Сейджин кивнул.

— Он-то не против, но сказал, что хотеть должны двое. И еще он велел не спрашивать тебя об этом, но я все взвесил и решил, что лучше спросить. Мам, значит, из вас двоих ты не хочешь ребенка? Но тебе не о чем беспокоиться: мы с папой о нем позаботимся.

Эти слова отозвались острой болью в душе Кенары. Последние два года она изо всех сил старалась быть хорошей женой и матерью. Правда, более хозяйственной или жизнерадостной она не стала, но много времени проводила с Номикой и Сейджином, искренне интересовалась всеми их делами, заботами и даже играми. Почему она постоянно должна бороться, чтобы считаться полноценным членом семьи? Следующая мысль поразила ее: все повторяется, как с сестрой и тетей! Есть двое дружных, любящих людей и кто-то третий лишний. И это всегда она, даже в собственной семье… Кенара опустила глаза, чтобы скрыть полный горечи взгляд от ребенка. Иногда она сомневалась, что любит тетю Инари или сестру Нинаки, но мужа и сына она любила больше себя, больше жизни. И все равно что-то не складывалось… Дело, конечно, было в ней. Кенара была как кусок головоломки, который ни к чему не подходил.

— Я знаю, что ты не хочешь отказываться от миссий — я бы тоже не хотел на твоем месте, — сказал Сейджин, не дождавшись от матери ответа.

Кенара снова подняла на него глаза. Может, все не так страшно? Ведь сын все-таки любит ее…

— Это не такое просто решение, чтобы я сразу могла дать тебе ответ, — сказала она, пытаясь улыбнуться.

— Ну, у вас не так уж много времени, — Сейджин пожал плечами точь-в-точь, как это делала Кенара. — Все-таки тебе под тридцать. А у меня лет через пять начнутся миссии, так что я не смогу помогать вам с младенцем. Правда, мам, ведь сейчас самое лучшее время? Ну и не факт, что у вас получится сразу…

— Сейджин!

— Что? Мне папа все объяснил.

Кенара сильно покраснела и, широко раскрыв глаза, смотрела на собственного сына. Почему он всегда говорит такие вещи?! И вдруг она рассмеялась, вспомнив, как, будучи ребенком, не раз шокировала тетю и сестру подобными фразами, демонстрируя осведомленность в вопросах, которые ей были еще не по возрасту. Вот она, расплата… Она взяла руку сына и крепко пожала ее, глядя при этом в его лицо с такой нежностью, что он сам слегка порозовел.

— Ты меня всегда удивляешь, Сейджин: ты совсем как взрослый, а я забываю об этом.

— Папа тоже так говорит. Он говорит, что я весь в тебя.

— К счастью, не совсем.

Мальчик вздохнул.

— Знаешь, мама, папа говорит, что я похож на тебя, ты говоришь, что я похож на него, но мне кажется, что я похож на самого себя. Так когда ты мне ответишь насчет брата?

— Сейчас ноябрь, дай мне подумать хотя бы до весны.

Сейджин рассудил, что весна — подходящее время, чтобы дать благоприятный ответ. В апреле день рождения у него и у мамы, наверняка это разнежит ее сердце и подтолкнет к правильному решению. Вот только ждать долго… но ничего, взрослые должны уметь ждать, сколько требуется. Он кивнул.

— Хорошо, мам, я даю тебе время. А сейчас, может, пойдешь в душ? Скоро папа вернется, лучше бы ему не видеть тебя потной.

Кенара проследила глазами за сыном, выходящим из комнаты, и только потом позволила себе рассмеяться. Но довольно быстро на смену веселью пришли тяжелые раздумья.

Она по-прежнему избегала оглядываться на прошлое, старалась как можно меньше думать о себе и как можно больше — о тех, кто ее окружал. Кенара много трудилась: занималась с сыном, помогала с тренировками некоторым ребятам из простых семей, совершенствовала собственные техники. Однако будучи от природы человеком, чей взгляд обычно обращен внутрь самого себя, Кенара вынуждена была прилагать огромные усилия, чтобы вести подобный образ жизни, от которого она к тому же быстро уставала. На личном примере она убедилась, что если тело можно натренировать и приучить к нагрузкам, то тягу к общению и заинтересованность в посторонних людях в себе никак не воспитать. Куноичи начала еще больше ценить часы, проведенные наедине с собой, и радовалась в те дни, когда ни с кем, кроме мужа и сына, не приходилось разговаривать.

Зачем она тренировала подрастающее поколение? Кенара таким образом пыталась найти для себя новое призвание в жизни. Конечно же, она продолжала выполнять различные миссии для деревни Звездопада, Листа или Песка, но большинство из них были скучными и однообразными. На каждой тренировке она старалась выкладываться по полной и тратить максимум чакры, так что со временем это стало не просто привычкой, а насущной необходимостью: куноичи не могла уснуть, если не была уставшей. Иногда она тосковала так сильно, что не могла справиться с этим чувством, уходила из дома на целый день, чтобы никто из домочадцев не видел ее такой, и возвращалась поздно ночью, сразу ложась спать.

Кенара тосковала вовсе не по обществу Хьюга Неджи, а по настоящему делу, в котором могла бы проявить свои способности, но иногда и его образ всплывал в ее памяти против воли, навсегда связанный с незабываемыми переживаниями. На самом деле куноичи давно уже убедила себя, что была для Неджи лишь мимолетным увлечением, конечно же, забытым и ничего не значащим. Ей лишь казалось, что она видела его таким, какой он есть; казалось, что они были удивительным образом связаны, — ведь когда влюбляешься, всегда обманываешься. Все это было обманом, обольщением, временным помутнением рассудка. И все же желание увидеть его снова было таким сильным, что пугало ее. Оно стало мечтой наравне с мечтой о службе в АНБУ, а Кенара относилась к людям, которые не умеют мечтать. Куноичи умела лишь ставить цели и воплощать их в жизнь, а когда это было невозможно, мечты не владели ее воображением, а превращались в болевые точки, спрятанные в глубине души, которые кровоточили, если их неосторожно коснуться.

И тем не менее она собиралась прожить так всю оставшуюся жизнь. Кто виноват, что ее мечты были столь эгоистичны? Следовало отказаться от них, чтобы защитить семью, и, делая выбор между собственным счастьем и счастьем тех, кто ей дорог, выбрать последнее. Как человек, который испытывает страх и ненавидит себя за это, вдруг нарочно кидается первым в атаку на врага, чтобы наказать себя и бросить вызов собственной слабости, так и Кенара наказывала себя за несовершенство и боролась со своей сутью. Она не могла принять некоторые стороны своей личности, не могла принять себя эгоистичной, равнодушной, неверной, неблагодарной, ей лучше было оставаться несчастной, чем плохой. Итак, между любимым делом и семьей Кенара выбрала семью, потому что семья — это живые, дорогие ей люди, и, не умея кривить душой, собиралась придерживаться этого выбора до конца.

В один из морозных февральских вечеров куноичи сидела в гостиной на диване, разложив на столике перед собой содержимое походной сумки, и тщательно и аккуратно укомплектовывала ее, готовясь к завтрашней миссии. Номика полулежа примостился рядом и читал вслух недавно выписанный из Страны Земли биографический роман «Люди тверже камня», посвященный трем Цучикаге.

— Номика, — вдруг тихо произнесла Кенара, оборвав его на середине фразы.

Тот сразу же перестал читать и, опустив книгу, внимательно посмотрел на жену. По ее голосу он понимал, когда речь пойдет о чем-то серьезном.

— Ты счастлив со мной?

— Да, я считаю себя самым счастливым человеком на свете, — ответил он.

— Но разве все твои мечты исполнились? Ведь ты когда-то хотел большую семью? — Кенара повернулась к нему и, слегка нахмурившись, смотрела ему в глаза.

— Так Сейджин все-таки завел эту тему? А ведь я запретил ему смущать тебя…

— Ты говоришь так, будто это мне восемь, а ему — двадцать семь.

Номика вздохнул и отложил книгу в сторону. Он сел рядом с Кенарой и взял ее за руку, поместив свои пальцы между ее пальцами.

— Пожалуйста, не беспокойся об этом. Я умею ценить то, что у меня есть, и не страдать о том, чего у меня никогда не было, — он нежно улыбнулся, отчего возле губ его появились добрые морщинки.