Обычно жизнерадостный, он совсем приуныл. Зима близилась к концу, начинала расцветать весна, но Номика думал лишь о том, что у него нет никакой надежды.

Все же в конце апреля Кенара смогла вытащить его в гриль-бар, чтобы отпраздновать вместе с ним, Рики и Таюши свой восемнадцатый день рождения. Они сидели парами друг напротив друга. По нежным взглядам и ласковым, но робким прикосновениям Номика догадался, что Рики и Таюши начали встречаться. Это сделало их немного более скучными собеседниками, чем обычно, так что иногда, пока на одном конце стола раздавалось счастливое воркование, на другом повисала неловкая пауза. Кенара искоса поглядывала на своего учителя, наблюдая за ним с большим вниманием, чем казалось со стороны.

Как раньше она была уверена, что между ней и ее учителем ничего нет, так теперь, даже не имея опыта в подобных вопросах, она обрела уверенность, что нечто появилось. Оставалось лишь убедиться, что Номика действительно в нее влюблен. Мысль об этом согревала и как будто щекотала ее изнутри: было приятно и любопытно.

Наблюдая за его отстраненностью, тихой задумчивостью и попытками избегать опасных контактов, Кенара вздыхала про себя и жалела учителя. Он был ей слишком дорог, чтобы спокойно смотреть на его мучения. Ее утешала мысль о том, что однажды все обязательно хорошо закончится. Но как?

Рики и Таюши попрощались и ушли. Номика и Кенара молча брели вдоль улицы, все еще запорошенной лепестками цветущих деревьев. Куноичи была очень хороша в своем легком голубом платье и сандалиях. Учитель ее в честь праздника надел брюки и белоснежную рубашку. Девушка улыбалась про себя, думая о том, что прохожие, несомненно, принимают их за пару.

— Пойдем на Юяке? — вдруг спросила она. — Проводим этот день.

Номика кивнул, не в силах отказаться. Они вышли за город и отправились к Сопке Заката. Забраться туда можно было только вскарабкавшись и прикрепляясь к склону с помощью чакры, зато вид стоил того: с сопки было видно великолепное колышущееся море Садов Масари, живописные холмы, покрытые молодой травой, и опускающееся к горизонту пламенное солнце. Молодые люди стояли на широкой проплешине между кустов багульника и любовались бездонным белесо-голубым небом, кое-где зарумянившимся в предвосхищении заката. Наконец они сели прямо на траву.

— Я хотел поговорить с тобой, — произнес Номика, и сердце в груди Кенары подпрыгнуло.

Она кивнула.

— Ты уже достаточно взрослая, и мне, кажется, больше нечему тебя учить. Кое в чем ты даже меня превзошла, в остальном — догонишь очень скоро. Думаю, я не могу оставаться твоим учителем и должен отказаться от этой почетной должности.

— Вы всегда будете моим наставником — и не только в отношении техник, — тихо ответила Кенара. Почему он так печален? Может, хочет уехать?

— Только не думай, пожалуйста, что я пытаюсь отдалиться от тебя и прервать… ту связь, которая между нами уже давно образовалась. Для меня это было бы невозможно, — Номика повернулся к ней, охватил ее взглядом и вновь посмотрел на небо. — Ты стала моей семьей, самым родным и близким мне человеком. Я хотел бы, чтобы вместо учителя и ученицы мы сделались друзьями. Это теперь будет больше соответствовать истине.

— Хорошо, — произнесла Кенара. Она хотела услышать больше.

— И раз так, прошу тебя впредь обращаться ко мне по имени и на «ты», хотя это может оказаться непросто.

— Да, это будет непросто, — куноичи улыбнулась, — но я постараюсь. Как бы там ни было, ты останешься моим сэнсэем навсегда.

Номика улыбнулся в ответ, но это была грустная улыбка. Может, он и вправду останется для нее навсегда лишь учителем и только? Так как он замолчал, Кенаре пришлось взять инициативу в разговоре на себя:

— Сэнсэй, ты всегда мечтал о большой семье. Неужели в Деревне Звездопада ни одна девушка не привлекла твоего внимания настолько, чтобы попытаться воплотить эту мечту?

— Может быть, одна… но это невозможно.

— Почему?

— Потому что она превосходит меня всем: талантом, внешностью и умом. К тому же ее родственники ни за что не одобрили бы наш союз.

— Кажется, я знаю эту девушку, — произнесла Кенара, — и ты сильно преувеличил ее достоинства.

Она хотела поднять на него глаза, но не смогла побороть смущение. Номика на несколько мгновений онемел, не зная, что ответить.

— Не может быть, — наконец тихо сказал он, — чтобы ты ее знала…

— Думаю, нужно спросить ее саму, чего она хочет, а не ее родственников, — Кенара, краснея, крутила пальцами травинку и не могла оторвать от нее глаз.

Сердце Номики так сильно билось последние несколько минут, что он не ощущал: может, оно уже совсем остановилось? Не отрывая взгляда от ее склоненного лица (хотя он видел только розовую щеку и темные ресницы), он сказал:

— Кенара, неужели ты бы хотела…

— Да, — ответила девушка и посмотрела прямо ему в глаза.

Номика наклонился к ней и поцеловал одними губами.

— Я люблю тебя, Кенара, — сказал он, — и не могу выразить словами, как ты мне дорога…

— И я тебя люблю, Номика, — куноичи улыбнулась, — ты самый лучший на свете человек.

— Не хочу, чтобы ты обманывалась, — ответил он, все еще очень близко глядя в ее лицо и касаясь пальцами прядей волос, спадающих на лоб и щеки. — Я так далек от идеала… но даю тебе слово, что сделаю все, чтобы ты была счастлива, даже если мне придется для этого умереть.

В его голосе было столько силы, что Кенара затрепетала.

— Ну уж нет, — сказала она, — умирать тебе точно не нужно, — и на этот раз сама поцеловала его.

Это снова был легкий, нежный поцелуй. Номика все еще запрещал себе неразумные порывы, изо всех сил сдерживая тлеющую внутри страсть. Он обнял Кенару за плечи и прижал к себе, и так они сидели какое-то время.

— Как же нам теперь вести себя? — спросила девушка, позволяя ему играть ее пальцами. Номика гладил их и пропускал между своими, время от времени крепко сжимая ее руку.

— Никогда не думал, что посмею сказать это вслух, но я хотел бы, чтобы однажды ты стала моей женой.

— Как скоро?

— Когда ты будешь к этому готова.

Кенара ненадолго задумалась.

— Сейчас апрель, думаю, мы могли бы пожениться в июле.

Рука Номики замерла. Он отстранился и внимательно посмотрел в темно-синие глаза, казавшиеся черными в наступающих сумерках.

— Но ты достаточно серьезна? — спросил он, сдерживая волнение. — Понимаешь, что это значит?

— Я вообще не собиралась выходить замуж — хотела посвятить свою жизнь делу шиноби, — сказала Кенара. — Ты говоришь, что мы поженимся, когда я буду готова, но я никогда достаточно не подготовлюсь. Так пусть лучше это случится поскорее.

— Ты рассуждаешь не как человек, готовый к подобному шагу.

— Почему же? — куноичи села напротив Номики, чтобы лучше видеть его лицо. — Ты для меня самый дорогой и любимый человек на свете. Единственный родной человек, если не считать тетю и сестру, с которыми мы совсем не понимаем друг друга. И я хочу — очень хочу — прожить с тобой вместе всю мою жизнь.

— Но ты уверена, что любишь меня не как отца или брата, а именно как… мужчину?

— Было бы ужасно испытать что-либо подобное к отцу или брату! — воскликнула она.

Номика очень хотел снова поцеловать ее, но испугался темноты, жара, своих дрожащих рук.

— Нам пора, — сказал он, вставая с земли и крепко сжимая ее пальцы.

На следующее утро Номика проснулся очень рано и особо тщательно привел себя в порядок. К восьми часам он отправился в Ратушу, в кабинет Старейшины Инари. Стоя у порога, плотно закрыв за собой дверь, он обратился к тете Кенары со словами:

— Инари-сама, я должен заранее принести извинения за те гнев и возмущение, которые непременно вызовут мои слова, — он склонился в низком поклоне, — но я прошу у вас разрешения сделать Кенару моей женой.

Инари была так поражена, что ничего не смогла ответить. Она вскочила с кресла, подошла к окну и несколько минут, стоя спиной к Номике, смотрела на улицу. Затем госпожа Старейшина снова села за стол, взяла с него ручку, покрутила ее между пальцами, снова положила на место и, наконец, произнесла, поднимая глаза на Номику: