«Он смотрит на меня. Приценивается?»

Сердце Когьёку упало, но она не успела погрузиться в мрачные размышления. К ней подошла одна из куртизанок, шепнула на ушко: «Тебя зовет хозяйка», и занялась клиентом Когьёку. Та с облегчением покинула любителя дамских ягодиц. В сердце вспыхнула отчаянная надежда: вдруг хозяйка вызвала ее потому, что один из клиентов заплатил за ее невинность огромную сумму? Тогда торгов не будет, и ей удастся сбежать от Боссана.

«Надежда умирает последней, — насмешливо шепнул внутренний голос. — Все еще ждешь принца в золоченом паланкине?»

Когьёку прошла в комнату, отделенную от зала раздвижными дверями, здесь ее встретила Фаран.

— Ты будешь танцевать для гостей «Увядание цветущей вишни», — объявила она. — Десять минут на подготовку.

И хозяйка вручила Когьёку два веера с рисунком из розовых лепестков.

Надежда умерла: танец был призван показать будущим покупателям всю красоту товара.

Скоро начнется аукцион.

Когьёку захотелось швырнуть веера в лицо Фаран. Если она сорвет выступление, сорвет торги, то спасется от Боссана. Но тогда хозяйка выполнит все свои угрозы, ждать от Фаран милости — глупо. На аукционе есть хотя бы крохотный шанс, что ее купит кто-то другой, а не страшный глава бандитов.

— Да, госпожа, — покорно поклонилась Когьёку.

***

Синдбад наслаждался. Он пил сладкую сливовую наливку, которая ударяла в голову не хуже синдрийского красного вина. Одна прелестная девушка разминала ему плечи, другая кормила с рук кусочками исходящего соком персика. Жизнь прекрасна!

После нескольких дней, проведенных в императорском дворце среди напыщенных, лживых и высокомерных вельмож, после дней, полных утомительных переговоров и уродующих лицо фальшивых гримас Синдбаду просто жизненно необходимо было расслабиться. Веселая пирушка в обществе красоток — самый лучший способ снять напряжение. В конце концов, у Синдбада после того, как он стал королем, осталось мало развлечений. Он больше не мог очертя голову нестись навстречу опасностям, не мог, по выражению Джафара, «обезьяной скакать по подземельям». Ему больше нечем было разогреть застывающую от бесконечных политических интриг кровь. Для высекания жалкого подобия былого огня остались лишь вино и женщины.

— … И затем, милые дамы, я отрубил монстру последнюю руку, — вдохновенно вещал уже порядком захмелевший Синдбад.

Девушки восхищенно заохали.

— Вы такой смелый!

— Такой сильный!

— Что вы, я был тогда простым путешественником, в том бою мне просто повезло, — скромно произнес Синдбад. — Не желаете ли услышать историю о подземелье хитрого джинна Зепара?

Девушки захлопали в ладоши.

— Хотим, хотим! Расскажите!

Но тут половина ламп в зале потухла, погрузив его в таинственный полумрак. С легким шуршанием дальняя стена отъехала в сторону, открыв взглядам гостей ярко освещенную площадку, посреди которой застыла девушка. Синдбад припомнил, что раньше видел ее среди куртизанок, именно она наступила на подол одной из его теперешних дам. Любительница мелких каверз была довольно симпатичной: милое личико с чуть вздернутым носиком портил лишь слишком яркий макияж, длинные рыжие волосы в свете ламп отливали алым, широкий пояс подчеркивал осиную талию. На краю затуманенного алкогольными парами сознания Синдбада назойливо завертелась мысль, что где-то он уже видел такой необычный цвет волос. Рыжевато-багряный, как южный закат. И чуть капризный изгиб губ, и острый подбородок тоже были ему знакомы. Но Синдбад слишком разомлел, ему не хотелось напрягать память, и он отогнал роящиеся в голове образы.

— Сейчас начнется что-то важное? — спросил он у сидящей на его коленях куртизанки. Кажется, ее звали Цайшен.

Девица недовольно надула губки.

— Когьёку будет танцевать. Она такая неуклюжая, мой господин, мне жаль, что вам придется смотреть на ее жалкое выступление. Я могла бы станцевать для вас гораздо лучше.

Она игриво провела пальчиком по груди Синдбада.

— Особый танец… если вы только скажите хозяйке, чтобы она отозвала Когьёку.

— Дадим ей шанс, — примирительно произнес Синдбад. После пятого кувшина на него обычно находил приступ доброты и любви ко всему миру.

— Пускай танцует.

Тем временем откуда-то полилась нежная мелодия. Тонкая, дрожащая, она походила на звон ручья по камням. Синдбаду она казалась слишком надрывной и печальной, ему больше по душе была задорная синдрийская музыка, но в империи Ко свои вкусы и свои представления о прекрасном.

Когьёку начала двигаться в такт мелодии. Цайшен, как и ожидал Синдбад, нагло солгала — ее соперница танцевала превосходно. Движения были подобны плавному скольжению воды, широкие рукава развевались при каждом шаге крыльями ласточки. Когьёку парила над сценой. Вставала на носочки, тянулась вверх всем телом, поднимая веера высоко к потолку. В этот момент она выглядела хрупкой и тонкой, как беззащитное деревце. Затем девушка резко опускалась вниз, будто подкошенная бурей. Падала и взлетала. Одинокий листок, подхваченный ветром, летит навстречу земле, чтобы умереть.

Безмолвно, лишь языком тела, изящная танцовщица показывала тоску опадающих лепестков, тоску по уходящей весне жизни. Она говорила о недолговечности красоты. Об изысканной печали увядания.

Наблюдая за Когьёку, Синдбад даже немного протрезвел. За каждым ее жестом он видел что-то еще, неуловимое. Послание. Да. Всем своим существом девушка кричала «Помогите!», хотя на ее лице застыло отсутствующее выражение.

Когда последние звуки мелодии смолкли, и Когьёку замерла посреди сцены, зал взорвался бурными аплодисментами. Синдбад присоединился к овации, Когьёку ее действительно заслужила.

Снова зажегся свет, на сцену вышла хозяйка заведения.

— Дорогие гости, — заговорила она, когда последние хлопки смолкли, — только что вы видели прекраснейший цветок нашего дома, юный, только что распустившийся бутон. Сегодня у вас есть возможность сорвать его и насладиться чистейшим ароматом. Мы начинаем аукцион первой ночи!

Когьёку присела на мягкий ковер сцены, выпрямила спину и, сложив руки на коленях, устремила взгляд в зал. На ее губах погребальной маской застыла улыбка.

Фаран назвала стартовую цену, и гости принялись азартно выкрикивать ставки. Для многих уже сам торг был развлечением, поэтому такие мероприятия хозяйка проводила публично, не заботясь о чувствах девушек, которых продавали, как лошадей на базаре.

— Тысяча юаней!

— Две тысячи юаней!

— Пять тысяч!

От каждого нового предложения Когьёку внутренне вздрагивала и невольно бросала быстрый взгляд на говорившего.

«Пожалуйста, купи меня, купи», — мысленно умоляла она их.

Но Боссан уверено перебивал любые ставки. На его губах играла самодовольная улыбка, с каждой секундой превращавшаяся в безумную гримасу. Перед глазами Когьёку встал изуродованный труп его последней жертвы, который она случайно увидела в пару месяцев назад. Следы от плети по всему телу, сломанные пальцы, запекшаяся кровь на губах…

«Нет, нет, нет! Пожалуйста, кто-нибудь, пожалуйста!»

Когьёку мутило, зал перед глазами расплывался, и только лицо Боссана, искаженное гримасой предвкушения, оставалось до ужаса четким.

«Интересно, если меня вырвет прямо здесь, он откажется? Тогда хозяйка выполнит свою угрозу… Ну и что. Я успею перерезать себе вены. Так проще. Почему я не сделала этого раньше? На что надеялась?»

— Десять тысяч юаней! — возвестил Боссан.

— Десять тысяч раз! — начала отсчет Фаран. — Десять тысяч два!

«Пожалуйста, кто-нибудь… Спасите!»

— Десять тысяч тр…

— Двадцать тысяч!

Сильный голос разрезал окутавшее Когьёку удушливое облако страха. Она широко распахнула глаза и уставилась на того, кто осмелился посягнуть на добычу Боссана.

Синдбад задорно подмигнул и помахал Когьёку рукой.