«Десять, тринадцать, четырнадцать, девятнадцать…» — считал про себя Итачи поломанные тела.

К нему бесшумно подошел Бозо с пращой в руках.

— Плохо работаете, — хмуро сказал он.

Охотник не произнес больше ни единого слова и пошел помогать заносить в дома тела погибших. Среди них был и Хотэки-сан.

Итачи прижал к себе Ютсу и, опустив голову, горько заплакал. Но оплакивал он не мальчика — он почти не думал о нем, — а Аюто и Акихито, которые не должны были погибнуть так быстро и так глупо из-за того, что он не смог стать настоящим шиноби. Юные, красивые, талантливые… его лучшие, его единственные друзья, которые всего полчаса назад жили, дышали, говорили с ним… исчезли навсегда.

Учиха открыл глаза и оказался в своем доме, в Деревне Облака. Он все осознавал, слышал звуки, видел тени на потолке, но не мог пошевелиться — не чувствовал своего тела. Несколько секунд Итачи пытался понять, проснулся ли он или еще спит, потом его охватил дикий ужас, как человека, на горле которого сомкнулась железная хватка, перекрыв доступ к воздуху. Он даже не мог понять, дышит его тело или нет, просто бился внутри этой незыблемой темницы, не находя выхода. После нескольких бесконечных минут этого мучения Итачи смог моргнуть и приоткрыть губы. Глубоко вдохнув, он понял, что все это время едва дышал. Постепенно он смог начать двигаться, пошевелил руками, приподнялся на локтях.

Ноги его не слушались. Итачи быстро откинул покрывало, согнулся, схватил себя за колено, пощипал ногу в нескольких местах — и ничего не почувствовал. Подобного раньше с ним не случалось, так что он испугался и не знал, что предпринять. Опытным путем Учиха определил, что чувствительность потеряна не во всей ноге, а начиная от верхней части бедра до стопы и пальцев ног. Заднюю поверхность бедра, копчик, поясницу он чувствовал.

Откинувшись на подушку и стараясь успокоиться, Итачи задумался, перебирая в голове события последних дней и гадая, чем мог быть вызван такой приступ, закончившийся частичным и временным — он в этом не сомневался — параличом.

После возвращения с миссии в Хашимори потянулся мучительный месяц, наполненный скорбью и сожалениями. Итачи принес тела своих друзей в Кумо, разговаривал с их родственниками. Кто-то тихо его ненавидел, кто-то не стеснялся в выражениях, но нашлись и добрые люди, которые сказали, что он ни в чем не виноват. И хотя Итачи знал, что это неправда, он был им бесконечно благодарен за то, что они не плюют в его душевные раны и не растравляют их ядом своего презрения.

Итачи объяснялся лично с Райкаге. АНБУ провели расследование по его делу, которое закончилось довольно быстро: случившееся было объявлено ошибкой командира. И хотя Учиха пытался объяснить, что виноват именно он, следователь пришел к иному заключению. Итачи получил лишь небольшой выговор и штраф.

— Оплачешь друзей, выкинешь глупости из головы и вернешься на службу, — сказал ему Райкаге.

Но Итачи пока не мог вернуться на службу, как и не мог выкинуть из головы ни одну минуту из того, что произошло с его командой в Хашимори.

Он вздохнул и снова попытался пошевелить ногами, как вдруг услышал звон — окно в соседней комнате разбилось, и на пол упала бутылка с зажигательной смесью, осыпав горящими брызгами занавеску, циновки, диван. Итачи, помогая себе руками, приподнялся и сел.

Какое-то время он просто смотрел, как бутылка крутится на полу, а огонь расползается по комнате. Оттуда уже потянуло едким дымом, а Итачи все сидел на своей постели.

— Может, это судьба? Может, так мне и надо? — думал он.

— Эй ты, мразь, просыпайся! — раздалось с улицы.

Итачи узнал голос Тэи-чан, девушки, влюбленной в Аюто.

— Выходи, трусливая сука, я убью тебя своими руками!

Учиха огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь предмета, который мог помочь ему добраться до окна в противоположной стене, но в завесе из дыма уже сложно было что-либо разглядеть. Оттолкнувшись от кровати, он опрокинулся на пол. Здесь еще легко дышалось. Итачи пополз в сторону окна, подтягиваясь на руках. Он думал о том, что если создаст теневого клона, тот будет так же беспомощен, его воздушные клоны слишком легко рассеиваются, а техники других стихий ему не доступны…

В этот момент разбилось второе окно — как раз над головой Итачи, — и в комнату запрыгнула Мияко, младшая сестра Тэи-чан.

— Выбирайся скорее, живо! Да что с тобой? — воскликнула она.

Учиха посмотрел на нее снизу вверх.

— Я не могу… ноги отнялись…

— С чего это?

Мияко дернула Итачи за руку, из-за чего тот едва не опрокинулся на бок. Выругавшись, она наклонилась, обхватила его за талию, подняла на ноги и потащила к окну. Учиха только успел схватить со стола книгу, как они уже оказались внизу, на улице.

Тэи быстро подскочила к ним и сразу же пнула Итачи в живот, отчего он опрокинулся на снег и выронил книгу. Название «Золотой и Серебряный», красиво выведенное на обложке металлическими чернилами, блеснуло в свете фонарей. Куноичи подбежала, схватила Итачи за волосы и несколько раз ударила лицом об колено, но потом вмешалась Мияко и оттащила сестру в сторону.

— Хватит, хватит… — мягко сказала она.

Тэи разрыдалась, и девушки обнялись.

Дом уже полностью охватило пламя. Учиха сел, помогая себе руками. На нем были надеты только трусы и длинная футболка, на которую капала из разбитого носа кровь. На крыше здания в конце улицы мелькнули тени дежурных шиноби.

— Уходим, — сказала Мияко, подтолкнув сестру в противоположную сторону.

Тэи кивнула и пошла прочь, потом побежала, отирая слезы. Мияко задержалась лишь на несколько секунд. Повернувшись к Итачи, она спросила тихо:

— Он вспоминал обо мне? Хоть раз…

Учиха понял, что она говорит об Акихито, и попытался вспомнить что-нибудь, но не смог и покачал головой.

— Ты же знаешь, какой он молчаливый…

Мияко крепко сжала губы, хотя глаза ее блестели.

— Знаю, — сказала она и побежала за сестрой.

Итачи показалось, что он закрыл глаза, а когда снова открыл, то увидел лицо Сюихико, но на самом деле все это время его тело не двигалось, а зрительный контакт с куноичи Облака не прерывался.

Сюихико деактивировала бьякуган, ресницы ее опустились. Учиха вдруг заметил на розовой коже ее щек мокрые дорожки, оставленные слезами. «Кажется, я плакал вместе с ней», — подумал он, отирая лицо пальцами левой руки. Впрочем, девушка была погружена в собственные мысли и не обращала на него внимания. Молодые люди молчали какое-то время.

Итачи испытывал странное чувство: он понимал, что находился под действием иллюзии, но не мог полностью отделить ее от реальности. Сначала ему пришлось стать частью воспоминаний, а теперь воспоминания сделались частью его самого: Итачи казалось, что миссию в Хашимори пережил он сам.

— Сюихико-сан, — произнес Учиха, и голос его словно разбил на осколки тишину комнаты, которая преградой стояла между ним и куноичи, — если вам показалось, что я когда-либо отзывался о ваших техниках пренебрежительно, то прошу меня простить.

Девушка шевельнулась, положив руки на подлокотники, но ничего не ответила, все так же глядя в сторону.

— Как ты себя чувствуешь? — слегка нахмурившись, спросил Итачи.

— Наверное, это жестоко — делиться такими воспоминаниями, — задумчиво произнесла Сюихико. — А ты меня даже не упрекнул… Должно быть, твои собственные воспоминания намного более горькие.

— Делиться ими я бы не хотел.

— Я этого и не жду. Тебе незачем пристально вглядываться в свое прошлое — твое будущее еще не определено. Когда есть цель, нет причины оборачиваться назад. А если в будущем пусто, только и остается, что вопрошать о смысле своего существования минувшее.

Итачи пристально посмотрел на Сюихико. Он вдруг живо представил себе ее образ мыслей.

— До сих пор высшей формой сочувствия я считал совместное переживание каких-либо событий. Однако в таком случае чувства, которые испытывают люди, даже находясь в рамках одной и той же ситуации, могут разниться. Твое гендзюцу заставляет смотреть на мир твоими глазами. Оно превращает в тебя. Я никогда с подобным не сталкивался.