— А теперь не потрудишься ли ты объяснить, что за слухи ходят о том, что на первом экзамене у Его Высочества случился едва ли не приступ, и он чуть было не напал на сына Храванона. И многие из присутствующих посчитали его безумным. Безумным, Леголас. Как, помилуй, я должен это понимать?

Леголас застывает на месте, не зная, что сказать. Отец лишь молча смотрит на него, до ужаса равнодушно. Вновь разочарованно. В повисшей тишине он слышит мерные удары собственного сердце в груди. Слишком громкие, слишком быстрые, слишком… Просто слишком.

Внезапно становится страшно. Страшно, как никогда прежде. Что-то случится, произойдет совсем скоро и это что-то будет самым важным моментом в его жизни — Леголас просто знает.

— Это была случайность, — неуверенно произносит он, понимая, что, разумеется, это не оправдание. И даже не правда.

— Случайность? — лицо короля искажает вспышка гнева. Он не говорит уже — шипит, опасно сужая глаза и подступая все ближе. — Леголас, мне плевать, что с тобой происходит, больно ли тебе, плохо ли, мне будет плевать, если ты и правда обезумел, мне будет плевать, даже если ты умрешь в один день. Мне будет плевать, слышишь?

— Твори, что хочешь, сходи с ума, трави себя ядами, прыгай со скалы, но не смей, — слышишь, не смей, — порочить честь семьи, позорить меня своими жалкими проявлениями эмоций на публике. Пока ты не показываешь своих чувств, пока держишь маску, пока соответствуешь своему имени и титулу, соответствуешь мне, что ж — прекрасно, делай, что душе угодно. Но никогда не смей выставлять это напоказ, позволяя всему королевству узреть свой позор. Но нет, ты даже это понять не в состоянии!

Леголас молчит, глядя на отца широко распахнутыми глазами, чувствуя, как кровь отливает от лица. Мутные от злости темно-зеленые глаза напротив сияют от ярости, холодного презрения и жгучей черной ненависти.

Трандуил стоит уже почти рядом, в каких-то жалких паре дюймов, и юноша кожей ощущает обжигающие волны злости, исходящие от него.

Каждое слово отзывается в груди новым приступом боли, разрушая ту хрупкую стену, выстроенную Леголасом в попытке укротить того темного, больного зверя в его разуме.

— Мне жаль, что ты мой сын, — шипит король сквозь зубы, и, брезгливо поморщившись, отстраняется, разворачиваясь. — Убирайся.

Мир Леголаса с пронзительным треском рушится. В последний раз.

***

Леголас бредет не разбирая дороги, зная только, что должен идти. Остановиться нельзя ни в коем случае — вновь вернется боль. Нужно идти, просто бежать, бежать что есть сил, дальше, дальше, туда, где все исчезнет, туда, где все вновь будет хорошо, спокойно, правильно.

По щекам градом катятся слезы, обжигая щеки, а грудь в который раз давит хриплый, отчаянный смех, что зачастую в сто крат хуже любых слез.

Слезы смывают боль, забирая воспоминания - смех же лишь усиливает ее, оставляя лишь темное понижение, того, что это — конец, дальше не будет ничего.

«Бежать, бежать, бежать», — набатом бьется в голове, «беги, беги, беги», — кричат птицы в багряно-алом небе, «беги», — шуршит листва, «беги», — вопит ветер в ушах.

В разуме вспыхивают странные картины воспоминаний, сливаясь одна с другой. Теплые синие глаза вспыхивают болью, темнеют от страха яркие изумрудные, кровавый цветок распускается на белом платье, пронзительный крик срывается с губ.

Кровь, теплая, липкая, пачкает пальцы, въедаясь под самую кожу, отпечатываясь каплями-шрамами на сердце, стекленеют карие глаза, бьет терпкий аромат диких ягод рябины и ежевики в нос, выскальзывает рукоятка меча из ослабевших ладоней.

Воспоминания калейдоскопом безумия танцуют пред глазами, грохотом звенит чужой крик в ушах, чтобы спустя мгновение прерваться, повиснуть в воздухе неоконченной нотой.

Леголас останавливается, хватаясь руками за горло. Сердце бешено бьется в груди, будто вот-вот вырвется, разрывая кожу.

Вспыхивают в воздухе незнакомые льдисто-серые глаза, мягкая, чуть горькая улыбка исключает чужие губы, ласково касается солнце лучами отчаянно-золотых волос.

— Хватит, дитя, — ласково шепчет ветер, и Леголас лишь подается вперед, безвольной тряпичной куклой падая в чужие теплые объятия. — Довольно страха, хватает боли. Не нужно бороться больше.

— Спаси меня, — надрывно шепчет Леголас, смаргивая соленую пелену пред глазами. — Помоги, прошу… Я не могу больше, просто не могу…

Он улыбается, и Леголас впервые за безумно долгое время чувствует лишь спокойствие.

Чужие руки вкладывают ему в ладони холодную рукоять кинжала. И Леголас отчаянно улыбается, сжимая в пальцах лезвие. Алая кровь окропляет черную землю, покрытую морозными разводами.

— Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы это закончилось, — мягко произносит голос, и Леголас быстро кивает.

Он знает.

— Спасибо, — хрипло выдыхает эльф, сжимая в руке клинок. — Спасибо…

Зеркальное лезвие в последний раз сверкает в лучах заходящего солнца, прежде чем утонуть в темной горячей крови. Ему не больно даже, не страшно, лишь совсем немного горько. Но в следующее мгновение все чувства разом исчезают. Теперь уже в последний раз.

И Леголас улыбается. Теперь уже в последний раз.

Комментарий к Глава шестая: Во тьме

Хотелось бы просто поблагодарить всех тех святых людей, оставляющих комментарии. Именно вы - причина того, что глава выходит сегодня)

========== Глава седьмая: Унося звезду в руках ==========

«Oни говорят нам, что самоубийство есть величайшая трусость;… что самоубийство — грех; тогда как совершенно очевидно, что ничем так не дорожит человек — как его жизнью».

©Артур Шопенгауэр

Трандуил раздраженно проводит рукой по волосам, окидывая недовольным взглядом возбужденно шелестящие деревья, качающиеся будто на сильнейшем ветру, которого и в помине не было.

Лес был растерян, взволнован и даже… испуган? Именно это заставило короля, засидевшегося за картами и отчетами, подняться в полночь из-за стола, тенью покинув дворец и, незаметно проскользнув мимо стражи, оказаться наконец под темными кронами древ-исполинов.

Ветки тянутся к нему, движутся под ногами корни, сотрясая землю. Вокруг стоит странная тишина — молчат птицы, не слышно и зверей, лишь мерное биение его собственного сердца сплетается в чудном ритме с шуршащей листвой и скрипом деревьев.

Трандуил ступает медленно, будто бы через силу, не понимая толком, что чувствует в это мгновение. Внутри все притаилось — затишье перед бурей. Бурей, что последует совсем скоро — он уверен. И для всех будет лучше, если в этот миг он останется в полном одиночестве.

Подобные вспышки и пытаться подавить бесполезно: в конечном итоге все завершится еще хуже, окончательно стирая внутренние границы. Но они нужны, необходимы. Иначе — смерть. Эмоции будут всегда, как бы сильно он ни желал обратного. Эмоции же поднимают Магию.

Магия же бушует в фэа ураганом, выжигая изнутри, и Трандуил знает, Моргот возьми, что не дай он этой силе хоть иногда вырываться наружу - от него остается лишь выгоревшая оболочка да дикая стихия внутри. И ничего больше. Конец.

И Трандуил предпочитал оставаться живым, сохраняя большую часть времени здравый рассудок, чем в один день умереть как личность, оставляя свое тело безликой силе. Повторять древние традиции, созданные самыми первыми членами их семьи, не хотелось.

Трандуил трет переносицу, качая головой в ответ на свои мысли. На периферии сознания появилось странное леденящее чувство свершившейся беды. Словно бы случилось что-то страшное, что-то непоправимое…

Он делает несколько шагов вперед, отмечая, что и деревья теперь затихли, оставляя его в звенящей тишине. Беспокойство усиливается, болью давит на виски, пульсирует в кончиках пальцев. Впервые за ужасающе долгое время Трандуилу становится по-настоящему страшно.

Шаг, еще один, второй, третий…

Дыхание сбивается, а перед глазами расходятся белые круги. Сердце на миг замирает в груди, выделывая бешеный кульбит. Валар…