— Те двое, — сказал он, — были по-настоящему талантливыми шиноби. Жаль, что они выбрали дурной путь.

— Люди по-разному ведут себя, когда ощущают в себе силу: одни стремятся защищать, другие — подавлять.

— Но и те, и другие уже не считают себя обычными людьми и относятся с презрением к слабым.

Кенара посмотрела на Неджи и нахмурилась.

— Я понимаю, к чему ты ведешь. Да, мы с ними очень похожи. Смысл жизни мы видим в том, чтобы развить способности и раскрыть по возможности свой потенциал. Тогда существование становится оправданным, обретает объяснимые начало и конец и логическую связь между ними. Ты уже не падаешь в бездну, а летишь по намеченной траектории.

Хьюга покачал головой.

— Как я могу сравнивать? — сказал он. — Ты никогда не станешь использовать силу в эгоистических целях, разрушая чужие жизни и заставляя людей страдать.

— Разве я не сделала именно это три дня назад? Ты не слышал треск ломающихся костей и горестные крики? Не видел муку в их глазах? — куноичи отвернулась, чтобы успокоиться. — Мы придумываем причины, чтобы подавлять. Не так открыто, как нукенины, но мы тоже ломаем других людей — тех, кто имел неосторожность проявить слабость.

Неджи не ожидал услышать нечто подобное.

— Если тебя это так ранит, зачем ты стараешься быть хорошим шиноби? — спросил он.

— А ты всегда хочешь только то, что приносит радость?

Неджи смешался.

— Как мастер тайдзюцу, — произнесла Кенара, — ты должен хорошо понимать меня. С самого детства мы привыкаем терпеть боль, она для нас неотделима от удовольствия. Однажды мы перестаем ее замечать, потому что ее перекрывают другие эмоции: целеустремленность, страсть к победе, желание показать себя и подавить соперника. Когда твои руки и ноги в синяках и ссадинах, каждый мускул тела болит, но ты превзошел соперника или себя вчерашнего, ты счастлив. Раны неотделимы от успеха. И до тех пор, пока я буду испытывать хоть какое-то сочувствие к побежденным, я не потеряю человеческий облик. А я… очень боюсь его потерять.

Возможно, куноичи сказала больше, чем хотела, потому что в смущении замолчала. Если бы все учителя были такими, как тетя Инари, она вполне могла бы сбежать из собственной деревни.

— Я понимаю тебя, — спокойно ответил Неджи. — Потерять человеческий облик намного проще, чем кажется. Для этого достаточно лишь замкнуться в собственных обидах и ощущать себя загнанным зверем, против которого объединился весь мир. Быть одиноким… быть в оковах. Важно, чтобы в этот момент рядом оказался кто-то, кто покажет тебе, как в зеркале, твое собственное лицо. Я видел себя таким, и это меня отрезвило.

— Как это было? — спросила Кенара.

И Неджи рассказал ей. Это было так глупо, так странно — узнавать друг друга ближе перед расставанием навсегда. Кружась в сумасшедшем вихре жизни, случайно столкнувшись однажды и схватившись нечаянно за руки, они уже не могли разжать рук и отпустить друг друга. Им казалось, что они в безопасности на расстоянии больше метра один от другого, на разных концах скамьи. Казалось, что они слишком хорошо владеют собой, чтобы совершать глупости. Но кого не губила такая самонадеянность? Господа джонины добровольно пили яд этой ночи, очередной бессонной ночи, которая связала их души навсегда. Как божество, которое невозможно лицезреть безнаказанно, в последние дни они увидели друг друга настоящими и не могли не поплатиться за это.

Оставалось часа два до рассвета, нужно было поспать. Вернувшись в гостиницу с этой целью, оба провалялись на своих матрасах, не сомкнув глаз, и встали еще более уставшими. Неджи думал о ее жизни, о том, что она рассказала о своем происхождении, детстве и семье. Кенара думала о нем и о его положении в клане и Конохе. Мучительнее всего было вспоминать их первое знакомство на экзамене на чунина. Он проклинал свое равнодушие и зазнайство, она — свою застенчивость, которые помешали им лучше узнать друг друга. Но ведь они тогда были детьми…

Кенара привела себя в порядок, оправила форму джонина Деревни Звездопада, надела повязку с протектором, собрала сумку. За окном уже было светло. Она дала себе слово больше не думать о Хьюга Неджи. Такой человек, как он, никогда не будет обделен вниманием окружающих, а она должна заботиться лишь о Номике и Сейджине, которые по-настоящему нуждаются в ней. Ей очень хотелось увидеть сына, но мысли о муже только растравляли совесть. Кенара не могла не понимать, что поступила подло по отношению к нему. И дело было даже не в поцелуе, который не казался таким уж преступлением перед лицом смерти, а в том, как мало она боролась со своей тягой к Неджи.

Анализируя собственное поведение, Кенара с ужасом осознала, что поощряла его интерес к себе. Ведь это она предложила ему поединок и старалась показать себя с лучшей стороны. Одарила его ничем не заслуженной откровенностью и поддержала разговор по душам до самого утра. Взяла его за руку перед нападением на нукенинов. Без малейшего кокетства и флирта, не осыпая Неджи комплиментами, она привлекла его к себе наиболее действенным в отношении такого человека способом… Перед своей совестью куноичи созналась, что хотела ему понравиться, но не собиралась влюблять его в себя! И тем более влюбляться самой. Ей бы и в голову такое не пришло. Кенара и теперь не понимала, чем вызвано его чувство к ней, разве могла она его предсказать? Считая себя неглупым человеком и способным шиноби, этим она исчерпывала список собственных достоинств. Видимо, обстоятельства сблизили их. Но, несомненно, в клане Хьюга, да и в целом в Деревне Листа найдется немало куноичи, способных заменить ее в его сердце… Думать так она могла, но чувствовала иначе: они были крепко связаны. Что-то особенное и неповторимое в каждом из них находило отклик друг в друге.

Неджи ходил по комнате. Он переоделся в форму джонина Листа, пригладил волосы, собрался в дорогу и ждал лишь восьми часов. Ему очень хотелось знать, о чем думает за стенкой Кенара, но если бы он это узнал, то был бы возмущен тем, как она принижает силу его чувства к ней и саму себя. Хьюга не задавался вопросом, за что любим — он мог бы назвать несколько причин, и только нежелание льстить своему самолюбию удерживало его от подобных размышлений.

В восемь утра джонины сошлись перед гостиницей.

— Выдвигаемся?

— Да.

До самого Рюсона им больше не пришлось обменяться ни единым словом.

Неподалеку от города на берегу реки была разбита палатка. В ней, сидя на спальных мешках, подогнув под себя ноги, расположились Реза и Каоро и, склонившись головами, громко обсуждали расклад карт.

— Да не может Джинчурики быть сильнее Хвостатого, если не достиг полного слияния со своим зверем! Это было в правилах…

— В тех, которые ты утопил вчера? Ну, спасибо за отсылку.

— Потому что он не сможет сделать бомбу хвостатого, а это самая сильная атака после техник Мудреца шести путей.

— Для бомбы хвостатого не нужно полного слияния, достаточно второго уровня, вон, на карте второго уровня написано.

— Да где?

— Да тут… Черт, тут же было написано… — Каоро выхватил карту из рук Резы и приблизил к глазам, стараясь разобрать мелкие значки.

Отбросив полог, в палатку заглянул Неджи в полном обмундировании джонина и с хмурым выражением на лице. Из-за его плеча выглядывала Кенара.

— Добрый вечер, господа. Развлекаетесь?

Каоро и Реза подскочили на месте.

— Неджи-сан! Кенара-сан! Вы живы, счастье-то какое!

— Угу, — скептическим тоном отозвалась куноичи.

— Почему вы не в условленном месте? И где Джи-Джи и Торойя?

— Они собирают хворост, — сразу ответил на второй вопрос Реза, но по взгляду командира понял, что уклониться от ответа на первый не удастся. — Мы… у нас деньги кончились, пришлось съезжать из гостиницы. Вас не было больше недели! А в Рюсоне мы торчим почти пять дней.

— Я выдал тебе достаточно денег, Реза, в одном номере на четверых можно было прожить хоть две недели. Так в чем дело?