Дрожь сотрясала и его грудь. От боли, которую они сейчас делили вместе, как один. Как будто это были и его страдания, как будто он сам в эти минуты прошел всё это вместе с ним. Желая сделать хоть что-то, чтобы ослабить то чувство, которое сейчас разрывало на части и его душу так же безжалостно, как и ту, что стояла перед ним.

– Ты не должен был проходить всё это в одиночку.

Хэйтем повернулся к нему. Уильям впервые так пристально вгляделся в его лицо – по нему нельзя было сказать, сколько лет ему было в этом образе. Но сейчас оно выглядело таким уставшим и изможденным опытом, что ему можно было с уверенностью дать все годы, которые он прожил перед смертью. Или даже больше.

– Спасибо, Билл, – перестав дрожать, произнес призрак низким, хрипловатым голосом. И на миг Уильяму показалось, будто он заметил на его щеке едва заметную дорожку, словно бы мокрую, – прежде чем она в тот же момент исчезла, словно ее никогда и не было. Призрачная рука легла на его ладонь, и он снова почувствовал, как от того места по телу потекли теплые импульсы, от которых с каждой секундой становилось всё легче и легче. – За то, что выслушал меня. Это правда многое значит для меня. Спасибо за всё.

– Для этого ведь и нужна семья, – сказал Уильям, ободряюще улыбнувшись ему. Он чувствовал, как тяжесть и боль медленно отпускали их обоих. Пусть он и не мог что-то сделать для Хэйтема, когда тот еще был жив, по крайней мере он мог быть рядом с ним сейчас. Помочь наконец-то отпустить прошлое, которое продолжало мучить его по сей день. Показать, что все его жертвы всё-таки были не напрасны. А это, наверное, действительно было самым лучшим, что он мог дать ему взамен за всё, что он когда-то сделал – и продолжал делать – для них всех.

Отвечая на улыбку тем же, Хэйтем полностью повернулся к нему, замолкая, чтобы снова собраться со своими мыслями. И затем продолжил по-настоящему теплым и всё тем же искренним голосом: – Знаешь, я уже давно думаю о том, что всё это время держало меня здесь. Мне кажется, что на самом деле я еще давно мог уйти отсюда обратно в тот мир, если бы только вышел из храма. Но мне словно что-то говорило остаться здесь. Меня тянуло к тебе. К вам обоим. Чувство чего-то родного, что делало меня сильнее. Я никогда раньше не верил в призраков и жизнь после смерти, но вспоминая о всех тех историях, которые я слышал когда-то, и чувстве непередаваемого счастья, которое когда-то окрепло здесь и дало жизнь моему сыну, спустя века одиночества я… Билл, мне кажется, нас связывает что-то. Нечто неземное и невероятно крепкое, словно связь самих наших душ, которая родилась в понимании и которую не способна ограничить земная бренность. То, что на самом деле позволило мне выйти отсюда, когда время укрепило ее, и я просто… привязался к тебе. Как ни к кому другому. И то, что дало мне время, чтобы найти тебя в здании «Абстерго». Потому что я знал, что всё еще был нужен кому-то здесь.

– Связь…

Уильям молчал, обдумывая его слова. Его мысли еще не заходили так далеко – наверное, потому что он, в отличие от призрака, был всё еще жив и просто не осознавал возможности подобного, – однако сердце подсказывало, что он действительно чувствовал то же самое. Всё, что сказал Хэйтем, было правдой. В их отношениях действительно крылось нечто глубокое, невероятно сильное и нерушимое – отчего внутри поднималось новое чувство, теплое и легкое, что окрыляло душу, скрытую где-то в глубине его всё еще бьющегося сердца.

Но в то же время…

В осознании того, какой ценой далось им это единение, скрывалось нечто настолько же мрачное и необыкновенно печальное. Было бы возможно такое, если б Хэйтем сейчас был жив? Удалось бы им найти то самое время, которое помогло им узнать и понять друг друга? И остановило бы их это от вражды, как когда-то не смогли остановить отца и сына родственные узы? Ответа на это им никогда не узнать. Как и то, существует ли сила, которая бы могла остановить розни, что уже столько веков губят людей, стоя на их пути к пониманию.

Нахмуренные брови сменили улыбку на лице Хэйтема – потому что сейчас он, похоже, тоже думал об этом. Спустя мгновение он снова заговорил, и тон его стал как никогда серьезным: – Билл, меня уже давно посещает нехорошее предчувствие насчет того, что может принести вам спасение мира. Наблюдаю за Дезмондом – и вижу, что он и сам, кажется, тоже предчувствует это. Имею в виду, что… почти каждое дело требует какой-то жертвы. А здесь – на кону миллиарды чужих жизней… Что, если за это вам тоже придется отдать что-то взамен? Что, если Дезмонду придется пожертвовать чем-то?

– Я… – Уильям замер, бледнея на глазах как саван; к горлу подступил ком, а сердце точно остановилось в груди. Он помотал головой – в один миг услышанное показалось сущим бредом, но в то же время… – Я никогда не задумывался об этом…

Глаза Хэйтема расширились от ужаса, когда он наконец осознал, что он только что сказал. Но сказанного уже было не вернуть.

– Билл, я… Господи, я не это имел в виду! – Кляня себя за то, что вообще заговорил об этом, Хэйтем бросился к нему – и остановился в ту же секунду, не в силах дотронуться до его плеча. Потому что понимал, что на самом деле имел в виду именно это.

Уильям брел мелким, дерганным шагом и смотрел вперед застывшим взглядом, вспоминая каждую странную деталь в поведении сына и теперь придавая ей новый смысл. Ведь он… господи, он и вправду об этом не задумывался. Просто слепо мчался все эти месяцы к неизведанному, желая спасти мир, и никогда не пытался остановиться и подумать о том, что могло их ожидать там. Не оглядываясь назад и не думая о том, какую цену он собирался за это отдать.

– Я же… – Голос оборвался вновь, едва он снова вспомнил того младенца, которого когда-то впервые держал в пеленке. Крохотного и беззащитного. Только-только успокоившегося и теперь мирно посапывавшего в теплых и крепких отцовских руках. В тот день он поклялся себе сохранить эту жизнь любой ценой. Постараться уберечь от всех бед, которые – он знал – всё равно однажды настигнут его. И сейчас былой страх охватил его так сильно, как никогда прежде, заставляя горло сжиматься в невыносимом спазме, а тело замереть вслед за застывшим сердцем. – Я так боялся этого. Боялся, что они заберут его. У меня. Все эти тренировки, кровь, слезы, крики – всё это было лишь для того, чтобы он смог постоять за себя, если меня не будет рядом. Начинал сходить с ума с каждым его новым промахом, когда представлял, что он вот так же допустит ошибку, если столкнется с ними, и переставал замечать, что на самом деле творю с ним. До последнего пытался отгородить от настоящей опасности, глупо надеясь, что, отсрочив неизбежное, уберегу от всего. Господи…

– Билл, выслушай меня. – Хэйтем вышел вперед и положил руки на его плечи, останавливая, – сквозь пелену Уильям едва различил его глаза, смотревшие на него сосредоточенно и как никогда серьезно. – Это всего лишь предположение. Не стоит изводить себя страхами раньше времени, ведь мы не знаем, что там будет на самом деле. Но если всё-таки что-то случится… – Он остановился на секунду, сделав глубокий вдох, – и затем продолжил решительным голосом: – Если там действительно что-то случится – знай, что я тоже буду там. Рядом с вами. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам, слышишь?

– Всё?..

Завеса в его глазах наконец-то рассеялась, и он увидел перед собой напряженные и ясные серые глаза. И сейчас он почти верил, что всё действительно так и будет.

– Всё, – повторил Хэйтем, качая головой.

Внутри всё перемешалось – жуткое напряжение, немного отступивший страх, теперь отдававшийся в сознании лишь глухим эхом, ослабевшая боль, невыносимая усталость и чувство благодарности, такое большое и невыразимое никакими словами, – что его ноги, не выдержав, подкосились, и Уильям рухнул на колени, закрыв глаза. Всё еще мелко дрожа, пытаясь выровнять дыхание и справиться со всеми эмоциями, охватывавшими его в те долгие минуты. И чувствуя, как на его плечи, подавляя рвущийся изнутри хрип, легли те самые легкие руки. Такие теплые. И ставшие до того родными. Братскими. И почти отцовскими в то же время.