Помнится, он ещё тогда удивился: как любовница? Как другая? А мама? Как можно смотреть на другую, полюбить другую, когда рядом, вот же, самая красивая мама в мире?

Откуда ему было знать, второкласснику непутевому, что любовь — не такая уж и простая штука, как кажется по первой. Что не валяется она под ногами, не встречается за каждым поворотом. Что не каждому дана и не у каждого получается пронести её спустя годы.

Конечно, обвинял отца. Конечно, обижался. Даже на мертвого. Оставил их одних, на съемной квартире, без опоры и поддержки. Видел, как мучилась мать, как пыталась найти отцу должную замену и как рыдала по ночам в подушку, разочаровавшись в проявленных к ней чувствах.

Где ж их взять, толковых ухажеров? Чтобы и по сердцу были, и к нему, пацаненку обозлившемуся, относились, как к своему. А не было таких. Приходили на месяц-другой и исчезали, наигравшись всласть в счастливую семью. Потому что любовь, настоящая, та, что дается как дар свыше, и правда не валяется на дороге, не встречается в каждом понравившемся тебе встречном. Мало одной симпатии. Мало страсти и телесной тяги. Должна присутствовать ещё и душевная совместимость. То, что заставит твое сердце биться не смотря на любые испытания и трудности.

Мать любила только отца. Сильно и самозабвенно. Уверен, что так было до самой смерти. Все её мужчины после него — это так, попытка выжить в жестоком мире, стремление позаботиться о нем, поставить на ноги, дать образование. И как же паршиво, что от неё отвернулись, растоптали в свое время.

С той поры и вбилось в его бошку понимание: если не уверен в себе до конца, не уверен в своих чувствах — нехрен давать надежду. Не зачем разочаровывать и разочаровываться самому. Меньше всего хотелось повторить судьбу отца: жениться, а затем понять, что не его это половинка, не его судьба.

Но время шло, и то ли он разуверился в чувствах, то ли они обходили его стороной, но он так и не смог повстречать свою любовь. Ту, что смогла бы перевернуть его мир с ног на голову, заставить не спать ночами, не есть, не пить. Не было такого. И уверен, никогда уже не случится. Поэтому и пообещал умирающей матери взяться за ум, остепениться и обзавестись, в конце концов, семьей.

И дело не в кружке воды на старость или в том же одиночестве. Нет. Просто реально стало не по себе после её похорон. В голову полезли мысли о бытие, что такое жизнь и каков её смысл. Может, её смысл не в бездумном трахе и деньгах, которых как не пытайся, а не заберешь с собой на тот свет, а в крохотной частице, что останется после тебя на земле?

Задумался. Оживлял в памяти прожитые годы, оглядывался по сторонам. У всех друзей и деловых партнеров уже есть семьи, дети. Как не крути, а хорошо, когда тебя ждут дома. И пофиг что она — не та единственная. Куда важнее уважение, доверие, дружба, совместимость в плане секса. А любовь?.. Как говорится, стерпится, слюбится. В свои тридцать семь он так и не узнал, что это за чувство такое. По-настоящему не прочувствовал. Так что… тут главное выбрать себе в спутницу ту, что и глаза порадует, и душу согреет. Сердце же… да кому оно нужно, это сердце?

В итоге — долго перебирал. Оказалось, не так уж и просто найти подходящую для этого дела девушку. Что-что, а за долгие годы шатания по бабам уже обзавелся неким багажом знаний. И то, что цепляло в двадцать пять — категорически не кодировалось почти что в тридцать восемь. Мало красивой внешности. Мало чистоты и искренности. Ему хотелось такой, что и кровь разогреет и будет его отражением. Такой же напористой, дерзкой, бесшабашной и без каких-либо комплексов.

Вот Маринка приглянулась. Сразу подошла под описание. И что самое интересное, в тот день не был настроен на поиски. Просто не разминулись с ней на лестнице, столкнувшись лбами в буквальном смысле. Смеялись потом долго, сидя там же, на ступеньках и так, слово за слово, улыбка за улыбкой и завязалось знакомство. Никто ни кого не завлекал в свои сети, никто ни на кого не охотился, не соблазнял. Всё само собой получилось.

Девушка оказалась весёлой, остроумной, склонной к дерзости, раскрепощенной, и что самое удивительное — девственницей. Вот тут-то у него и щелкнуло. Судьба не судьба, а попробовать стоило. По-нормальному, как положено, приложив максимум усилий для создания тех самых благоприятных условий для формирования здоровой полноценной семьи. Пускай и не воспылал к Военбург пылкой любовью с первого взгляда, но то, что зацепила, смогла пробиться сквозь толстую шкуру цинизма — стало тем самым ключевым моментом, за который и ухватился обеими руками.

И всё было хорошо, и всё его устраивало, всем был доволен, пока в его жизнь не ворвалась воспитательница.

А ведь именно ворвалась. Внаглую, без какого-либо намёка или предупреждения. Рывком распахнула дверь, шагнула вперёд и… замерла, встретившись с ним взглядом.

Впервые в жизни смотрел кому-то в глаза так долго. Прям мистика какая-то. И казалось бы, ну глаза, ну красивая форма разреза, цвет необыкновенный, зелёный, насыщенный. Что он, глаз красивых не видел? Видел. Но дело ведь не в цвете или форме, а во взгляде. В том, как именно смотрела на него.

Говорят, глаза — зеркало души. Никогда не мыслил столь сентиментально и пафосно, но тогда промелькнула такая мысль. Будто в душу ей заглянул. И то, что увидел, что смог разглядеть, коснувшись самого сокровенного, до сих пор не отпускало. Потряхивало крупные мышцы, вынуждая покрываться мелкой россыпью мурашек.

Теперь, спустя время, понял, что же так цепануло в ней с самого начала: взгляд у неё мамин, пробирающий до мозга костей. В них и теплота, и нежностью с любовью, и затаенная тревога с нотками щемящей грусти. Она, эта грусть, была ему хорошо известна. С восьми лет с ней жил, научился распознавать в любом взгляде, в любом виде. А у Юли она ещё была и неприкрытой, выставленной напоказ всему миру.

Это потом уже он оценил и её внешность, и шикарную фигуру, и волнистые, струящиеся по плечам волосы. Да так оценил, что когда увидел мужа — будто с размаху под дых получил.

Как такое может быть, а? Ну вот как?

— Валик, ау-у-у… — позвала Маринка, обняв его со спины. Тонкие запястья овили грудную клетку, погладили пульсирующую от надрывных мыслей поверхность, сжали. Легонько, едва ощутимо. Но именно этот натиск помог мужчине выбраться из прошлого, стряхнуть с осознания губительную трясину. — Ты ехать вообще собираешься?

— А может, ну его? — накрыл её руки своими, расслабив напряженную спину. Уже сейчас понимал, что ни к чему хорошему эта встреча не приведёт. — Останемся дома, посмотрим какой-нибудь фильмец. У меня где-то завалялась бутылка французского, устроим полный романтик.

— Ты что?! — воскликнула Маринка, представ перед ним во всей красе.

Вал прошелся по ней взглядом, отмечая проделанную работу. Красивая, ничего не скажешь. Такой не грех и похвастаться.

— Какой фильмец, какое вино?!! — продолжила она возмущенно, не обращая внимания на нахмуренные брови. — Сам только что застёгивал про пунктуальность, а теперь что? Не подставляй меня так. Я Юльку выдернула из дому в кои-то веки. Думаешь, это так просто?

Вал сдвинул плечами, мол, данная тема ему вовсе не интересна. И вообще, чем дальше он будет держаться от Анатольевны, тем лучше. Для всех. А для Маринки — в первую очередь.

— Пошли, — потащили его за собой к выходу, — оторвемся на полную. А потом, обещаю, будет тебе и вино, и романтик, и даже кое-что покруче.

Всё-таки опоздали. И не из-за Марины, сам не спешил.

Если уж на то пошло, и избежать общения с Осинскими не удастся, то стоило ограничить сей контакт всеми возможными способами.

Специально ехал не превышая скорость, с дотошностью следуя всем указателям вдоль дороги. Даже тащившийся впереди Жигуленок смиренно пас аж до развилки, наплевав на удивленные взгляды водил. Похер.

Настроение скатилось до таких низин, что впору нажраться. И чем только думал, поддакивая Марине? Уж точно не тем, что выше шеи. Тогда всё казалось таким естественным, правильным. Подумаешь, познакомятся поближе, посидят за одним столом. Ага. Всё именно так и будет, как он намечтал.