В этот момент Итачи уже не мучили сомнения. Прошлое осталось где-то позади — так далеко, что не отбрасывало на него своей мрачной тени. Он думал только о том, что кожа Сюихико создана для поцелуев, а все ее нежное тело — для любви.

В комнате горела одна лишь настольная лампа, ярко освещая пустое кресло и закрытую книгу на столе, все прочее пространство тонуло в полумраке. Сюи чувствовала, что время близится к рассвету, но в ее комнате это не имело значения: здесь не было окон. Кровать была узкой, но им обоим хватило места. Девушка лежала на боку, подложив руку под голову, и смотрела на лицо спящего Итачи, расположенное прямо перед ней. У него были густые темные ресницы и красиво очерченные брови. От внутренних уголков глаз две тонкие черные дорожки разбегались к середине щек. Правая рука лежала перед ним на уровне шеи, на безымянном пальце поблескивал перстень с багровой вставкой, который Итачи никогда не снимал — даже ночью.

Сюихико с благодарностью и трепетом думала о том, как он доверился ей, позволив себе заснуть в объятиях куноичи враждебной деревни. И пусть она была неспособна причинить ему зло, Учиха не мог знать этого наверняка — мог только верить.

Он проснулся и глубоко вздохнул. Сюи натянула покрывало до самых ушей, оставив на виду лишь искрящиеся счастливым смехом глаза. Итачи ласково улыбнулся, приподнялся на локте, сгреб девушку в свои объятия и откинулся назад, спиной на подушку. Сюихико лежала, прижимаясь щекой и ладонью к его груди, прислушиваясь к биению своего и его сердца, пока не прозвучал вопрос:

— О чем ты думала, когда смотрела на меня?

Куноичи приподнялась, а затем села с помощью рук, не отодвигаясь от Итачи.

— Я бы не хотела озвучивать свои мысли: они могут огорчить тебя.

Учиха тоже сел повыше. Его темно-русые волосы, короче остриженные у лица, позади свободно спускались на спину до самых лопаток.

— Все же поделись ими со мной.

— Будь я истинной дочерью Кумогакуре, могла бы убить тебя сегодня ночью. И то, что ты пошел на этот риск, кажется мне приятным… и странным.

Черные глаза внимательно и серьезно смотрели в светло-серые.

— Я бы рискнул, если бы это касалось меня одного. Ворон из чакры, который находится внутри тебя, настроен чувствовать не только опасность, но и намерение убить.

— Но ведь ты научил меня, как избавиться от этой техники.

— При развеивании техники я тоже получаю соответствующий сигнал.

Во взгляде Сюихико промелькнуло восхищение.

— Что еще может этот ворон из чакры?

— Может служить проводником для других техник. Достаточно лишь сложить печати, чтобы с его помощью убить. Правда, это невозможно, если противник способен оказать сопротивление и его собственная чакра активно циркулирует в теле.

— Значит… ты в самом деле так просто мог убить меня с самого первого дня нашего знакомства?

— Я не хотел этого делать.

По губам Сюи скользнула усмешка.

— А я еще воображала, что могу сразиться с тобой… Пожалуйста, расскажи мне об этой технике.

— Враждебная чакра может поразить разные органы человеческого тела, выведя противника из строя или, если будет направлена прямо в сердце, быстро убить его. Это не так просто сделать, если его собственная чакра не истощена и движется в теле естественным образом.

— А если он остановит ток чакры в своем теле в этот момент, твой ворон поразит его?

Учиха кивнул.

— Итачи… я могу активировать эту технику самостоятельно?

— Сюи…

От волнения нукенин не сразу заметил, что назвал девушку неполным именем. Сюихико покраснела, невольно вспоминая, как он обронил вчера это имя в порыве страсти, между поцелуями, и ей захотелось вдруг, чтобы он называл ее именно так.

— Ты знаешь, что АНБУ придут за мной, — произнесла куноичи. — Я не могу позволить им увести меня в Кумо и открыть дознавателям путь в мое прошлое. Там есть ты.

Итачи нахмурился.

— После разговора со мной Тадасу собирался подняться в башню и отправить птиц с донесениями об обнаружении следов Акацки. Твои вороны должны были видеть это.

Учиха кивнул.

— Ты уничтожил послания?

— Да.

— Значит, АНБУ вернутся сюда, как только это выяснится. Скорее всего, тебя уже не будет здесь.

Под тяжелым взглядом черных глаз Сюихико стало не по себе, но она мужественно выдержала его и сказала:

— Пожалуйста, пойми: я не хочу быть беззащитной перед ними. Так или иначе я найду способ защитить свои воспоминания.

— Какой же? — глухо спросил Итачи.

— Я ведь мастер гендзюцу. При попытке вторгнуться в мое сознание, я использую иллюзию с лучами, пронзающими тьму.

— Это же… пытка.

— Пытка, которую я не смогу выдержать слишком долго. Я умру до того, как они найдут способ противостоять этой технике.

— Если у тебя хватит чакры…

— В крайнем случае я прибегну к помощи Тадасу.

— Каким образом?

— Расскажу ему о том, что его отца убила моя мать.

Итачи, откинувшись спиной на стену, находился в тени, иначе Сюихико заметила бы его бледность. Он вспомнил ту иллюзию, в которую куноичи поместила его, заставив испытать ужасную боль, но сейчас она делала ему еще больнее, рассуждая о наилучшем способе убить себя. А хуже всего было то, что выводы Сюихико полностью согласовывались с логикой и здравым смыслом: только смерть могла спасти ее от допроса.

— А если он выберет другой способ отомстить, кроме смерти?

— Поэтому я прошу тебя показать мне твою технику.

— Дракон, — произнес Итачи, опуская глаза и чувствуя, что во рту его пересохло, — Собака, Крыса, Кролик, Змея, Птица…

Сюихико запоминала названия печатей, представляя их перед своим мысленным взором.

— Это Техника Черных игл чакры. Она сработает сама, нужно просто ее запустить. Представь ворона внутри себя, представь, как он распадается на множество бритвенно-острых перьев, одно из них движется к сердцу и, касаясь его, взрывается десятками тонких игл.

— Как красиво…

— А теперь я хочу, чтобы ты дала мне слово использовать ее только как спасение от чего-то более ужасного.

— Даю слово. Я же сказала, что не могу убить себя из жалости — только не так. Но если придется защищать то, что мне дорого, думаю, я смогу и буду иметь право сделать это.

Итачи с тоской смотрел на девушку, сидевшую перед ним, — ей приходилось опираться на руку, чтобы удерживать равновесие, — казавшуюся беззащитной и хрупкой, а на самом деле такую же неумолимую в собственных решениях, как и он сам.

«Я люблю тебя», — сказала она ночью, и в ту минуту он был бесконечно счастлив. Как мог Учиха Итачи быть счастливым? Как удалось ему на время освободиться от тьмы, в которой он пребывал уже очень давно? Сюи спасла его, поместив в ту реальность, в которой божественная сила не имела никакого значения: перед лицом чувства, захватившего все его существо, Итачи был всего лишь человеком — беззащитным, уязвимым и слабым.

— Я все-таки огорчила тебя, — произнесла Сюихико с сожалением. — Но знаешь, впервые за долгое время я больше не чувствую себя беспомощной.

Молодой нукенин беззвучно вздохнул: беспомощным чувствовал себя он. Однако ему стало легче, когда Сюи, придвинувшись, оказалась в его объятиях и прошептала, почти касаясь губами шеи Итачи:

— Прости меня…

Он простил ее раньше, чем она договорила эту фразу до конца, и, чуть склонив голову набок, прижался щекой к ее волосам.

— Не в это утро стоило вести такие разговоры, — произнесла Сюи.

Чувствуя кожей тепло его тела, она испытывала желание прильнуть к нему навсегда, стать его частью, провести вечность в тесных, но нежных объятиях. Однако, едва только ее ресницы при мысли об этом начали опускаться, прикрывая затуманившиеся страстью глаза, Сюихико беззвучно вздохнула и заставила себя снова стать серьезной. Отстранившись, она произнесла:

— Каждый из нас следует своим путем, и, кажется, обе эти дороги ведут сквозь тьму. Но в том месте, где они пересекаются, мрак рассеивается и мы можем видеть друг друга. Жаль, что нам нельзя и дальше идти вместе.