— Ты в это веришь, о вождь? — спросил окружной начальник.

— Да.

— И весь твой народ тоже верит?

Татаке помедлил.

— Кое-кто из молодых сомневается, — признал он. — Здесь их учили правилам христианства, и теперь они уже ни во что не верят.

— Так, может, они захотят вернуться?

Вождь так не думал.

— Что там будут делать двадцать юношей даже и без табу? Женщины туда не поедут. Они говорят так: раз табу снять нельзя и всем нам невозможно вернуться домой, мы поступим так, как поступили бы наши предки — найдем новый остров и завоюем его.

— Теперь уже не те времена, Татаке.

— Да, — печально сказал вождь, — но для нас это было бы лучше всего. Здесь мы гнием заживо.

Начальник не отрицал этого.

— А нет ли какого-то способа снять табу? — спросил он. — Умилостивить бога, принести ему жертву?

— Молодые тоже об этом спрашивают. Они не понимают, потому что наслушались христианских разговоров о всепрощении. Накаа ничего не прощает. Свое суждение он выносит на веки вечные. Табу есть табу.

— Понятно. Что же нам в таком случае делать, Татаке?

— Я думаю, что во всем этом виновато правительство. Поэтому оно должно дать нам другой остров — хороший остров — и помочь нам перебраться туда. Мы посовещались и решили, что если правительство не согласится на это, мы пошлем кого-нибудь рассказать королеве, как ее слуги выжили нас с нашего острова и привезли сюда, где мы гнием заживо.

Ситуация могла бы затянуться надолго, если бы не своевременный визит члена парламента от оппозиции. Во время своего краткого пребывания на Летних островах он услышал о Танакуатуа и на радостях потер себе руки.

— Ага, — сказал он, выслушав одну из двух версий. — Прекрасно. Стало быть, этих несчастных насильно вывезли с острова из-за ядерных испытаний, до сих пор держат в ненавистной им резервации, а колониальная служба только и делает, что предлагает вернуть их домой несмотря на радиоактивное заражение? Они, естественно, отказываются, и можно ли их упрекать? Я сам бы не поехал назад на их месте и против того, чтобы возвращались они. Еще несколько миллионов человек тоже будут против, когда узнают. Хороший повод для запроса в парламент, под каким углом ни взгляни. Прекрасно.

Запрос, однако, в парламент так и не поступил. Министерство колоний, наспех договорившись с казначейством, выкупило Танакуатуа у его жителей за круглую сумму — на бумаге, конечно. На эти деньги был куплен остров Иму. На руки имуанцы получили не так уж много, зато их бесплатно перевезли в резервацию на более крупный и зажиточный остров — в ту самую, где последние десять лет проживали танакуатуанцы.

Это решение удовлетворило все стороны. Бунтарская часть танакуатуанской молодежи по-прежнему говорила, что если бы правительство хитростью не отняло у них остров, то и табу бы не было, но большинство подданных Татаке отнеслись к этому фаталистически, как к воле богов, и готовились начать новую жизнь на Иму — это, как-никак, отдельный остров, а не резервация на чужбине.

Министерство колоний тоже осталось довольно. Оно предотвратило нежелательный запрос и теперь, став собственником неудобно расположенных островов (Оахому выкупили одновременно с Танакуатуа), могло воспрепятствовать их повторному заселению. Оба острова в качестве необитаемых официально исключили из группы Летних, для чьей администрации они всегда были лишней обузой.

После этого Танакуатуа вновь превратился в малоизвестную, всеми позабытую точку на карте. Посадки таро давно заросли, джунгли глушили кокосовые пальмы и хлебные деревья. От сгнивших деревенских хижин и следа не осталось. О прежних временах напоминала разве что горстка одичавших коз и свиней.

Его участь могла бы стать совершенно иной. Наука, которая вкупе с военно-промышленным комплексом способна на что угодно: построить городок в вечных льдах, запустить человека на Луну, вывести новый вирус и согнать электроны в стада — подыскивала остров для исследовательской базы. По сравнению с другими проектами это обошлось бы недорого, но острову предъявлялось много условий: обладать хорошим климатом, быть необитаемым, легким для патрулирования и надежно изолированным.

Список, очень немногочисленный, вскоре сократился до двух объектов — и Оахому, более пригодный для наблюдения и менее сложный для судоходства, огородили колючей проволокой, увешали предупредительными щитами и утвердили как станцию слежения, а Танакуатуа предоставили зарастать.

Так бы всё и шло еще много лет, если бы Уолтер Тирри, искавший место для Просвещенного Государства лорда Фоксфилда, не услышал о нем.

Когда Тирри прилетел туда, ему понравилось всё: размеры, расположение, климат.

У него не было оснащения для похода в глубь острова, но он взял образцы почвы вблизи лагуны, где сел его самолет, и сфотографировал окружающую растительность как свидетельство плодородия. Фотографии, снятые с воздуха, вышли плохо — да и не могли хорошо выйти, по словам Тирри, поскольку восточную часть острова застилал то ли туман, то ли низкие облака. Путешественник рассмотрел, однако, что густая растительность имеет место повсюду, кроме верхней части двух гор и соединяющей их седловины. Даже внутренние стенки двух кратеров покрыты кустарником. А несколько ручьев вместе с горячим источником хорошо обеспечивают остров водой.

Острову требовались, конечно, восстановительные работы, но его климат, величина и расположение вдали от судоходных путей идеально подходили для наших целей.

Уолтер несколько удивился, обнаружив, что такой хороший остров никем не занят, но в Уияньи ему дали необходимые объяснения. По возвращении он доложил о табу как о дополнительном козыре, отваживающем нежелательных пришельцев.

Уточнив, которому из госучреждений принадлежит Танакуатуа, он внес предложение уплатить за него 20 тысяч фунтов, если ему будет выдан сертификат о радиационной чистоте острова.

Сертификат выдали, и начался торг.

Представители Короны, не зная еще, что в сделке заинтересован лорд Фоксфилд, с большим удовлетворением передали Уолтеру Тирри, эсквайру, права на ненужную им недвижимость за сумму 30 тысяч фунтов.

Наше путешествие на Танакуатуа прошло гладко во всех смыслах и потому скучно.

Чуть ли не единственным ярким событием было уже упомянутое мной дезертирство Хораса Таппла в Панаме. До сих пор остается тайной, как он к нам затесался. Видимо, Уолтер непонятно с чего решил, что Хорас поможет объединить нашу команду, но этого не случилось. Все его попытки организовать настольные игры, шутейные состязания, бинго-розыгрыши отклика ни у кого не встречали, а наши вечерние посиделки напоминали скорее научные семинары — так что он еще на середине Атлантики понял, что попал не туда. Его одолевало уныние, он все реже пытался оживить нашу миссию, а перед приходом в Колон напился и высказал всё, что думал о нас и о Проекте в целом. На следующий день он сбежал.

Бедняга Хорас. Счастливчик Хорас.

Я лично старался поближе сойтись со всеми — и правильно делал. Впервые после моей катастрофы я стал замечать других и видеть в них людей, а не просто материал для Проекта. Я медленно возвращался к жизни и, надо признаться, удивлялся собственному идеализму. Я пока не лишился иллюзий, но прозревал и заменял фантазии фактами. Итак, Проект перестал быть теорией и мы, как ни странно, ехали осуществлять его на практике. Ощущения человека, пробуждающегося от сна, озадачивали меня и немного тревожили. Так, вероятно, бывает с теми, кто потерял память: ты чувствуешь, что сделал что-то не то, но не помнишь, что.

Думаю, мне посчастливилось, что процесс этот шел постепенно. Случись это внезапно, мне бы не поздоровилось.

Мои спутники мало-помалу превращались из списка фамилий в живых людей — притом не в таких, какими я их считал. Возможно, в дороге с ними тоже происходили какие-то перемены. Сам я точно знал, что изменился и смотрю на них другими глазами. Врачи, советующие круиз как средство от самых разных болезней, возможно, и правы. В голове у меня определенно прояснилось, и не сказать, чтобы к лучшему.