— Это было очень глупо, — заметил Кисаме, встряхивая Самехадой.

В следующую секунду он встретился взглядом со своим противником.

Лицо Энэри было белее снега; глаза пылали; рот был искривлен. Выражение бесконечного ужаса, отвращения, непонимания и горя застыло на нем. Этот ужас не имел отношения к страху: Энэри не боялся Кисаме, но его жестокость поражала его.

Нукенин молча смотрел на него в ответ.

«И этот считает меня чудовищем, — думал он с мрачной усмешкой, которая, впрочем, быстро погасла. — Но почему я должен жалеть его тело, если у меня никогда не было такого тела? Почему я должен щадить его друзей, если у меня никогда не было таких друзей? И почему меня должно заботить его будущее, хотя я сам не имею будущего? Хищнику — жалеть свою жертву?..»

Не желая больше терпеть этот взгляд, Кисаме ударил Энэри ногой в лицо. Джонин откинулся на снег и остался лежать, прикрытый телом друга, в луже его горячей крови.

Фринт поднял голову и открыл глаза. Шумно дыша через нос, он выпрямился, расправляя могучие плечи, покрытые шерстью, и замер.

— Не успел… — горестно пробормотал он, глядя на тела своих бойцов. — Не успел…

Грозный, ужасающий своей мощью рев раскатился в морозном ночном воздухе.

— Я разорву тебя на куски, Хошигаки Кисаме!..

========== Глава VIII. Один на один ==========

Все было хорошо: Юруске подлечил ногу неудачливого генина и успокоил юных куноичи, которые с одинаковым рвением ухаживали за своим товарищем и отчитывали его.

— Будешь еще выделываться и скакать по обледенелым камням? — ворчала девочка, выполнявшая обязанности командира. — Сэмпай, вот вы его лечите, а лучше бы наподдали хорошенько…

— По-моему, он сам неплохо справляется с задачей покалечить себя, — вторила ей подруга.

— Нога срастется недели через две, — серьезно произнес Юруске. — В Юхаки ему наложат гипс. Теперь можно нести его на спине, не боясь усугубить повреждение.

Ему пришлось отдать приказ генинам двигаться без отдыха до самой заставы и быть настороже. Первое время Юруске нес мальчика на себе и отряд бежал довольно быстро. В какой-то момент ремешок сумки с кунаями, пристегнутый к жилету, лопнул и кунаи и сюрикены чунина высыпались на снег. Передав свою живую ношу девочке-командиру, Юруске быстро наклонился, подбирая оброненное оружие, и вдруг сердце его сделало несколько замедленных и болезненных толчков.

«Что это за ощущение? — подумал юноша, хмурясь. — Почему у меня рука дрожит?»

Он выпрямился и посмотрел назад, на гору Юхаки: там сражались его товарищи. Поначалу Юруске не сильно беспокоился — скорее, огорчался, что пропустит нечто важное. Ему даже в голову не приходило, что команда Фринта может пасть в бою с нукенином. Разве его отец не один из самых сильных шиноби, которых он знал? Разве Томоока и Энэри не первоклассные бойцы, превращавшиеся под его руководством в смертельное оружие?

Даже теперь Юруске не столько осознавал, сколько ощущал опасность. Дурные предчувствия сжали его сердце безжалостной хваткой.

— Я должен вернуться, — пробормотал он, затем повторил громче: — Я должен вернуться.

Режим Мудреца изменил тело капитана Фринта, сделав его более крупным, словно свитым из тугих жгутов мышц. Джонин увеличился ростом, но стал более коренастым, сгорбился, так что выступил загривок, скрадывавший сзади очертания широкой шеи. Рубашка треснула по швам, короткие рукава распались, выпуская мускулистые руки, покрытые шерстью от плеча до почерневших укоротившихся пальцев с массивными когтями. Фринт не до конца потерял человеческий облик, но в тени был скорее похож на зверя.

Впрочем, света звезд для Кисаме было достаточно, чтобы разглядеть лицо противника, искаженное яростью. Щетина теперь казалась частью покрова из шерсти, как и густые, вставшие дыбом волосы и темные брови, затенявшие белки глаз. Глаза Фринта не изменились — они были все такими же черными, а взгляд казался еще острее.

— А теперь, — прорычал он, — никакая сосущая чакру тварь тебе не поможет…

Хошигаки Кисаме издал скрипучий смешок, поведя Самехадой в воздухе.

— Природная энергия, да? — спросил он. — Кто бы мог подумать, что у Кумо есть такой ниндзя…

— Тебе бы ожидать большего от величайшей из Деревень, — Фринт отставил одну ногу назад и напрягся, готовясь к рывку, — раз уж ты явился сюда…

Нукенин усмехнулся, не ослабляя внимания. Он крепче сжал рукоять меча и сказал тихо:

— Не вздумай жрать ее, поняла?

Самехада недовольно заурчала: за кого он ее принимает? Ей ли после чудесного, насыщенного аромата чакры прельститься безвкусным едва ощутимым запахом, который шлейфом окутывал врага? Она его не видела и почти не различала на фоне камней и сосен. Клинок напыжился, растопыривая бритвенно-острые чешуйки, и выхаркнул ранее проглоченные камни навстречу противнику. Разве такое переваришь?..

Кисаме очертил мечом полукруг, намереваясь рассечь грудь прыгнувшего к нему Фринта, однако джонин проигнорировал обе атаки: камни отскочили от него, как от скалы, а лезвие лязгнуло о стальную шкуру и высекло сноп искр, осветивших неестественно затвердевшую темно-серую шерсть.

Нукенин не успел даже приподнять брови от удивления — ноги спружинили сами собой, унося тело из-под удара огромной лапы. Черные когти полоснули по гладкой серо-голубой коже, вспарывая мощную грудь Кисаме и оставляя на ней достаточно глубокие раны.

«Его сила, скорость и выносливость выросли в разы в этом режиме», — подумал мечник, отступая и загораживаясь мечом от новых ударов.

— Разорву!.. — сквозь зубы прорычал Фринт.

Ему нужно было любой ценой навязать ближний бой, достать до тела ненавистного нукенина, однако Кисаме, выставив вперед раздувшуюся Самехаду, не позволял противнику приблизиться. Пришлось удерживать меч обеими руками и широко расставить ноги — и то, джонин постепенно двигал клинок, упершись в него лапами и плечом.

«Он вырвет мне лицо или проломит череп, — подумал Кисаме, — после такого трудно будет восстановиться…»

Так они боролись какое-то время, уцепившись за раздувшийся, подобно иглобрюху, клинок.

«Не уступлю!» — думал Фринт, чувствуя, как горячая кровь пульсирует в его теле, превращая мышцы в камень.

«Не уступит», — подумал Кисаме и, резко ослабив хватку, отскочил.

Самехада в этот момент приняла прежнюю форму, так что джонин по инерции подался вперед, но быстро вновь обрел равновесие. Он преследовал врага длинными прыжками, демонстрируя великолепную скорость и неожиданную для подобного телосложения ловкость.

К этому времени ночь перевалила за середину, погода резко изменилась: мороз начал спадать, а с юго-востока задул влажный ветер. Он проносил по небу небольшие облачка, и их легкие тени скользили по склону Юхаки.

Оба противника неплохо видели друг друга в свете звезд. Грудь Кисаме почти от самых ключиц и до пояса была залита сочащейся из ран темно-багровой кровью. Это его не смущало: Самехада делилась с ним чакрой и не давала ощутить усталость или упадок сил. Про царапины, оставленные на бугристом прессе мастером четырех мечей, он уже почти забыл, да и боли от глубоких ран, нанесенных когтями Фринта, в пылу схватки почти не чувствовал. Отступая, нукенин не поворачивался спиной к своему противнику и продолжал внимательно изучать его движения.

«Что это? У него тоже кровь? — подумал Кисаме. — На плече и на лапе… Самехада все-таки порезала его?»

У Фринта в самом деле остались порезы на коже — в тех местах, которыми он упирался в клинок.

Представив перед своим мысленным взором собственный первый выпад против джонина в режиме Мудреца, Кисаме сообразил, как работала его защита: меч соскальзывал с шерсти, похожей на подвижные стальные иглы, которые к тому же могли пригибаться в нужном направлении.

«Скользящими ударами и ударами наотмашь его не пробить, а если колющим?» — мечник остановился и покрепче уперся обеими ногами в землю.