— Тогда до завтра? — покосилась на возвышающийся в темноте дом, поежившись от налетевшего ветерка. Глеб мог проснуться в любой момент и не обнаружив её рядом, мог запросто податься на поиски. Лучше не испытывать судьбу.

— А может ещё чуть-чуть?

— Ва-а-ал, — простонала умоляюще. Знает ведь, что она не сможет, и всё равно на что-то надеется.

— Юль, а я ведь не усну теперь, — прошептал хрипло, вызвав у неё ворох мурашек.

— Не ты один…

Отключилась. Первая дала отбой, чувствуя, как затрепыхалось в силках пойманное сердце.

Что не отойдет от пропасти на безопасное расстояние, как потом сама же бросится к самому краю. Поговорить стоило — это несомненно, но как найти в себе силы устоять перед соблазном? Оттолкнуть, сделать больно, когда у самой сердце обливалось кровью? Хоть бейте, режьте, пытайте, а не могла сказать.

Это была долгая и весьма изнурительная ночь.

Два часа… Три… Всего лишь шестьдесят минут, а по ощущениям — целая вечность. До шести утра еб*нуться можно, а до восьми — и совсем сдохнуть. Зато накурился-я-я… аж тошно стало. Пока вышагивал по застекленной лоджии, напоминая разъяренного тигра, сигареты таяли во рту в прямом смысле слова, но когда стало першить в горле — со злостью зашвырнул зажигалку вдаль, пытаясь согнать на несчастном приспособлении скопившийся негатив.

Не помогло.

Трясло, как ненормального, рвало на ошметки, бросало из одного угла в другой, а заставить себя не думать об Осинской не мог. Даже не так: Юлька всегда была в его мыслях с недавнего времени, но как отдельная единица. Просто Юля, просто до одури сногсшибательная женщина. Запретная. Невозможная. Чуткая. Ранимая.

Чувствовал её своим звериным чутьем, улавливал малейшие эмоциональные скачки и от этого ещё больше заводился. Когда женщина просто сексуальная и вызывает прилив крови в то, что ниже пояса — это одно. А когда у тебя получается ещё и заглянуть к ней в душу и распознать там что-то свое, родное — тогда вообще взрыв мозга. Тогда начинаешь хотеть её не только на одну ночь, а на всю жизнь. Завораживающие по своей силе ощущения. Магнетические. Манящие.

Чтобы не делал: спал, бодрствовал, работал, смотрел фильм — она всегда шла фоном. Всегда маячила на задворках сознания, фантомно становясь с ним одним целым. Так легче абстрагироваться от реальности, проще противостоять навязчивым выматывающим мыслям. И дело вовсе не в неиссякаемом желании и звериной тяге. Нет. Всё намного хуже. Дело в самой обычной ревности, которою ничем не вытравить, ничем не вырвать из сердца, как не пытайся.

Вот где самая настоящая агония. Мыслительная, физическа, душевная. Он тут, а она там. С ним. В одной комнате, постели, под одним одеялом. Возможно…

Ох ты ж с-сука-а-а…

Обхватил рукой затылок и начал нервно его тереть. О таком лучше не думать. Зверел только от одной мысли об их близости. Лез на стены, представляя их соитие, и сходил с ума, понимая, что кто-то другой, а не он имеет на неё права, причём, законные, неоспоримые. А она… тут можно сколько угодно уповать, лелеять в душе глупые надежды, но если Глеб захочет её — то возьмет. Потому что ЕГО она по всем фронтам. И то, что он накурился тут до кумари, что избил руку в кровь, словно неуравновешенный больной на всю голову дебилоид, было до задницы. Сколько не изводи себя, сколько не калечь, а факт оставался фактом: позарился на замужнюю — научись терпеть и делиться. Хотя бы некоторое время.

Вот только ни хрена. Не собирался он делиться и уж тем более мириться с Юлиной принадлежностью Осинскому. Чтобы не говорила, за какими бы доводами и страхами не пряталась — отвоюет. Вцепится в глотку и вырвет живьем. Заберет себе и никому не отдаст.

Сегодня перегнул палку, надавил, не рассчитав силы и в итоге результат не заставил себя ждать. Испугалась, переполошилась. Едва не дала отбой. Еле вернул на путь истинный, надоумил не рубить сгоряча. Пускай думает, он не будет настаивать и давить открыто. Он просто будет ждать, пока она сама не придет к нему и не признает свои чувства. Пускай только скажет «да» и тогда его уже ничто не удержит.

Тяжело придется. С терпением у него всегда были проблемы. Никогда не отличался сей положительной чертой. Всегда брать нахрапом, загнав жертву в угол, а тут… ну всё не так. Юлька — верная, правильная, старательная. Такой кол на голове теши — пофиг. Если жена, то жена. Если до гроба, значит, так и будет. Заслужить любовь такой женщины буквально нереально. И это действительно чудо, что у неё с Глебом пошел разлад, иначе… иначе так и остался бы он Валентином Станиславовичем, без малейшего шанса на успех.

С таким трудом нашел с ней общий язык, добился хоть какой-то взаимности и тут… нарисовалась Военбург. Признаться, и самому стало интересно, что там задумала неугомонная бестия. Недооценил он её, пожалев той ночью. Возможно, начал стареть и ударился в сентиментальность, а возможно, немаловажную роль сыграло её родство с Анатольевной. Не хотел потом видеть в изумрудных глазах осуждение. Впервые в жизни захотел поступить по-человечески, да видимо переусердствовал.

Уснул около пяти утра, полностью убитый от разрушающих мыслей. И не успел закрыть глаза, как тут же ожил будильник. Твою ж мать! Это что вообще такое и как с этим жить? Если так пойдет и дальше, то проще вообще не ложиться.

Несколько минут смотрел в потолок, прогоняя сонную вялость, и пытаясь не обращать внимания на утреннею эрекцию, вспоминал вчерашний день. Было от чего потерять голову. Эх… Сейчас бы Юлю сюда… Так! Стоп!!! Никаких сейчас!

Шумно выдохнул, и рывком подорвавшись с кровати, направился под ободряющие потоки ледяного душа. Выдавил на ладонь добротную порцию геля и уставившись на себя в зеркало, заторможено нанес густую субстанцию на мускулистую грудь. Движения стали плавными, поверхностными, действовал на автомате, неспешно, с ленцой разминая напряженные мышцы пока вдруг, не замер, вспомнив кое-что важное.

— Твою ж мать! — начал быстро смывать ароматную пену, и впопыхах стерев остатки влаги огромным полотенцем, вихрем понесся на первый этаж.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Напротив входной двери висело огромное в человеческий рост зеркало, на причудливом завитке которого всегда висели запасные ключи. Сейчас их там не было.

— Зашибись! — рухнул на пуфик, и, опустив между ног голову, обхватил её руками. И что теперь? Довыёживался, называется. Теперь придется менять замок. В рот вашу ж мать, а… И Марина, тоже молодец. Какого хрена не оставила ключи? Забыла, что вполне объяснимо с учетом продемонстрированной истерики или специально выпала на дурочку?

Ч-черт!! Как бы там ни было, а легче от этого не стало. Ещё и так не вовремя.

— Любовь Александровна, надеюсь, не разбудил? — набрал домработницу, поднявшись назад в спальню. Вошел в просторную гардеробную и стащил с вешалки идеально-выглаженную рубашку. — Знаю, что у вас сегодня выходной, но у меня возникла небольшая проблемка, нужна ваша помощь… Угу… Рад это слышать. За это я вас и ценю, — расплылся в широкой улыбке, подобрав под белоснежную рубашку светло-серый костюм. — Любовь Александровна, у меня к вам просьба: я улетаю сегодня на выставку, ну вы в курсе, да?.. Ага… Мне нужно сменить замок. Срочно… Да. За ключами я заеду по возвращении. Сможете проконтролировать?.. Нет-нет, ничего не случилось, просто решил сменить… Угу… Тогда до встречи… И вам всего хорошего.

— В общем, Валентин Станиславович, как мы не пытались отвести угрозу, а знали, с*ки, к чему придраться, — сокрушительно вздохнул Тарасов, инженер главного элеватора. У мужика такие связи, такой послужной список заслуг перед Дударевым, а всё равно чувствовал себя виноватым. Сам же предупредил о грядущей проверке, вылизал всё под чистую, не придраться не подкопаться, и тут такой залет.