Что было делать, Гарпан Еремеевич не мог придумать. Предстанет перед невесткой, как студент, с одним чемоданчиком…
Ах, Еремейка, Еремейка…
Земляки
– Вай-вай-вай, кого я вижу! Запрягаев, Кешка! – На выходе из здания аэропорта согнувшись в полупоклоне, сияя подобострастной улыбкой, Жамьян долго тряс Кешке руку. – Какими судьбами в наших краях?
Кешка не без натуги узнал односельчанина Жамьяна, много лет назад покинувшего родное село. Сейчас перед ним стоял хоть и не цветущий мужик, но и не тот худосочный парень, каким он остался у него в памяти.
Худой и бледный, как картофельный росток из подполья, всегда одетый в трикотажные брюки в полоску, брезентовые тапочки и кожаную кепку – он, бывало, выходил на улицу, передвигаясь с палочкой в руке на прямых, плохо гнущихся в коленях ногах, и подолгу стоял у ворот. Потом как-то незаметно исчезал. На следующий день или через день появлялся снова, всегда неожиданно и на том же самом месте – казалось, для того только, чтобы показать миру, что он пока ещё жив. Поговаривали, Жамьян болел сифилисом. Жил он со стариками родителями недалеко от Залива.
И вот с каких-то пор Жамьяна не стало видно. Он перестал выходить на улицу. Нет, он не умер, но куда-то исчез. Незадолго перед этим у Запрягаевых гостил старый Санга, они пили чай с отцом, о чём-то толковали. Похоже, отец тогда дал Санге взаймы деньги. Спустя полгода Санга умер, так и не отдав отцу долг, о чём можно было судить по упрёку матери в его адрес, на что тот отвечал: «Да ладно, хоть на благое дело…»
За Сангой в скором времени последовала и Сангашиха. На похоронах родителей Жамьяна не было, он как бы канул в небытие. Избушку Санги разобрали на дрова, и на том месте построили новый дом другие люди.
И вот сейчас перед Кешкой стоял тот самый Жамьян, так давно исчезнувший из посёлка, но уже не та худоба, а мужик в силе. Кешка тоже теперь был уже далеко не парнишка. Он был удивлён, что Жамьян мгновенно узнал его, тогда как сам, не будь остановленным, наверняка прошёл бы мимо.
– Откуда и куда путь держим, земляк, если не секретно? – Жамьян наконец отпустил кешкину руку.
– Да уж какой секрет! Домой еду, отец плох. От брата телеграмму получил, вызывает срочно.
– Вай-вай, болеет или как?
– Сам не знаю, Костя не сообщил.
Жамьян сочувственно поцокал языком.
– На город, значит… Автобус утром ушёл. Так-то частником можно, но они тоже по утрам едут. Ночевать надо…
– Гостиница-то работает?
– Зачем тебе гостиница?! Обижаешь, земляк. Ночуй у меня, моя Баирма будет рада!
– Но ты же куда-то направлялся…
– А… – махнул рукой Жамьян – никуда не направлялся… так просто. Промышлял… – непонятно хохотнул он.
– Как здоровье-то? – поинтересовался Кешка, когда они вышли на улицу. Жамьян шагал непринуждённо, слегка припадая на одну ногу.
– Здоровье ничего, ладно. Лама лечил. Шибко хороший лама.
Они какое-то время шли по главной улице, в одном из магазинов Кешка купил яблок и бутылку вина, а дальше Жамьян повёл его закоулками со сплошными лужами. Кешка, выбирая сухие места, невольно стал примечать дорогу обратно, чтобы завтра утром без проблем выбраться к автобусной остановке.
Наконец, они уткнулись в тупик и остановились у ворот. Жамьян, как показалось Кешке, с опаской открыл калитку.
– Баирма дома…
С той же нерешительностью, что и калитку, он открывал дверь в избу.
Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что в этом доме прочно поселилась нужда. Само жилище трудно было назвать домом – это была обыкновенная «засыпнушка», утеплённая опилками и обшитая горбылём. Вопреки уверению Жамьяна, Баирма оказалась не столь радушна. Она долго и нешуточно что-то выговаривала Жамьяну на своём языке и, казалось, была готова прибить его мухобойкой. Кешка ничего не понимал из происходящего, тем более её речь, и чувствовал себя так, точно был соучастником Жамьяна в каких-то неведомых грехах. Он уже было собрался развернуться и выйти, как, наконец, Баирма сменила гнев на милость, и Жамьян представил его:
– Это Запрягаев Кешка… Иннокентий, вернее. Мой земляк. Друг из детства, – добавил он для большей убедительности.
Баирма посмотрела недоверчивым изучающим взглядом на Кешку. Когда же тот достал из дипломата вино, она мгновенно преобразилась.
– Проходите, пожалуйста, Иннокентий… Как будете по батюшке?
– Ильич.
– Проходите, пожалуйста, Иннокентий Ильич, будете гостем. Просим извинений за беспорядок. – Она кинулась вытирать стол, усыпанный битыми мухами. На столе вмиг появились разнокалиберные чайные чашки.
В избе было душно, откуда-то явно натягивало злостной тухлятиной. Когда Жамьян, приподнял крышку и заглянул в кастрюлю, стоящую на полу возле печи, источник зловония определился. Баирма что-то проворчала и вынесла кастрюлю за дверь.
– Но, за встречу, земляк! – произнёс тост Жамьян. Выражение лица у него при этом было заискивающее.
– Как поживаем, где трудимся, Иннокентий Ильич, если будет не секретно?
– В Толмачевске, строим обогатительный комбинат.
– О-о! – протянул Жамьян и хихикнул. – Небось, лопатой гребёшь башли… – Неуклюжая шутка повисла в воздухе. И Жамьян, сообразив, что сказал неладное, продолжил: Поди, в начальниках или как?.
Кешка ответил, что он обыкновенный бульдозерист.
– Ты-то как?
– Э-э, арботы пока никакой… Мало-мало калымил. Осенью пойду в хачегарка.
Вина хватило на два разлива. Жамьян на отлёте руки, страдая старческой дальнозоркостью, изучал этикетку порожней бутылки.
– Деньги будут – надо взять… Однако, кислый, водка – лучше. А давай, земляк, ради спорта возьмём водки?
– Водка в продснабовском, – не замешкалась с наводкой Баирма.
– Спорт спортом, а упражняться придётся тебе, у меня – дорога. – Понимая, что от него требуются деньги, Кешка поднялся и сказал: – Пошли».
У Жамьяна заблестели глаза.
– Земляки, называется, тоже мне! – запротестовала Баирма, – Человек в гости пришёл, он его в магазин тянет, старый дурбан!
– Верно, сиди земляк, отдыхай. Я – пулей.
Кешка, вспомнив дорожную грязь, охотно согласился остаться.
– Купи там чего-нибудь на стол, – сказал он, доставая деньги.
Жамьян взял сумку и уже на пороге обернулся:
– Баирма, эй, давай позы, а?
– Какой быстрый – позы! – возмутилась Баирма. – Он думал, чик-чик и готово! Позы ему!
Баирма ушла за перегородку и вернулась оттуда уже в другом платье. От неё веяло духами. Похоже, Баирма считала себя неотразимой, опускаясь на диван рядом с Кешкой, заводя светскую беседу.
– Вы это, Иннокентий Ильич, очевидно-вероятно, хор-шо зарабатываете на вашей стройке?
– Да как сказать… – замялся Кешка от неожиданного вопроса, – в общем, неплохо. Не обижают.
– А! – с удовлетворением воскликнула Баирма. – Значит, жена довольна.
– Никакой жены у меня нет.
– Как это так – нет жены! Вы такие молодые, интересные… Тогда, очевидно-вероятно, невеста есть? Должно быть, скучаете – дело молодое… – Шаловливо улыбнулась Баирма.
Кешка пристально вгляделся в неё и резко поднялся с дивана:
– Пойду на улицу, покурю.
– Курить он хочет! – подобрав губы, бросила ему в спину Баирма, – Кури здесь, какой шибко культурный!
Кешка прошёл в угол двора и оставался там до тех пор, пока не хлопнула калитка и не появился сияющий Жамьян. Гостеприимно пропустив Кешку в дом, он выгрузил из сумки на стол кусок варёной колбасы, банку шпрот, хлеб и две бутылки водки. Протянул Кешке сдачу.
– Может, лишнее взял, а?
– Да ладно тебе!
Баирма молча, с надменным видом наре́зала хлеб, колбасу, вскрыла банку со шпротами, подала вилки, и все те же чайные чашки; сначала на двоих, потом демонстративно приставила третью.
Заметив её в другом платье и уловив запах духов, Жамьян тронул Кешку за колено и подмигнул:
– Это мой Баирмашка-то вы́годал: я – старик, он – всё молодой…