— Зачем вы здесь? — спросил Рига.

— Преследуем одного из Акацки, точнее, пытаемся напасть на его след.

— Вы опоздали: на Юхаки был бой, погибли двое наших.

— АНБУ?

— Бывший АНБУ, Кума-тайчо, и один из его чунинов.

— Черт! — Тадасу сжал руку в кулак с такой силой, что его кожаная перчатка заскрипела. — Где же вы были все это время, пока у вас под носом…

— О чем ты? — хмуро прервал его Рига.

— Мы преследуем его от самого места гибели отряда Оороры-сан больше четырех суток. Я отправил из санатория «Йоаке» трех птиц: в Кумогакуре, на заставу Дзанго и к вам, на Юхаки.

— Мы только что с заставы Юхаки: никаких сигналов нам не поступало ни с Йоакеямы, ни от Райкаге.

— Как такое может быть?

Тадасу коротко пересказал все, что ему было известно о действиях Акацки на территории Страны Молний.

— Если бы мы знали, отправились бы сами на поиски пропавших генинов.

— Пропали какие-то генины?

— Генины-то как раз вернулись, а отряд, который их прикрывал, столкнулся с Мечником Тумана. Мы пытаемся отыскать его следы.

— На заставе уже знают?

— Да, оттуда отправят донесение Райкаге, но я считаю, что вам срочно нужно отправить еще одно — с теми сведениями, что есть у вас.

Тадасу крепко стиснул зубы: им придется бежать всю ночь, в лучшем случае двенадцать часов, а скорее, учитывая состояние отряда, все шестнадцать.

— Удачи.

— И вам.

Рига и его люди двинулись дальше по дороге и вскоре растворились в вечерних сумерках.

— На Юхаки, — коротко бросил Тадасу и сорвался с места.

«Закончу это дело и подам в отставку, — думал он на бегу. — Хватит с меня проверок на прочность. Заберу Сюи из «Йоаке», и будем жить вдвоем где-нибудь на окраине Кумо. Она, конечно, снова станет сопротивляться, но пора перестать обращать на это внимание — Сюи сама не знает, чего хочет. Она всегда была мечтательницей, ей нужен кто-то, кто мыслит трезво и способен позаботиться о ней».

Представив себе лицо Сюихико, Тадасу почувствовал больше жара в крови и ускорился.

«Джирайя, — думал Итачи, — вот человек, который мог бы раскрыть природу печати на глазах Сюихико. Если бы только она была куноичи Листа, а не Облака». Но имеет ли смысл думать о невозможном? Хьюга не приняли бы ее, лишь потребовали бы вернуть себе бьякуган — без его бесполезной для них оболочки. И даже если бы один из великих Саннинов согласился помочь куноичи Облака, кто стал бы просить его об этом? Акацки?

— Какая же третья причина? — мягко спросила Сюихико, позволяя ему играть своими пальцами. Пребывая в задумчивости, Итачи не отпускал их.

— Твои потрясения от того, что произошло в Хашимори, могли стать как поводом, так и причиной болезни.

— Итачи, ты хочешь сказать, что я сама разрушаю собственное тело?

Куноичи говорила спокойно и очень тихо, но он чувствовал, что ранил ее.

— Нельзя исключать такую возможность.

Молодые люди молчали какое-то время. Его рука без движения лежала поверх ее руки.

— Я, конечно, заслуживаю наказания, но считаю, что скорее искупила бы свою вину, посвятив жизнь служению Кумо, а не влача столь жалкое существование вдали от людей и заживо похоронив собственные таланты.

Учиха наклонил голову в знак согласия; ресницы его опустились. Сюихико повернулась и внимательно на него посмотрела.

— Итачи… А ты предполагал подобное в отношении себя?

В этот момент нукенин почувствовал то же, что и мастера гендзюцу, в чьи ловушки он намеренно попадался, а затем менялся с ними местами, подчиняя иллюзию себе. Вопрос оказался таким неожиданным и личным, что Итачи против воли покраснел. Эта реакция, конечно же, не укрылась от пристального взгляда куноичи, так что в конце концов пришлось сказать правду.

— Да, я рассматривал этот вариант. Наш разум так устроен, что пытается установить как можно больше связей и соединить множество несвязанных друг с другом фактов. Человеку свойственно расценивать собственные страдания как наказание за что-либо. Это наделяет их смыслом. Тем не менее, даже являясь прямым следствием определенных событий, страдания вовсе не искупают их.

Лицо Учиха при последних словах сделалось жестким.

— Что же искупает? — очень тихо спросила девушка. — Может быть, смерть?

— Искупление… Как будто угли прогоревшего костра снова могут стать древесиной, а сгнившие листья — вернуться на ветки деревьев.

— Но ты ведь сказал, что я изменилась! Значит, это возможно…

— Я прожил тот отрезок твоей жизни и могу сравнивать.

Сюихико часто дышала, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Она шевельнула левой рукой, но игла в ее вене дернулась и трубка с лекарством натянулась, тогда куноичи пришлось забрать свою правую руку из-под руки Итачи и прижать ее к груди, чтобы хоть как-то успокоить усиленно бьющееся сердце.

— Ты готов простить мне все что угодно, но себе ничего не прощаешь, каждым своим поступком сгущая мрак, в котором пребывает твоя душа. Ты не ищешь света, лишь плотнее закрываешь глаза, веря, что вокруг беспроглядная тьма… Ты ненавидишь себя?

— Да.

Свет… Где-то на краю его сознания, подобного затянутой мглой унылой земле, брезжил свет — слабый огонек света, имя которому было Учиха Саске.

— Как мы похожи с тобой, — вдруг сказал Итачи. — Ты так снисходительна ко мне и так безжалостна к самой себе. Но я снова разволновал тебя…

В этот момент в кабинет вошла медсестра и обратилась к молодым людям с какой-то вежливой и дружелюбной фразой, а потом замолчала вдруг: Сюихико и Итачи, вцепившись в ручки своих кресел, хмуро и напряженно смотрели друг другу в глаза, не обращая внимания ни на что вокруг. Пришлось заговорить с ними снова.

«Кажется, на этот раз сплетни Ясу-чан имеют под собой основания, — подумала женщина, скатывая пустые трубки в кольца, — этих молодых людей не оторвать друг от друга».

Итачи молча катил кресло Сюихико по коридору: из-за плохого самочувствия ей требовался отдых. Его удивляла и беспокоила сила глаз этой куноичи; в иные моменты Учиха казалось, что взгляд Сюихико способен пронизывать мрак его души и касаться живых ее участков.

— Приятного отдыха, — спокойно сказал он, оставив девушку в ее комнате и повернувшись к двери.

Сюихико казалось, что в ее груди разлился свинец — так тяжело было дышать, но беспокоилась она не о себе.

«Я ошибалась, думая, что он готов пожертвовать жизнью ради достижения цели: он жертвует большим, намного большим и не ждет, что смерть очистит его хотя бы от части преступлений. Итачи смирился с тем, что изменился навсегда, с тем, что его душа навечно погрязла во мраке… Но… ради чего? Я знаю, сейчас он уйдет и будет мучить себя этими мыслями. Могу я хоть ненадолго облегчить его ношу?»

— Итачи! — Сюихико схватила его за запястье, но почти сразу же отпустила, слегка покраснев под быстрым взглядом черных глаз. — Позволь мне показать тебе кое-что…

— Но разве ты не устала?

— На это мне хватит сил.

Казалось, что солнечные лучи пронизывают окружающее пространство, наполняя его золотистой слепящей пылью и звоном множества цикад, разбитым на тысячи осколков, рассеянным в воздухе и оттого приглушенным. Глаза Итачи невольно щурились, спасаясь от яркого света, лицо пылало от жары и напряженного бега. Ветра не было, но воздух, разрезаемый его быстрым движением, приятно овевал горячую, влажную от пота кожу на лбу и щеках. Легкие ступни едва приминали иссушенный солнцем ковыль.

Широкое всхолмье, волнами уходящее к самому горизонту, обрывалось всего в нескольких десятках метров по правую руку Итачи. Он слышал плеск волн, бьющихся о каменистый берег, и мечтал окунуться в них. После удачного завершения миссии по доставке ценного предмета искусства у Итачи остались целые сутки форы, чтобы вовремя вернуться в Кумо, так что он мог себе позволить задержаться на денек на морском побережье.

Ускорившись, Учиха взял правее и через пару минут бежал уже почти по самому краю обрыва, разглядывая рваную линию берега внизу. Купаться на таком скалистом побережье очень опасно: волны могут двигаться непредсказуемо, завихряться и создавать воронки, биться о торчащие острые выступы. Шиноби, не связанному со Стихией Воды, лучше не соваться в такие места. Но как же хотелось искупаться! И каким бесконечно прекрасным казалось сине-зеленое море с небольшой рябью и мириадами отблесков солнца на ней — точно чешуйчатая спина лениво раскинувшегося до края неба дракона.