Только очутившись в тепле, я почувствовал острую боль на лбу над правым глазом: по моей щеке и подбородку прямо на олимпийку текла кровь из рассечённой брови. В медкабинете, располагавшемся на первом этаже, тренер обработал разбитую бровь перекисью водорода. Рана была неглубокой, поэтому он налепил мне пластырь и отпустил восвояси, напомнив, что ждёт меня вечером потолковать о результатах сборов.

Остаток дня я провёл словно в бреду, ничего не ел, ни с кем не общался и не слушал тренера на собеседовании, уловил лишь, что меня включили в списки на этап первенства России, – это уже не имело значения. Я постоянно вспоминал наш разговор с Алексеем и то, что было после, мысленно воспроизводил каждый свой жест, каждое наше прикосновение друг к другу, пытался угадать его чувства и мотивы, скрытые от меня собственной же эйфорией. Как он мог быть таким чутким и мягким вчера, зная, что уедет и не сообщит мне об этом? Почему? Все вероятные логические объяснения, которые я домысливал, изводили меня своей неубедительностью.

Ночью, после спортзала, мы расстались на лестнице между вторым и третьим этажами. Я стоял на ступеньке, держась за перила, а он в темноте молча положил сверху моей руки свою буквально на полсекунды, как будто не нарочно. Потом он повернулся и быстро пошёл по коридору в сторону своей комнаты, я проводил его глазами, подождал, пока он войдет, и поднялся на свой этаж. Тогда мне почудилось, что этот сентиментальный жест – закрепление нашей связи и обещание встретиться снова. Может быть, он так со мной попрощался? Зачем? Чтобы избавиться от необходимости обсуждать произошедшее? Но что вообще значат слова, когда, мне казалось, мы так хорошо поняли друг друга? Неужели его страх сильнее того чувства, которое возникло между нами? Чувствовал ли он на самом деле то же, что и я? Мне не давали покоя эти невыносимые вопросы без ответов. Он был для меня таким же незнакомцем, как и в первую нашу встречу в автобусе на пути в Сосновый Бор.

Последнюю в лагере ночь я пролежал в постели без сна, отвернувшись к стене. Все надежды и мечты рухнули разом: Чемпион уехал, оставив меня один на один с жестоким и непонятным миром.

* * *

Утром сразу после завтрака мы погрузились в автобусы и поехали в Москву, где спустя несколько часов меня встретил папа. Стоя в толпе других родителей и детей, он взял меня за подбородок и пальцем другой руки показал на мою распухшую бровь.

– Где это ты габаритами не прошёл?

– Ерунда. Бандитская пуля, – угрюмо проворчал я, повторив любимую фразу отца, которой он всегда отвечал на вопросы о болячках.

В нашей спортивной семье к ссадинам относились не серьёзнее, чем к прыщикам, поэтому мой ответ успокоил папу, удовлетворённого моей мужской выдержкой. Он сгрёб меня в охапку и поднял над землёй.

– Как же я по тебе соскучился, ребёнок! – весело прокричал он, крепко обнимая меня.

«Ребёнок» – так папа обращался ко мне с детства, несмотря на мои постоянные возражения. У меня сжалось сердце от любви к нему и от того, как сильно он меня любил. Подхватив мои лыжи и тяжёлую сумку, папа повёл нас к машине – старому «жигулёнку», на котором мы ездили уже много лет. Я плёлся за ним и чувствовал, как тепло, образовавшееся внутри от одного папиного вида, начало размягчать собранную в холодный комок волю, – и зачем только он говорит со мной таким добрым и радостным голосом! Мне даже захотелось нагрубить, огрызнуться, лишь бы не ослабить шаткий каркас, в котором едва удерживалось мое отчаяние, вызванное событиями последних дней, но я не мог его обидеть, поэтому изо всех сил сдерживал нервную горячку, готовую в любой момент вырваться наружу.

– А мама не приехала?

– Мама хотела со мной поехать, но в последние дни она себя неважно чувствует, – сказал папа и, внезапно остановившись, повесил сумку через плечо, а лыжи сунул обратно мне в руки.

– Опять? У неё снова эти боли?

– Да, пару дней суставы болели, но сейчас ей уже лучше, температура чуть повышенная.

– Хотя бы в этот раз она была у врача?

– Пришлось, я её заставил, – папа почесал себе нос. – В поликлинике ничего толком не объяснили, как обычно – вегетососудистая дистония, анальгетики назначили. Я ей ещё предложил в наш спортклуб к массажисту походить, но, ты же знаешь маму, говорит, что всё само пройдёт, как в прошлый раз. Ребёнок, не волнуйся, мама в норме. Если бы я не стукнул кулаком по столу, она бы точно сюда приехала, так и хотела за мной увязаться.

Он посмотрел на меня взглядом плута. Вряд ли папа стучал кулаком по столу: он даже голос повышал редко, и то, исключительно во время тренировок. Я не помнил, чтобы мои родители ругались, по крайней мере, при мне. Они, конечно, спорили, например, надо ли покупать домой телевизор, но любые диспуты всегда заканчивались победой мамы, а папа каждый раз утверждал, что он, разумеется, прав, только ему опять не хватило аргументов. Поэтому мы жили без телевизора. Мои родители любили друг друга, и взаимного уважения в их отношениях было не меньше, чем страсти. В детстве я не отделял себя от этой большой любви, но чем старше становился, тем больше её стеснялся, а временами, как я понял спустя много лет, завидовал ей.

Папа пристегнул лыжи на верх машины, кинул сумку на заднее сиденье, и мы поехали.

– Ребёнок, мне Петрович доложил, что ты бил рекорды. На первенство России тебя заявили. Времени на подготовку уже мало осталось. Знаю, что тебе поступать в этом году, но всё-таки всероссийское первенство. Я сам с тобой в Красногорск поеду.

– Пап, я проиграл полумарафон.

– Что значит «проиграл»? Второе место! Тренер сказал, что этот парень из Балашихи всего на пару метров тебя обставил. Это борьба! Это хорошо! – довольно проговорил папа. – У тебя ещё будет шанс обойти его на первенстве.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.