Итачи молча выслушал ее и лишь крепче прижал к себе.

— Как бы я хотел остаться здесь навсегда — в месте, где наши дороги пересекаются, — едва слышно сказал он.

Учиха позаботился о том, чтобы в оставшиеся три дня их никто не тревожил, заставив доктора Исии отменить все медицинские осмотры и процедуры, кроме самых необходимых. Молодые люди почти не расставались; комната Сюи стала домом для них обоих. Оба, не сговариваясь, старались избегать болезненных разговоров, не оглядываться на прошлое и не задумываться о будущем. Прожить оставшиеся три дня так, как если бы время остановилось.

— Ты знаешь, что это единственная ванна во всем санатории? — спросила Сюихико.

Взамен всех полагающихся по предписанию водных процедур они решили искупаться вместе. Итачи сидел, откинувшись спиной на изголовье ванны, а Сюи — откинувшись на него. Играя его рукой, она раскрывала ладонь Итачи, рассматривала линии на ней и длинные красивые пальцы, избегая касаться лишь перстня, который почему-то казался зловещим и вызывал неприятные ассоциации со сгустком крови, застывшим на поверхности стального лезвия.

— Правда? — расслабленным бархатистым голосом спросил Учиха, опуская ресницы.

— Конечно, ведь здесь есть бани, купальни и бассейны, так что в ванной нет нужды. Мне пришлось уговаривать доктора, чтобы он дал свое разрешение, и заплатить много денег, да еще потерять возможность переселяться в другие помещения.

— Так у тебя много денег, Сюи? — с усмешкой поинтересовался Итачи, приподнимая брови.

— Судзуми-сан, муж моей мамы и мой приемный отец, владел художественной мастерской. Там так чудесно расписывают ширмы! Меня всегда восхищало это искусство… Эскиз рисунка для моего покрывала с голубыми маками сделали именно там.

— Эта мастерская еще существует?

— Да. Управляющий, хороший друг Судзуми-сана, и его сыновья всем распоряжаются и однажды получат ее в свое владение. А пока доходы делятся поровну: так я и расплачиваюсь с «Йоаке». Ты знаешь, какое дорогое проживание здесь?

— Представления не имею, — с мягкой улыбкой ответил Итачи, наклоняясь вперед, чтобы вдохнуть аромат ее волос, который почти перебивался запахом мыльной пены.

Он с радостным удивлением отмечал про себя, как приятно беседовать с тем, кто тебе дорог, не только о судьбоносном и важном, но и о каких-то незначительных мелочах. В устах Сюихико и такие рассуждения казались милыми и любопытными. Куноичи, в свою очередь, нарочно касалась лишь легких тем.

— Ужасно дорогое…

— Как прекрасно, наверное, быть владельцем художественной мастерской, — произнес Учиха.

«Всего лишь навсего», — добавил он про себя.

— Жить в атмосфере творчества и красоты, трудиться каждый день, видеть результаты своего труда и радовать ими других… Итачи, ты бы хотел прожить такую жизнь?

— Да… А ты бы хотела прожить ее вместе со мной?

— Больше всего на свете, — девушка обернулась через плечо и коснулась поцелуем губ Учиха, наклонившегося к ней. — Значит, ты бы научился рисовать?

— Надо подумать. Пожалуй, я бы предпочел заниматься музыкой.

— Музыкой?

— Она похожа на прекраснейшее неуловимое гендзюцу, ты никогда этого не замечала?

Сюихико кивнула.

— Мы были бы очень счастливы, — прошептала она, глядя, как ее рука, сцепленная с рукой Итачи, скрывается под водой и пеной.

— Очень.

— Давай сегодня ночью смотреть на звезды?

— Как скажешь, Сюи.

Однако ночью небо заволокло тучами и поднялся ураганный ветер, так что молодые люди не стали забираться на крышу и остались на открытой террасе. Из-за непогоды они пробыли там совсем недолго.

— Смотри, какую-то несчастную птицу треплет на ветру. — Куноичи указала направление рукой. — Это ведь не один из твоих воронов?

— Мои вороны прячутся от непогоды: штормовому ветру развеять их довольно легко. Прости, Сюи, я не вижу никаких птиц.

— Как же так?

— Все расплывается вдалеке.

— Но ты же видел…

— Я видел глазами своих воронов.

Сюихико подняла голову и взглянула на Итачи. Ветер играл ее темными волосами, перекидывая мягкие пряди то на одну, то на другую сторону, иногда закрывая лицо.

— Твое зрение становится хуже?

Учиха кивнул.

Куноичи беззвучно вздохнула и взяла его за руку. Он крепко сжал ее пальцы в ответ. Какое-то время они стояли молча, пока ветер трепал их волосы и одежду, и смотрели на штормовое море туч, проносившее свои черные волны по низкому небу. Стояли неподвижно, незыблемо перед лицом бури, держась за руки, с одним общим током чакры на двоих и мужеством, перетекающим из сердца в сердце.

Как бы этого ни хотелось двум самым сильным мастерам иллюзий, время не остановилось, и вечер перед расставанием настал. Он распростер свои грозные крылья, окутав комнату в санатории «Йоаке» тенью, которую не могло развеять полностью даже самое сильное чувство. Итачи стоял перед полкой с книгами, перебирая их в рассеянности и думая о своем. Ему, хозяину тысячи масок, пришлось приложить усилия, чтобы скрыть горечь, растравляющую душу при мысли о разлуке с Сюихико.

Сдвигая в сторону подставку с фигурками зверей, он нечаянно опрокинул Восьмихвостого, но никак не попытался остановить его падение, наблюдая за ним безразличным взглядом. Яшмовый Гьюки со стуком ударился об пол и откатился в сторону.

Сюихико, сидевшей в мягком кресле, опираясь подбородком на ладонь, и наблюдавшей за Итачи, захотелось вдруг разбить все фигурки одну за другой.

Учиха наклонился и поднял Гьюки.

— Одно щупальце откололось.

— Ну и ладно.

— Прости меня, Сюи.

— Ты ни в чем не виноват.

Итачи со вздохом задвинул подставку обратно и остался стоять, опираясь рукой о полку с книгами, глядя на Сюихико. Куноичи невольно заметила, что в его движениях начинает проявляться тот Итачи, который носил балахон Акацки и маску равнодушия на своем лице.

«Может, так ему легче?» — подумала девушка. Но у них оставались почти сутки времени, и Сюихико хотела провести его с совершенно другим Итачи.

«Для него расставание омрачается мыслями об опасности и гибели, которая мне угрожает. Как бы мне ни было больно его отпускать, я знаю, что перед ним лежит целый отрезок жизни, что у Итачи есть родной человек, даже если они отринуты друг от друга, и дело, которому он отдает все силы. А что останется у меня?..»

Сюихико заставила себя улыбнуться.

— Знаешь, все может быть не так ужасно. Если Тадасу вернется сюда, я расскажу ему о твоем пребывании на Йоаке и покажу воспоминания о первом дне нашего знакомства: сражение с помощью гендзюцу и вынужденное перемирие. Тогда он подумает, что я была твоей заложницей, а не сообщницей, и АНБУ оставят меня в покое.

Хотя такое развитие событий казалось ему крайне маловероятным, Учиха все же несколько оживился.

— Если бы я застал возвращение АНБУ, то мог бы использовать мое гендзюцу и убедить их в чем угодно.

— Это только отсрочило бы развязку. И потом, тебе нельзя использовать Мангеке шаринган и Цукуеми без особой нужды: ты будешь быстрее терять зрение и силы. Я не хочу продлевать свое бессмысленное существование, сокращая твою драгоценную жизнь.

Итачи нахмурился. Выпрямившись и сделав шаг в сторону кресла, он склонился над Сюи, которой пришлось невольно запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. Приблизившись к ней, Учиха сказал:

— Я прошу тебя никогда больше не называть свою жизнь бессмысленной. Ты не можешь себе представить, насколько она мне дорога.

— Хорошо… — пролепетала Сюихико, теряясь от силы черного пламени, разгоравшегося в зрачках Итачи так близко от нее.

Суровое выражение лица молодого нукенина смягчилось, когда он заметил смущение девушки.

— Я не буду отзываться пренебрежительно, о том, что тебе дорого, — тихо пообещала она.

Итачи окинул всю ее взглядом: вжавшуюся в спинку кресла, охваченную трепетом, с расцветающим на щеках румянцем. Опираясь руками на подлокотники, наклонившись над ней, он невольно заставлял ее тело чувствовать угрозу. Однако Сюихико знала, что Итачи по своей воле никогда не обидит ее, поэтому испытывала сильное волнение, но не страх.