«Это невозможно!» — подумал Итачи. Невыносимо было наблюдать за тем, как она горюет, и ничего не предпринимать. Отбросив все разумные доводы и позволив своему сердцу принимать решения, он подхватил девушку и одним быстрым, сильным движением пересадил ее к себе на колени. Так они сидели какие-то время: Итачи обнимал ее, кутая в халат ее нежные белые плечи, а Сюихико плакала, прислонившись к нему мокрой головой.
Постепенно она успокоилась и отняла ладони от лица, но не убрала их, одну руку прижав ко рту, а другой робко касаясь ворота его кимоно.
— Испугалась? — мягко спросил Учиха, глядя на нее из-под темных ресниц.
— Да, но я не из-за страха плачу… Мне просто обидно!
— Обидно?
Сюихико кивнула. Она и вправду была похожа в этот момент на обиженного ребенка, но в следующую секунду, подняв на Итачи серьезные глаза, перестала казаться маленькой девочкой.
— Мне обидно оттого, что все это так глупо и бессмысленно! Как будто я лишь облако в этой жизни, которое быстро проносится по небу, не принеся дождя и не заслонив собой солнца; снег, который выпадает в начале ноября, чтобы растаять поутру; пена, которая ложится на песок, а потом исчезает, смытая новой волной… Итачи, неужели моя жизнь совсем ничего не стоит? Чтобы умереть так…
Такой болью отозвались в его душе эти слова, что он не сумел сохранить спокойное выражение лица.
— Нет. Только не твоя…
Итачи так крепко прижал ее к себе, как будто надеялся удержать этими объятиями от гибели. «Почему я родился одним из Учиха?» — с ненавистью вопрошал он сам себя, хмуря в бессильной ярости свои темные брови. Будь он кем угодно, только не собой, смог бы как-то помочь ей или хотя бы стать ее утешением…
Сюихико как будто снова сделалась спокойной.
— Жаль, что я не могу быть по-настоящему хладнокровной, — задумчиво произнесла она, немного отстраняясь от Итачи. — Есть что-то лицемерное в том, как я цепляюсь за жизнь.
В этот момент Учиха понял, что ее спокойствие — маска, и верить стоит не ее серьезному взгляду, а бледным губам и едва заметно подрагивавшим пальцам.
— Не стоит так говорить…
— Будь я по-настоящему мужественной и хладнокровной, я приняла бы это как подарок судьбы, божественное милосердие, избавляющее меня от ужаса ожидания скорой смерти и страданий, которые омрачат конец моего жалкого пути.
Именно так она выглядела — горящие глаза, бледное лицо — за мгновение до того, как использовала на нем то гендзюцу, сотканное из света, тьмы и пронзительной боли, поэтому Итачи понял, что ее горе сменилось яростью и лучше молча выслушать ее, чем пытаться успокоить.
— Неужели лучше было бы лежать целыми днями, неделями без единого движения, запертой в парализованном теле, дожидаясь полного истощения и потери сил? Чужие люди будут прикасаться ко мне, обслуживать, пытаться продлить существование… жалеть меня! Или презирать… А я… останусь наедине со своими мыслями и воспоминаниями, которые не сулят мне ничего… ничего, кроме боли! Может быть, я должна была умереть вместе с Аюто и Акихито? Почему Мори Ютсу не убил меня? Зачем… зачем я живу? И еще пытаюсь бороться за эту жизнь, полную унижений…
Куноичи с горечью усмехнулась. Руки ее уже заметно дрожали, грудь часто вздымалась. Ей не хватало воздуха, и она замолчала, пытаясь отдышаться.
— Мне стоило бы…
— Что? — прервал ее Итачи, нахмурившись. Он тоже был бледен. — Убить себя?
— К сожалению, я не могу этого сделать. Вернувшись из Хашимори, я поклялась, что никогда больше не буду себя жалеть. В моем случае самоубийство — это проявление жалости к себе, а значит, я не могу поступить подобным образом и должна буду вынести все.
Сюихико посмотрела на пол, залитый водой, и подумала: «Как глупо отказываться от такого подарка судьбы…» Шиноби учат в определенных ситуациях преодолевать инстинкт самосохранения, но ведь она всегда была плохим шиноби…
Учиха тяжело вздохнул, взял белую руку Сюихико и осторожно пропустил ее через рукав халата, а потом проделал то же со второй рукой и, наконец, аккуратно расправил ткань на ее плечах и воротник возле ее шеи. Девушка на секунду приоткрыла рот от удивления, щеки ее начали розоветь, а Итачи все никак не мог оторвать кончиков пальцев от нежной кожи, проведя ими по шее до самого ушка. Ресницы его опустились, он слегка наклонился вперед и поцеловал Сюихико, придерживая рукой ее голову.
— Какое это было бы несчастье, если бы я никогда не узнал тебя… — сказал он очень тихо, отстраняясь.
Легко поднявшись на ноги вместе с Сюихико, он отнес ее на постель и окутал покрывалом. Куноичи, совершенно смущенная, но отвлекшаяся от мрачных мыслей, кое-как высвободилась из полотенца, не распахивая халата, и вытерла влажные волосы. Итачи тем временем подошел к столу и взял с него расческу. Он сел на край постели и принялся прядь за прядью нежно перебирать и разглаживать ее волосы.
Сюихико смущенно улыбалась и думала о том, что только его забота нисколько не тяготит ее, и о том, что она не чувствовала себя униженной в его глазах, несмотря на случившееся. Хотя, будь на его месте любой другой человек, куноичи сгорела бы со стыда и страдала от мук уязвленной гордости.
Эту ночь Кисаме решил провести под открытым небом, а точнее под раскидистыми ветвями могучих елей, порубив сухие деревца для костра, соорудив себе лежанку из душистого лапника и накрыв ее сверху походным одеялом. Он развернул бумагу, в которую были завернуты пирожки с мясом, и принялся за ужин.
Самехада лежала рядом, но не подавала признаков жизни, чувствуя, что нукенин все еще раздражен по поводу недавней истории: когда Кума-тайчо решился убить себя, меч мог воспротивиться, но вместо этого охотно прошелся по его горлу, хотя не ощущал со стороны Кисаме намерения немедленно прикончить Фринта. Подобная кровожадность была естественна для Самехады, но иногда приходилась некстати.
Впрочем, после дня, проведенного в городке под названием Хаги, нукенин вполне мог считать свою миссию удачно выполненной. Перед входом в город ему пришлось изменить внешность, используя технику перевоплощения, а затем прогуляться по разного рода заведениям, которых избегали шиноби и в которых можно было раздобыть информацию. Обычно этим занимались шпионы Сасори, коих было немало, но так получилось (и Кисаме подозревал, не случайно), что человек, собиравший сведения в Стране Молний, перестал выходить на связь — сгинул. Собственно, это стало поводом отправить Кисаме и Итачи на разведку. Истинная причина заключалась в необходимости подлечить Итачи, но при этом скрыть его недуг от других членов организации.
Благодаря трусости Кори стало известно, где предпочитает проводить свои тренировки Нии Югито — в Лесу Гигантов. А о том, что это за место, Кисаме узнал подробнее, затесавшись в компанию лесорубов в одной из дешевых гостиниц неподалеку от городских ворот. Пришлось изображать грубоватое дружелюбие, пить и тягаться на руках, чтобы рабочие приняли его за своего. Они-то и рассказали о вековых соснах, чьи стволы в обхвате составляют два-три человеческих роста, а корни похожи на клубок гигантских змей. Такие деревья росли в северо-западной части страны и были защищены от посягательств рубщиков приказами Райкаге.
Зачастую бывало так, что горный перевал — единственная удобная дорога к лесу — перекрывался для простых людей. «Видимо, чтобы синяя кошка могла порезвиться, не покалечив случайных прохожих, — думал Кисаме. — Что ж, теперь я могу сообщить Какузу не только точное место, но и время тренировок джинчурики Двухвостого».
Специфика положения сосуда Хвостатого Зверя в Деревне заключалась в том, что он был не только ценнейшим объектом, но и самым мощным ее оружием, а значит, должен был защищать себя сам. Кумо имела в своем распоряжении трех сильнейших ниндзя: джинчурики Двухвостого, джинчурики Восьмихвостого и Четвертого Райкаге. Кисаме доставляло особое удовольствие представлять столкновение со всеми тремя одновременно — с поддержкой Итачи, конечно же. Не исключено, что вдвоем они бы справились с таким противником, срезав вершину пирамиды силы в Стране Молний. Но… такого приказа не было, да и подобная встреча без посторонних помех казалась крайне маловероятной.
