Лукас взглянул на него, стиснув руки, в слишком модном костюме. Он вздохнул и сказал: «Хорошо. Двадцать минут."

  Они поехали по I-94 обратно в Миннеаполис, но повернули на юг, а не на север, в сторону мэрии. Грив провел его через паутину улиц к бетонному зданию средней этажности пятидесятых годов с вырезанным вручную знаком из натурального дерева на узкой лужайке перед домом, с изображением гагары наверху и названием «Доки Эйзенхауэра» под птицей. Толстяк оттолкнул от них газонокосилку, оставив после себя запах бензина и дешевых сигар.

  — Доки Эйзенхауэра? — сказал Лукас, когда они вышли.

  «Если вы стоите на крыше, вы можете увидеть реку», — сказал Грив. «И они решили, что «Эйзенхауэр» заставляет стариков чувствовать себя хорошо».

  Человек, толкавший газонокосилку, повернул в конце лужайки и двинулся назад; Лукас узнал Рэя Черри, который был на сорок фунтов тяжелее, чем когда дрался на турнирах «Золотые перчатки» в шестидесятых. Большая часть веса легла на его живот, нависший над джинсами Oshkosh без пояса. Его лицо из квадратного превратилось в круглое, а полдюжины складок жира скатились по задней части шеи к плечам. Его футболка промокла от пота. Он увидел Давенпорта и Грива, подтолкнул газонокосилку к их ногам и заглушил двигатель.

  — Что ты делаешь, Давенпорт?

  — Оглянись вокруг, Рэй, — сказал Лукас, улыбаясь. "Как поживаешь? Ты располнел».

  «Ты больше не коп, так что убирайся к черту с моей собственности».

  — Я снова в полиции, Рэй, — сказал Лукас, все еще улыбаясь. Увидев Рэя, он был счастлив. — Тебе следует читать газеты. Заместитель начальника, отвечающий за выяснение того, как вы убили эту старушку.

  Взгляд скользнул по лицу Черри, быстрая тень, и Лукас узнал его, видел его шесть, или семьсот, или тысячу раз: это сделала Черри. Черри вытер это выражение, попытался изобразить замешательство, достал из кармана грязную тряпку и высморкался. — Чушь собачья, — сказал он наконец.

  — Я достану тебя, Рэй, — сказал Лукас. улыбка осталась, но голос стал холодным. — Я тоже достану Джойсов. Собираюсь посадить тебя в тюрьму Стилуотер. Тебе должно быть около пятидесяти, Рэй. Убийство первой степени доставит тебя. . . Бля, они просто изменили закон. Везет, как утопленнику. Вам будет лучше восьмидесяти, прежде чем вы выйдете.

  — Да пошел ты, Дэвенпорт, — сказала Черри. Он запустил косилку.

  — Подойди ко мне, Рэй, — сказал Лукас сквозь шум двигателя. — Джойсы продадут тебя, как только решат, что это даст им передышку. Ты знаешь что. Приходи и поговорим, и, может быть, мы сможем заключить сделку.

  — Да пошел ты, — сказал Черри и пошел дальше по двору.

  — Милый парень, — сказал Грив с фальшивым английским акцентом.

  — Он сделал это, — сказал Лукас. Он повернулся к Гриву, и Грив сделал шаг назад: лицо Лукаса было похоже на каменную глыбу.

  "Хм?"

  «Он убил ее. Давай посмотрим ее квартиру.

  Лукас направился к двери квартиры, и Грив побежал за ним. «Эй, подожди минутку, подожди минутку. . . ».

  В квартире была тысяча книг, скрученный восточный ковер, перевязанный коричневой бечевкой, и пятнадцать картонных коробок из U-Haul, еще плоских. На скамье у фортепиано сидела взволнованная женщина средних лет с платком на голове; лицо ее было обветрено и загорело, как у садовника, и тронуто горем. Дочь Шармань Картер, Эмили.

  “. . . Как только они сказали, что мы можем взять его. Если мы этого не сделаем, нам придется продолжать платить арендную плату», — сказала она Гриву. Она осмотрелась. «Я не знаю, что делать с книгами. Я бы хотел их оставить, но их так много».

  Лукас просматривал книги: американская литература, поэзия, эссе, история. Работы о феминизме, организованные таким образом, чтобы можно было предположить, что они представляют собой сознательную коллекцию, а не подборку для чтения. — Я мог бы забрать некоторые из них у вас из рук, — сказал он. — Я имею в виду, если вы хотите назвать цену. Я бы взял поэзию».

  "Ну, что же вы думаете?" — спросил Картер, когда Грив с любопытством наблюдал за ним.

  "Есть . . ». Он быстро сосчитал. “. . . тридцать семь томов, в основном бумажных. Я не думаю, что кто-то из них особенно редок. Как насчет ста баксов?

  «Позвольте мне просмотреть их. Я позвоню тебе.

  "Конечно." Он отвернулся от книг, более полно повернулся к ней. — У твоей матери была депрессия или что-то в этом роде?

  — Если вы спрашиваете, покончила ли она с собой, то нет. Во-первых, она не доставила бы Джойсам такого удовольствия. Но в целом ей нравилась ее жизнь», — сказал Картер. Она стала более оживленной, когда вспомнила. «Мы ужинали накануне вечером, и она говорила об одном парне из ее класса, черном ребенке, она думает, что он станет писателем, но ему нужна поддержка. . . Ни в коем случае она не убила бы себя. Кроме того, даже если бы она захотела, как она это сделала?

  "Да. Это вопрос, — сказал Лукас.

  «Единственное, что было не так с мамой, это ее щитовидная железа. У нее были небольшие проблемы со щитовидной железой; она была гиперактивна, и ей было трудно поддерживать свой вес», — сказал Картер. «И ее бессонница. Это могло быть частью проблемы с щитовидной железой».

  — Значит, она действительно была больна? Лукас покосился на Грива.

  "Нет. Нет, она действительно не была. Даже не настолько плохо, чтобы принимать таблетки. Просто она была слишком худой. Она весила девяносто девять фунтов и ей было пять футов шесть дюймов. Это ниже ее идеального веса, но он не истощен или что-то в этом роде».

  "Хорошо."