре пятого этажа обнялись с подругой Бруныча – Валерией Чернигорой. Вообще-то мы на дух друг друга не переносим, а тут… ну, праздник же!.. как не обняться?

На втором этаже возня: «Рожок! Осторожней, Рожок! У него розочка!» Незнакомец перед пышными Колькиными усами машет своим грозным оружием. Раздумывать некогда. Прямой в подбородок! Этим ударом не раз я ронял достойных соперников. Незнакомец приземляется спиной на битые стёкла. Кровь фонтанирует.

– «Скорую»! Скорее «скорую»!

Парня подняли и быстренько потащили вниз. Мы же с Рожковым и потащили. На вахте, воспользовавшись аптечкой, сделали кое-как перевязку.

В ожидании «скорой» успели разговориться и помириться. Нормальный оказался парень. С четвёртой общаги. Строительный факультет. «Розочку, – говорит, – это я зря… не надо было…»

Застирывая под краном рубаху, подумал, что неплохо бы хороший удар обмыть. Есть люди, конечно, которые после драки принципиально не пьют. Так вот! Я думаю, что им к психиатру надо.

Эх, закружил алкоголь!

…Очнулся от того, что целуюсь в учебке. Боже ты мой! С Маринкой с экономфака! Маринка целуется так, что ни с кем не спутаешь. Ну да… ну были у нас симпатии… ещё до Олеськи.

– Марин, – отстраняю её за плечи, – ты только это… ты ничего такого не думай.

– Ага, не думай! А кто мне только что говорил, что я прелесть?

Терпеть не могу это слово, но спорить бессмысленно.

– Допустим, – киваю, – но как… как мы с тобой оказались здесь? Какой это, кстати, этаж? Четвёртый?

– Этаж угадал. А оказались обыкновенно, – смеётся. – На дискотеке ты пригласил меня танцевать. Потом я тебя. Потом ты потащил меня к себе. Ёлка у вас там вообще шикарная! Ты мне налил шампанского. Себе водки. Тут Витька зашёл с Чернигорой. С ними мы тоже выпили. Потом к нам на пятый этаж поднялись. Ты, как Инку Мальчукову увидел, татарочку нашу, так сразу же к ней обниматься. Она и не против, но стоило ей закурить, ты сразу – ко мне.

Похоже, что всё это достоверно. К курящим девицам симпатия у меня пропадает мгновенно.

– И что же потом?

– Потом мы опять спустились на дискотеку. И там ты уже танцевал только со мной. Как будто я твоя собственность! Но мне это даже понравилось, представляешь? Потом уже сюда в учебку поднялись. Спугнули какую-то парочку. Ты сразу ко мне целоваться, и всякие слова интересные… Ты никогда таким ещё не был.

– Прости! – освобождаюсь от объятий и спешу на выход.

– Серёжа, зачем ты так? – Маринка кричит мне в спину, и голос её взволнован. – Олеська… ты просто не знаешь! Пустышка она! Себе на уме! Да! Да! Когда-нибудь ты поймёшь!

Когда-нибудь непременно пойму. Но не сейчас. Сейчас я иду коридором, и под ногами хрустит стекло. Коридор этот длинен, как взлётная полоса.

В комнате подозрительно свежий Бруныч с дымящейся кружкой чая. Вообще-то он этой ночью трудился – следил на дискотеке за музыкой, переставлял бобины. А я, получается, самоустранился. Второй уже год, как мы отвечаем в общаге за танцевальные мероприятия, но это отдельная тема.

– Будешь? – споласкивает кипятком чашку. – Только что заварил.

Наливает, задирая чайник под потолок – фирменный разлив Бруныча.

– Деда Мороза куда подевали? – спрашиваю.

– Выгнали! Подтёр бородой свои рвотные массы и с позором был выдворен. Га! – Бруныч, ехидно посмеиваясь, зевает. – Ты помнишь хоть, что творил?

Неужели Маринка не всё рассказала? Самое время подумать о том, чтобы бросить пить навсегда.

– Хорош тебе ржать! Говори уже!

– Га-га! Вы с Котей как сговорились. Оказывается, он пригласил свою подругу из пединститута. Ты её должен помнить. Короче, представь картину. Заходит она в общагу, а Котя тут прямо у вахты насел на Снегурочку, как тарантул! Подруга его развернулась и ходу! Только её и видели! Котя теперь в расстроенных чувствах. Завтра, говорит, извиняться пойду.

– Думаешь, простит?

– Да кто ж её знает. Но ты-то, дружище, почище, чем Котя, корки мочил.

– Да ладно!

– На дискотеке к Олеське не подошёл ни разу. Сначала выплясывал с какими-то заезжими тёлками. Потом зацепил Маринку. Короче, когда ты с ней танцевал, глаза у тебя уже стеклянные были. Маринка смеётся. Голову тебе на плечо положила и Олеське у тебя за спиною ладошкой помахивает. Мол, всё у нас хорошо. У той истерика. Встала в углу и рыдает. Увели её, короче.

За окном неуютное утро нового года, с синеватым, набирающим силу светом.

Я злюсь на себя и на это утро и не знаю, как теперь быть с Олеськой – помирится или порвать?

– Выпить у нас осталось? – спрашиваю.