"Привет?" — позвала она, но знала, что она одна. Она пошла в ванную, но остановилась в дверях. Что-то . . . какие?

  Мечта? Во сне она вспотела; она вспомнила, как вытирала лоб тыльной стороной ладони. Но это казалось неправильным. . . .

  Она спустила воду в унитазе и направилась в переднюю комнату с изображением, которое все еще было у нее в голове: вспотевшая, вытирающая лоб. . . .

  Ее шкатулка с драгоценностями стояла на полу посреди гостиной с выдвинутыми ящиками. Она сказала вслух: «Как это туда попало?»

  Всего на мгновение она была сбита с толку. Вынула ли она его прошлой ночью, ходила ли она во сне? Она сделала еще шаг и увидела небольшую горку драгоценностей в стороне, вся эта дешевка.

  И тогда она знала.

  Она отступила назад, шок пронзил ее грудь, адреналин влился в кровь. Недолго думая, она поднесла тыльную сторону ладони к лицу, к носу и понюхала никотин, а другой... . .

  Что?

  Слюна.

  "Нет." Она кричала, рот был открыт, глаза широко раскрыты.

  Она судорожно вытерла руку о халат, вытерла еще раз, вытерла рукавом лоб, по которому как будто ползли муравьи. Затем она остановилась, посмотрела вверх, ожидая увидеть его — увидеть, как он материализуется из кухни, из чулана или даже, подобно голему, из ковра или деревянного пола. Она извернулась то в одну сторону, то в другую и отчаянно попятилась к кухне, нащупывая телефон.

  Крича на ходу.

  Кричать.

  2

  ЛУКАС ДЭВЕНПОРТ держал футляр для бейджа из окна со стороны водителя. Прыщавый полицейский из пригорода поднял желтую пластиковую ленту с места преступления и махнул ему через очередь. Он проехал на «порше» мимо пожарных машин, наткнулся на сплющенный брезентовый шланг и остановился на обугленном пятне грязи, которое несколько часов назад было газоном. Пара пожарных, попивая кофе, обернулась проверить машину.

  Телефон запищал, когда он выбрался наружу, и он нагнулся, чтобы снять его с козырька. Когда он встал, на него обрушилась вонь от пожара: сожженной штукатурки, изоляции, краски и старого гниющего дерева.

  "Да? Давенпорт».

  Лукас был высоким мужчиной с тяжелыми плечами, смуглым, квадратным лицом, с гусиными лапками в уголках глаз. Его темные волосы едва тронуты сединой; его глаза были поразительно голубыми. Тонкий белый шрам пересекал его лоб и правую глазницу и спускался к уголку рта. Он был похож на спортсмена-ветерана, ловца или хоккейного защитника, недавно вышедшего на пенсию.

  Прямо над узлом галстука виднелся новый розовый шрам.

  «Это Слоан. Диспетчер сказал, что вы были у пожара. Голос Слоана звучал хрипло, как будто он простудился.

  — Только что приехал, — сказал Лукас, глядя на сгоревший Quonset.

  "Подожди меня. Я подойду.

  "В чем дело?"

  — У нас есть еще одна проблема, — сказал Слоан. — Я поговорю с тобой, когда приеду.

  Лукас снова повесил телефон на козырек, захлопнул дверь и повернулся к сгоревшему зданию. Склад представлял собой большую светло-зеленую хижину Квонсет времен Второй мировой войны, в основном из оцинкованной стали. Огонь был настолько горячим, что стальные листы искривились, погнулись и сложились, как гигантские металлические тако.

  Со свининой.

  Лукас коснулся своего горла, розового шрама, где ребенок выстрелил в него прямо перед тем, как ее разорвало на куски М-16. Это дело началось с пожара, с той же вони, с того же запаха горелой свинины, который он теперь уловил от сгоревшего остова. Свинина-не-свинина.

  Он снова дотронулся до шрама и направился к почерневшему сплетению упавших стоек. По первому звонку полицейский был мертв в этом клубке, его руки были связаны за спиной. Потом позвонил Дел, сказал, что коп был одним из его контактов. Лукасу лучше выйти, хотя место происшествия находилось за пределами юрисдикции Миннеаполиса. Полицейские из пригорода расхаживали с мрачными лицами одного из нас. Вокруг Лукаса погибло достаточно копов, чтобы он больше не делал различий между ними и гражданскими, если только они не были его друзьями.

  Дел осторожно ступал по обугленному салону. Он был небрит, как обычно, в угольно-серой толстовке поверх джинсов и ковбойских сапог. Он увидел Лукаса и поманил его внутрь. — Он уже был мертв, — сказал Дел. — До того, как огонь добрался до него.

  Лукас кивнул. "Как?"

  «Они связали ему запястья и прострелили ему зубы, похоже, три или четыре выстрела в гребаные зубы, судя по тому проклятому кошмару, — сказал Дел, бессознательно вытирая руки насухо. — Он предвидел это.

  — Да, Господи, чувак, прости, — сказал Лукас. Мертвый полицейский был депутатом округа Хеннепин. Ранее в этом году он провел месяц с Делом, пытаясь изучить улицы. Он и Дел почти стали друзьями.

  «Я предупредил его о зубах: ни у кого из проклятых уличных людей нет таких огромных белых зубов ОПЗ», — сказал Дел, вонзая сигарету в лицо. Зубы Дела были пожелтевшими штифтами. «Я сказал ему выбрать другой фронт. Что угодно было бы лучше. Он мог быть продавцом автозапчастей, барменом или кем угодно. Он должен был быть чертовым уличным парнем».

  "Да . . . так что ты хотел?

  — Есть спичка? — спросил Дел.

  — Ты хотел матч?

  Дель ухмыльнулся над незажженной сигаретой и сказал: — Давай внутрь. Посмотри на что-нибудь».