«Итачи-сан…» — подумала Сюихико и, заливаясь краской, натянула подушку на лицо.

Какой кошмар! Куноичи пролежала целую минуту, уткнувшись в подушку, затем решительно отбросила ее в сторону и приподнялась на локтях.

— Ерунда, — сказала она себе, — людям часто снятся бредовые сны. Правда, мне никогда не снилось настолько ярких снов на подобную тему, другое дело, если бы я вдруг решила сотворить такую иллюзию — хотя не понимаю, зачем мне это нужно…

Сюихико хотела создать клона, но почему-то стыдилась показаться ему с раскрасневшимся лицом и виноватыми глазами, словно он в самом деле был ее младшей сестренкой Сюи, а не существом из чакры.

— Однако вчера я не смогла завершить свою технику, — задумчиво произнесла куноичи. — И я знаю, что не смогла бы убить его, даже если бы от этого зависела моя жизнь. И как можно… разрушить, раздавить, уничтожить столь удивительного…

Сюихико прикрыла рот рукой и уставилась в пространство перед собой расширенными глазами. Какое-то время она пыталась успокоиться и выровнять дыхание, потом сказала грустно:

— Я ненавижу тебя, глупое сердце. Неужели из-за тебя мне не побыть в покое в то время, что мне осталось? Ты всегда меня мучишь. Понравился тебе этот человек? Почему?! Почему он?

— Потому что он красив? Я побывала во многих уголках Страны Молний и даже в других странах, я видела красивых людей. Не его правильные черты меня трогают…

Куноичи представила себе, как Итачи удивляется, приподнимая брови, — это всегда искреннее удивление. Она представила легкую улыбку на его губах — словно он смущается от того, что может улыбаться, — не ту фальшиво-дружелюбную, которую Итачи продемонстрировал ей в первый раз, а другую, когда шутил про пальто Бочи-сана. Сюихико вспомнила, как он опускает ресницы, почти такие же длинные, как у нее самой, когда впадает в задумчивость, и резко поднимает их, воодушевляясь какой-либо мыслью.

Глаза Учиха Итачи пугали и притягивали ее. Они могли быть пронзительными, горящими нестерпимым светом, печальными. Его глаза напоминали ей суровые горы — холодную и непреодолимую преграду для чужаков, особенно в непогоду. Но иногда они смягчались, как очертания горных вершин, плавящихся в лучах закатного солнца, и излучаемое ими тепло было в тысячу раз прекраснее и желаннее самой весны.

Сюихико перевернулась на живот и накрыла голову подушкой, как будто пряталась от кого-то.

— Нет, это не так важно. Он просто похож на меня — в этом все дело. И не похож…

Куноичи была так смущена, что сначала всерьез намеревалась пропустить завтрак, но потом поняла, что ничего не ела со вчерашнего утра и ее упадок сил вызван не только применением мощной техники. Убедившись с помощью бьякугана, что Итачи нет в кафетерии, Сюихико решилась покинуть свою комнату и поесть.

Она нашла себе местечко в самом углу залы, за дальним столиком. Можно было составить компанию кому-нибудь из знакомых и избежать тем самым необходимости вступать в разговор с Итачи-саном, если он появится, но Сюихико не хотелось вести вежливые беседы ни о чем — недостатка в них она не испытывала. Полгода, проведенные на Йоакеяме, одарили ее большим количеством шапочных знакомств. Учитывая, что отдыхающие заселялись в санаторий в среднем на одну-две недели, сойтись с кем-то из них поближе Сюихико не имела возможности. Да и, по правде говоря, до сих пор никто из гостей не вызывал в ней такого желания.

Когда Итачи вошел в залу кафетерия, он сразу же увидел Сюихико-сан. Она была единственным явлением, на которое вообще стоило обратить внимание. Учиха стало любопытно, какой его ожидает прием: теплый или прохладный, — если он осмелится подойти. Выбирая еду, он поглядывал в сторону кресла куноичи Облака, из-за спинки которого виднелись ее плечи и затылок. В какой-то момент куноичи замечталась над своей тарелкой, и Итачи решил воспользоваться этим моментом, чтобы присоединиться к ней.

Учиха подошел, поставил поднос и сел напротив Сюихико. Она слегка смутилась и молчала, ожидая, что он скажет: «Напрасно я вчера усомнился в вашей силе», но Итачи вдруг подвинул к ней свое бэнто и спросил:

— Хотите маленькие помидорки? Я заметил, что вам они нравятся: вы можете оставить на тарелке что угодно, только не их.

Куноичи посмотрела на него таким растерянным взглядом, что невозможно было не улыбнуться.

— Честное слово, я к ним даже не притронулся.

Как можно было устоять? Угощаясь овощами из его бэнто, куноичи вдруг вспомнила походные деньки и товарищей по команде — Аюто и его младшего брата Акихито, — отчего потеплело на душе, хотя это чувство отдавало горечью.

— Тогда вам придется съесть мой десерт, — сказала она.

Итачи посмотрел на кусочек восхитительного шоколадного пирога, ожидающий своей очереди на квадратном блюдце, и ответил серьезно:

— Это неравноценный обмен.

После завтрака молодые люди отправились на прогулку в зимний сад. Знакомая им скамейка возле куста кизила была свободна, и они разместились там.

— Мне очень стыдно, что я причинила вам такую сильную боль вчера, — произнесла Сюихико. — И я зря сказала, что вы меня не понимаете. По правде, вы — единственный человек, с которым я могу говорить о действительно важных вещах.

— Вы считаете, что ваши глаза стали не только источником силы для вас, но и проклятием, — сказал Итачи. — Это та мощь, за которую приходится платить высокую цену, так что невольно задаешься вопросом: может, было бы лучше и вовсе отказаться от нее? Но отказаться невозможно, ведь ты таким рожден. И если ты обречен стать сильнее, лишь пожертвовав кем-то дорогим и близким, как принять такую судьбу? А если эта сила — божественна, а жертва был принесена добровольно, стоит ли так горько сожалеть?

— Если бы я могла выбирать между моими глазами и жизнью матери… Но она сделала этот выбор за меня.

— Сюихико-сан, вы чувствуете себя виноватой?

«Потому что я собираюсь поступить так же, как Эхо-сан, в отношении Саске, — подумал Итачи, — и хочу, чтобы он страдал как можно меньше. А значит, он никогда не должен узнать правду».

— Ведь все из-за меня, — тихо ответила девушка.

Какое-то время молодые люди молчали, думая каждый о своем.

— Эхо-сан выбрала тернистый путь, — сказал, наконец, Итачи, первым отвлекшись от собственных мыслей. — Думаю, правильно было бы отнестись к ее выбору с уважением.

— Спасибо. — Сюихико попыталась улыбнуться. — Вы так хорошо отзываетесь о моей маме… Приятно это слышать, потому что иногда я сомневаюсь, хорошим ли она была человеком. Для меня, конечно, да… Но это так странно — любить кого-то, кто совершает ужасные вещи…

Взгляд Итачи потеплел.

«Ужасные вещи? — подумал он. — Для агента АНБУ три убийства — ничто, даже если речь идет о товарищах. Сюихико-сан, ваши суждения…»

«Себя я не смогла простить», — подумала Сюихико. Но ей не хотелось омрачать этими мыслями ясный солнечный день. Достаточно того, что ими была омрачена вся ее оставшаяся жизнь.

Куноичи перевела взгляд на Итачи. Ей нравилось, что он оказался не злопамятен, хотя люди зачастую обижаются на менее болезненные вещи, чем то, что она с ним сделала вчера. И его, судя по всему, вовсе не оскорбила такая демонстрация силы с ее стороны, но это как раз легко было объяснить: он мог противопоставить ей шаринган. Приятно было думать, что Итачи не успел бы использовать Мангеке Шаринган против нее, но Сюихико не привыкла себе льстить.

«Если он и не успел, то только потому, что я прервала свою технику, — сказала она себе, — продлись она чуть дольше, мы поменялись бы местами, и вся эта боль обернулась бы против меня. Вот почему он может позволить себе не быть злопамятным».

Косые лучи солнца высветили лицо Сюихико, пронизали светом ее прозрачные глаза с бархатным узором. Итачи откинулся назад, в тень кизила, почти прислонившись спиной к каменной стене, и молча наблюдал за ней. Куноичи невольно улыбнулась, нежась на солнышке, и Итачи улыбнулся вместе с ней.

— Сюихико-сан, — вдруг сказал он, — я не враг вам и не думаю, что обстоятельства смогут это изменить. От нашего перемирия осталось восемь дней, давайте не будем вынуждать друг друга использовать силу.