— С самой первой нашей встречи твой нежный облик тронул мое сердце. Я должен был убить тебя, но не смог, а потом убедился, что нежность присуща не только твоей внешности, но и душе. Никогда я не встречал такого прекрасного, тонкого, но в то же время стойкого человека. Если бы ты только могла видеть себя моими глазами…

— Мне не нужно видеть: я верю тебе.

— Тогда… — Итачи не договорил, склонившись ниже и коснувшись губ Сюихико.

Тень Акацки, тень расставания отступила на время. Но, подобная багровой пелене туч, затянувших предрассветное небо, она поглощала гаснущие звезды надежды одну за другой.

Последнюю ночь молодые люди провели вместе, будучи не в силах расстаться друг с другом хоть на минуту и не желая засыпать, несмотря на охватившую обоих усталость. Все же оба задремали перед рассветом на постели Сюи. Спустя несколько часов Учиха проснулся из-за чувства тревоги, сжимавшего сердце.

Сюихико лежала на спине, неподвижно глядя в потолок, по лицу ее разлилась мертвенная бледность. Быстро приподнявшись, Итачи коснулся пальцами шеи девушки, пытаясь отыскать биение пульса под тонкой кожей. Он знал, что она жива, а ее состояние объясняется очередным приступом, но испытывал непреодолимое желание ощутить под своими пальцами признаки этой жизни.

Вздохнув, Итачи погладил шею Сюи и ее щеку, наклонившись, коснулся губами белого лба. Он сам как будто не существовал в это время, полностью сосредоточившись на беспокойном ожидании. Но вот ресницы Сюихико дрогнули, она моргнула и, прерывисто, глубоко вздохнув, слегка повернулась на бок. Рука, покоящаяся на покрывале, прикрывавшем грудь, сползла на простыню. Через несколько секунд на лице куноичи, обращенном к Итачи, возникло выражение растерянности и страха.

— Что? Что? — спрашивал он, гладя ее по шее и волосам.

— Итачи, — произнесла Сюихико, и глаза ее наполнились слезами. — Я не чувствую своих рук…

Учиха шел по коридору с отстраненным видом и катил перед собой кресло Сюи. Обследование у доктора Исии, в котором, по сути, не было нужды, так как произошедшее казалось очевидным, заняло около часа. Господин доктор делал какие-то назначения, составлял новую схему лечения и обещал прислать сестру-сиделку, пока молодые люди с одинаково бледными и делано спокойными лицами смотрели на него удивительно похожими, хоть и разного цвета, глазами, отражавшими одну и ту же безнадежность.

Это было просто: ни о чем не думать, крепко держаться за ручки кресла, плавно толкая его вперед, и делать размеренные шаги. Не опуская взгляда, не отвлекаясь от задачи, заслонившей собой на время все прочее в сознании Учиха.

«Сегодня в четыре часа я должен буду покинуть это место. Мой напарник будет ждать меня, и я не могу опоздать», — эти слова, сказанные Итачи утром, Сюи повторяла про себя снова и снова. Она играла в ту же игру, что и он, сосредотачиваясь на чем угодно, кроме самого главного.

— Отдохни немного, — произнес Учиха, оставляя девушку в ее комнате. — Я зайду позднее. Пересадить тебя на кровать?

Сюихико заставила себя улыбнуться и покачала головой. Она старалась быть спокойной, чтобы облегчить Итачи расставание с ней. Меньше всего ей хотелось усугублять его страдания, но куноичи не была уверена, что у нее достанет сил сохранять спокойствие, пока душа ее раскалывается и кровоточит.

Итачи уже повернулся к двери и взялся за ручку. Не оглядываясь на девушку, он спросил глухим голосом:

— Ты хочешь, чтобы я убил тебя?

Сюихико вздрогнула. Сердце ее подпрыгнуло и быстро заколотилось в груди.

Теперь, когда ее руки не двигались, куноичи потеряла способность складывать печати, а значит, не могла воспользоваться техникой Итачи. Она была беззащитна перед АНБУ и волей Тадасу. Как человек, возможно, побывавший под действием гендзюцу противника, она должна была подвергнуться исследованию сознания и памяти. Заглянув в ее прошлое, дознаватели получили бы информацию о том, что произошло на Йоаке между ней и преступником из Акацки. Сюихико была бы обвинена в предательстве и умерщвлена. Но даже запятнать себя позором и вызвать ненависть вчерашних товарищей по оружию было не так страшно, как обнажить самые сокровенные участки собственной души и души Итачи. То, что принадлежало им двоим, должно было оставаться нетронутым.

— Нет, — ответила Сюихико, стараясь, чтобы ее голос прозвучал спокойно.

«Только не оборачивайся…» — с замиранием сердца подумала она.

Но Учиха не мог обернуться и заставить себя посмотреть на Сюи: любовь к ней угрожала разрушить все, чему он посвятил собственную жизнь, сделав бессмысленными гибель и страдания множества людей, лишив будущего тех, кто еще мог спастись. В эту минуту один лишь ее теплый взгляд стоил для него целого мира. Итачи понимал это и набирался решимости, чтобы перешагнуть через самое сильное чувство из тех, что когда-либо трогали его сердце.

— Ты обещала мне говорить правду, — произнес он, не оборачиваясь.

Сюихико задрожала сильнее. Закусив до крови щеку, она несколько секунд собиралась с силами, а потом сказала:

— И теперь понимаю, насколько это было безрассудно. Кажется, ты предупреждал меня об этом.

— Все же ответь на мой вопрос.

— Нет! Я бы не хотела, чтобы тебе пришлось убивать меня! Я бы никогда не попросила тебя об этом… Использовать тебя подобным образом, как это делали другие, заставлять тебя страдать, решая чужие проблемы, погружая собственную душу в еще большую тьму!.. Ты сам говорил, насколько презираешь таких людей, так неужели я могу стать одной из них?

Итачи взялся за ручку двери, но помедлил, прежде чем повернуть ее.

— Я снова разволновал тебя. Прости…

Так и не обернувшись и не сказав больше ни слова, Учиха ушел.

Голова Сюихико низко опустилась, темные пряди закрыли лицо, по щекам покатились горячие слезы, которые куноичи не могла ни остановить, ни отереть.

«А вдруг он больше не придет?!» — с ужасом подумала она, пытаясь подавить рыдания. Выпрямившись, запрокинув голову назад, Сюи ждала, пока высохнут ее слезы. Какими страшными будут эти дни… Слабость, унижение, позор — это ничто по сравнению с тоской от разлуки, с мыслью о том, что его больше не будет рядом. Вот что такое настоящая пытка: думать о том, что он больше не придет. Никогда не видеть его теплых глаз, не прикасаться к нему, не слышать его голоса…

«В истории Кумо не встречалось других столь возвысившихся братьев…»

Только воспоминания и иллюзии — пока у нее хватит сил. Впрочем, силы лучше поберечь для техники, которая разрушит ее разум, когда дознаватели предпримут попытку вторгнуться в него. Какой жестокой будет ее последняя битва…

Аккуратно сложив на постели одежду гостя «Йоаке», Итачи начал надевать облачение нукенина из Акацки, тщательно следя за тем, чтобы каждая мелочь оказалась на своем месте. Как только он закончил, картинка перед его глазами внезапно приблизилась, сделалась черно-белой и распалась на множество осколков, уступая место совершенно другой реальности: реальности вчерашнего дня, в которой они с Сюи были вместе.

Все, что он пережил за последние две недели на Йоакеяме, обрушилось на него потоком из воспоминаний, впечатлений и чувств. Итачи неподвижно стоял посреди комнаты, опустив голову и плечи.

Он отдал бы все на свете за возможность спасти ее, но такой силы не было даже у него. Итачи хотел бы остаться с Сюихико до конца, разделить с ней каждую драгоценную минуту ее жизни, особенно теперь, когда она еще больше нуждалась в заботе и помощи. Для этого требовалось уничтожить Кисаме и покинуть ряды Акацки. Уйти из Акацки означало оставить Саске без защиты, отказаться от своего плана и наблюдать со стороны, как Мадара разрывает мир на куски новой войной, и при этом не иметь уже ни сил, ни возможности вмешаться.

— Невозможно, — прошептал Итачи.

Ни он, ни она не согласились бы заплатить за собственное счастье подобную цену.

Все это Учиха обдумывал не раз. И знал, к какому логическому выводу должен прийти: Кумо убьет Сюи раньше, чем это сделает ее болезнь — и это неизбежно.