— Спасибо тебе, Нинаки, — тихо сказала Кенара и, зажмурившись, прижалась к плечу сестры.

— Мы вылечим его, вылечим, — пробормотала Нинаки сквозь слезы.

Шикамару и Неджи стояли в коридоре Резиденции Хокаге в оконной нише и тихо переговаривались.

— Я все понял, — произнес помощник Седьмого. — Это твое право.

Хьюга хмыкнул.

— Естественно. Команды Сурудой больше нет, я не хочу пока набирать новых людей. Когда проводишь с ними столько времени, привязываешься и потом… — он нахмурился.

— Пока? Так ты вернешься в РЗО?

— Думаю, да, но не сейчас. Хочу обычные, скучные миссии. На них, по крайней мере, мои чунины не умирают.

Шикамару смотрел на него во все глаза. С каких пор Неджи не стесняется обнаруживать в себе что-то человеческое и говорить о своих чувствах?

— Столько новостей сразу, — помощник Седьмого вздохнул. — Ты уже слышал про Гекидо или раньше отправился в отставку?

— Что я должен был слышать? — с неудовольствием спросил Хьюга.

— А то, что он мертв. Наконец-то эту бешеную псину прикончили.

— Какая команда? — ревниво поинтересовался Неджи. Сколько он пробегал в поисках этого монстра, как хотел с ним встретиться еще недавно!

Шикамару покачал головой.

— Не команда. Один джонин из Звездопада. Убил его и сам погиб, к сожалению.

Неджи похолодел.

— Кто? Не Масари? — быстро спросил он.

— Нет, — удивленно ответил Шикамару. — А для тебя в Звездопаде только Масари существует? На самом деле его звали…

— Не важно, — устало ответил Хьюга. — Мне кажется, за этот год пришлось запомнить слишком много имен погибших товарищей. Не хочу больше ничего знать.

Помощник Седьмого смотрел в спину Неджи, пока тот не скрылся в другом конце коридора.

— Так у тебя все-таки не бесконечный запас сил? — произнес он ему в след. — Поздравляю: значит, ты человек.

========== Глава VI. Песок ==========

В течение всего апреля Фугаму-сан оставался в Руоши, так как его чакра, помощь и консультации требовались Нинаки. Состояние Сейджина все еще вызывало опасения. Каждый день оба шиноби-медика проводили операции длительностью от двух до четырех часов, сращивая кости мальчика и извлекая из его тела бесполезные осколки. Ему требовалось множество операций, на все сразу не хватало чакры, да и подвергать детское тело таким нагрузкам было бы опасно. Некоторые кости срастались сами, иногда их приходилось ломать и сращивать заново.

Первые сутки Сейджин провел под действием снотворного, но долго держать его в таком состоянии было нельзя; ему предстояло очнуться и столкнуться лицом к лицу с нравственными и телесными страданиями, которых с избытком хватило бы и на долю взрослого. Кенара сидела на стуле у его постели. Это было неудобно и непрактично, но она поставила кровать прямо посередине комнаты — так, чтобы, поворачиваясь направо, Сейджин видел, что происходит за окном, а поворачиваясь налево, мог любоваться садом за распахнутыми створками. Куноичи казалось, что красота природы способна умиротворить болящую душу как ничто другое.

Мальчик вздохнул и открыл глаза. Несколько секунд он приходил в себя, затем нашел взглядом лицо матери и произнес:

— Папа умер?

Кенара несколько раз кивнула, на время лишившись способности разговаривать из-за охватившего ее волнения. Глаза Сейджина наполнились слезами, рот скривился, он отвернулся и сказал очень тихо:

— Я надеялся, что мне привиделось.

Он помнил как отец, весь в крови, с онемевшими холодными руками дал ему таблетки и воду, а потом прилег, словно хотел отдохнуть, повернулся к нему и улыбнулся, как улыбался, прощаясь с сыном на ночь. Глаза сделались неподвижными, изо рта вырвался вздох… Сейджин тогда потерял сознание и не успел осознать то, что видел, но теперь эта картина стояла у него перед глазами со всем тем страшным смыслом, который заключала в себе.

— Вы столкнулись с настоящим чудовищем — Кураре Гекидо, ты слышал о нем. Он был слишком силен…

Сейджин повернулся.

— Не сильнее моего отца, — сказал он.

— Не сильнее, — подтвердила Кенара.

Мать и сын обменялись взглядом, полным веры в дорогого им человека.

Сейджин проявлял большое терпение и мужество, которое не соответствовало его возрасту. Только по крепко сжатым губам, побелевшим пальчикам, вцепившимся в покрывало, задержанному, а потом учащенному дыханию Кенара понимала, что он испытывает сильную боль. Невозможно было все время держать его на лекарствах. К счастью, с каждым днем ему становилось чуть лучше, но иногда наступали периоды кризиса и казалось, что он никогда не выздоровеет.

— Мама, посмотри на мое тело, — с горечью говорил он, пальцами стягивая покрывало с изломанной грудной клетки, — ты веришь, что я стану прежним?

— Да, — твердо отвечала Кенара. — Нинаки обещала мне, что ты полностью поправишься, но на это уйдет много времени, возможно, несколько месяцев. Вместе с Фугаму-саном они должны восстановить каждую поврежденную кость в твоем теле.

— Так долго… — отвечал мальчик, с тоской глядя в окно. Он устал от этой постели, от комнаты, от неподвижности и беспомощности, а ведь прошло всего несколько дней! Вынужденный покой невыносим для человека, который привык много двигаться…

Кенара понимала его. Она знала, что для Сейджина его тело стало настоящей темницей, и пыталась помочь ему так, как хотела бы, чтобы помогали ей, окажись она на его месте: вела себя спокойно, уверенно, не демонстрировала жалости, не показывала страха, ничего не скрывала. Ее мальчик хотел точно знать, что с ним происходит, так что Кенара попросила сестру каждый день рассказывать ему подробности об операциях. Однажды Сейджин выразил желание увидеть куски костей, с помощью чакры извлеченных из его тела.

Он получал много пожеланий и обещаний по поводу собственного здоровья, но никто не мог сказать, когда боль перестанет терзать его душу.

Однажды, еще на первой неделе пребывания в гостинице на источниках, когда Сейджин пришел в себя после операции и смотрел, как Нинаки передает ему чакру, он сказал:

— Хочу к папе.

Кенара, стоявшая у изголовья, коснулась рукой его лба и ответила:

— Я знаю, сынок.

Сейджин заволновался и хотел пошевелиться, но ему стало больно и он снова замер.

— Не знаешь, — сквозь слезы сказал он и повторил: — Я хочу к папе.

Нинаки, до которой дошел настоящий смысл этих слов, не смогла скрыть дрожь в руках, быстро встала и выскочила за дверь, чтобы не разрыдаться при племяннике.

Кенара, бледная, как мертвец, с почерневшими глазами и тенями под ними, села на стул, на котором раньше сидела Нинаки. За эти дни она изменилась так, что ее трудно было узнать.

— Твой отец в Чистом мире, — сказала куноичи и осторожно погладила пальцы сына. — И ты обязательно встретишься с ним — после того, как проживешь отмеренную тебе жизнь и уйдешь в положенный тебе срок.

— Я не хочу ждать, — Сейджин заплакал. — Я не хочу жить без папы… он мне очень, очень нужен. А здесь мне только больно — и все! Почему он не забрал меня с собой, он должен был…

Кенаре казалось в этот момент, что в ее груди вместо сердца — тяжелый раскаленный камень, и он сжигает ее изнутри.

— Номика бы ни за что не расстался с тобой, если бы мог, — твердо сказала она, собрав все свое мужество. — Он хотел спасти тебя больше всего на свете. Подумай, как он встретил бы тебя после всего, как посмотрел бы на тебя? Разве он был бы доволен?

— Мне все равно, — отводя глаза, обиженно проговорил Сейджин, но Кенара знала, что это не так.

— Мужайся, сынок. Боль утихнет, я буду рядом с тобой, мы достойно проживем наши жизни и в конце обязательно встретимся с ним. Ты будешь взрослым мужчиной. Номика увидит тебя, удивится, как вырос его сын, улыбнется и пожмет твою руку…

— Ладно, я потерплю, — плача, сказал Сейджин и попытался сделать решительное лицо. Через минуту он произнес: — Знаешь, мама, не думай, что я совсем не люблю тебя, но я бы хотел… если бы мог… жить вместе с папой.