Второй экземпляр[12]

(перевод Р. Рыбкина)

Увидев перед собой капитана Эшли и его глаза, Мэри поняла, что спасти Боба не удалось. С усилием она приподнялась на больничной койке:

— Значит, он…

Эшли, подавив чувство неловкости, кивнул.

— Только не волнуйтесь…

Он ясно видел, как сейчас бессмысленны его слова, но продолжал говорить.

— Даже вас едва поставили на ноги! Чудо, что вы выкарабкались. Сперва надо выздороветь совсем…

— А потом что? — всхлипнула она.

Он подождал, пока она успокоится.

— Мы обшарили место взрыва. У нас есть кусочек его кожи.

Слезы мгновенно высохли.

— Вы хотите…

— Если вы хотите.

Мэри зарыдала снова.

— Обдумайте хорошенько, — посоветовал Эшли и тихо удалился.

Через неделю пришел биолог и все с ней обсудил.

— Вы знаете, что из набора хромосом человека мы можем вырастить его точную копию. Мы поместили кожу Боба в питательный раствор. Она живет. Пока живет кожа человека, жив и человек, которому она принадлежала. В каждой клетке кожи полный набор его хромосом.

— А это будет… Боб? — спросила, запинаясь, Мэри.

— Будет человек с наследственными данными Боба. Человек, который, если переживет то же, что и Боб, станет им. Каждое живое существо — продукт своей наследственности и своего окружения. Он будет вашим мужем, но таким, будто после рождения он пережил не то, что Боб, а что-то другое. Пережил очень немногое. Вам придется воспитывать его, как воспитывают ребенка. Справитесь вы с этим?

— Надеюсь, что да, — ответила Мэри.

Прошло полгода. И вот его привели к ней. Она уже тысячу раз рисовала в своем воображении эту сцену, однако сейчас колени у нее дрожали. Пришлось даже прислониться к стене. Перед ней стоял Боб. Но только этот Боб выглядел моложе. Морщин, которые оставляют годы, не было. Это был Боб, но словно увиденный ею впервые — другой человек и одновременно тот же самый. «Второй экземпляр», — горько подумала она.

И тут стоявший перед ней человек улыбнулся. Это была та же улыбка, какой всегда встречал ее Боб, и много раз виденным, привычным было движение, которым он чуть смущенно откинул со лба прядь волос. Мэри почувствовала, что расположение и приязнь определяются наследственными данными объекта больше, нежели тем, что тот пережил.

— Пошли, Боб, — сказала она, теперь мать и жена одновременно. — Ты снова дома.

Авария[13]

(перевод Ю. Новикова)

Летательный аппарат быстро терял высоту. Корпус его временами вибрировал, и тогда валы кратеров на экране на какие-то мгновения увеличивались и становились шире.

Инженер был готов к катапультированию. Парашютная сумка прочно облегала его спину, целлулоидный чехол с портативным передатчиком, кислородными баллончиками и таблетками энергона лежал у люка шлюзовой камеры.

Он неподвижно стоял у поворотного стола, склонившись над потертой фотографией — портретом матери. Спешить было некуда. Неуправляемый аппарат мог еще долго делать витки над планетой, прежде чем коснется поверхности. Может, четверть часа, а может, гораздо дольше.

Вдруг взгляд инженера случайно упал на экран, и он тут же устремился к нему, в испуге выкрикнув что-то нечленораздельное. В поле зрения появился волнующийся, сверкающий клин: водная поверхность — чужое море на этом чужом небесном теле. Инженер рванул на себя аварийную рукоять, которая одновременно открыла перед ним оба люка шлюзовой камеры, и стал падать в бездну. Мешок с неприкосновенным запасом остался в корабле.

Не раз и не два репетировал инженер момент катапультирования. Поэтому ему удалось справиться с шоком от свободного падения, и он механически положил руку на вытяжной трос.

Он еще находился над поверхностью моря, заполнявшего половину горизонта. Но ветер дул с моря, и, когда парашют раскрылся, его неудержимо погнало к берегу.

Инженер сосредоточился на посадке. Она оказалась жесткой. Он тотчас обрезал несущие ремни, и парашют снова надуло; он затрепетал и, несомый ветром, заскользил в глубь суши.

Инженер с трудом выпрямился. Сила притяжения этой планеты была необычно большой — она словно задалась целью поставить его на колени. И тут он вздрогнул от ужаса. Пальцы его левой руки, державшие фотографию матери, разжались, и цветной бумажный квадратик порхнул вниз. Со всех сторон на него медленно наползали матово поблескивавшие конусообразные кожухи, каждый метра два высотой, каждый снабжен захватом. Один из этих конусов направлялся прямо к нему. Он помедлил какое-то мгновение, потом опрометью бросился бежать.

Он спотыкался о гладкие обломки коричнево-красного материала, дробившегося под его подошвами. Перепрыгивал канавы, по которым к морю сочилась дымящаяся, черная жидкость. Уклонялся от каменных возвышений, раскиданных вдоль и поперек пустынной местности.

Но долго выдержать такое напряжение он не смог. Слишком слабы были его мышцы, привыкшие к иной силе притяжения. Он то и дело падал, собирался с силами и, наконец, стал ползти на четвереньках. Темное, похожее на повозку или танк создание бесшумно следовало за ним, не быстро, но неуклонно, как машина.

В конце концов инженер больше не мог двигаться от изнеможения. Прислонившись к низкой каменной кладке, он смотрел, как чудовищное создание приближается к нему. И вот высунулся захват и нацелился на верхнюю часть его туловища. Вплотную перед грудью остановилась металлическая рука-цанга. Инженер, втиснувшись в стенку, не отваживался поднять взгляд. Однако все было по-прежнему тихо. Постепенно он снова обрел мужество и открыл глаза. В рейках захвата виднелся какой-то броский, цветной предмет. Он инстинктивно схватил его, и тут же наконечники металлических пальцев разошлись. Инженер держал в своих руках фотографию матери, которую недавно неосторожно выронил.

Тогда он оторвался от каменной опоры, выпрямился и снова обрел надежду.

Наследники Эйнштейна[14]

(перевод Е. Факторовича)

В комнате тихо. Окна застеклены звуконепроницаемым стеклом. Лишь за дверью время от времени слышится шорох: то по синтетическому покрытию пола прошелестят резиновые колесики, то послышится потрескивание накрахмаленных халатов, то чей-то шепот. От всего вокруг несет запахом дезинфекции — от ковров, от книг и комнатных растений, даже от волос врача. Струя воздуха из кондиционера разгоняет его по всей комнате.

— Вот она! — пробормотала медсестра, вынимая перфокарту из картотеки. — Форсайт, Джеймс, 26 лет. Отделение Р2.

— Отделение Р2? — переспросил бледный брюнет, который сидел скособочившись в глубоком овальном кресле с оранжевой обивкой.

Врач потянулся за перфокартой:

— Р2 — отделение для душевнобольных преступников. Если вы хотите что-то узнать у него, то не мешкайте, инспектор. Сегодня после обеда его переориентируют.

— Можно на него взглянуть?

— Пойдемте!

Хотя врач шел быстро, движения его были размеренными, степенными: человек, которому подчиняются шестьсот операционных автоматов, должен и вести себя подобающе. Инспектор следовал за ним.

Перед ними открылись и сразу же бесшумно закрылись блестящие стальные двери, приводимые в движение невидимыми глазу сервомеханизмами. Они реагировали на «магнитный узор» жетона врача, который ощупали тысячами ультракоротких токовых импульсов.

Им пришлось пройти по длинным безлюдным коридорам, потом на лифте спуститься в цокольный этаж.

Перед одной из дверей врач остановился:

— Вот он!

На уровне глаз находилось потайное окошко. Инспектор заглянул в камеру, где, кроме откидной кровати и санузла, ничего не было. Серые с отливом стены. На матрасе из пенопласта сидел молодой человек ничем не примечательной внешности. Лоб высокий, в морщинах, тонкогубый рот глубоко вырезан, что придавало молодому человеку презрительный или меланхоличный вид.