Зайдя в спальню, я увидел обычный в нашем доме беспорядок: Илья торопился переодеться, повесил пиджак от костюма в шкаф, оставив брюки и галстук висеть на спинке кресла, а белая рубашка валялась на полу, потому что он не донес её до корзины со стиркой. На коврике у кровати лежали скомканные трико, трусы и носки. Я аккуратно сложил его одежду, разделся и лёг в постель.
Илья всегда спал голым и со временем приучил меня к тому же. Сейчас он лежал на спине, закинув руку за голову, и слегка похрапывал. Я кончиками пальцев пощекотал ему шею под ухом, он задышал нормально, что-то пробормотал, не просыпаясь, и повернулся на бок спиной ко мне.
Нижний край плотных штор, ещё с вечера задёрнутых не до конца, зацепился за Люськину лежанку на полу, открывая треугольник окна, сквозь который в комнату проникал свет от фонаря с улицы. В этом тусклом тёплом свете я разглядывал Илюшу, спавшего без одеяла: он был выше меня и плотнее телосложением, но сейчас, с согнутыми ногами и сложенными на подушке у лица руками, казался маленьким и слабым.
Я подумал, что не могу со всей уверенностью сказать, счастлив ли Илья со мной – это один из тех неудобных вопросов, которые в последние годы с неумолимой частотой возникали в сознании. Я не решался задать его Илюше напрямую, пытаясь найти ответ внутри себя, не потому, что мы ссорились или испытывали какой-то дискомфорт вдвоём, наоборот, в силу моей природной уступчивости у нас практически не было конфликтов – меня беспокоило, что в сложившемся распорядке жизни, которая превратилась в бесконечную последовательность работы, дома, вылазок в театр, редких встреч с друзьями и путешествий за границу дважды в год, стали слишком отчётливо проступать однообразие и скука. Да, я участвовал в занятных строительных проектах в разных городах, моё бюро выигрывало тендеры, меня часто привлекали в качестве эксперта на различные архитектурные конкурсы – несмотря на это, что-то концентрированно творческое, свитое в тугую нить, которая тянулась сквозь всю мою жизнь с детства, выскальзывало из рук и терялось в безликой обыкновенности. Моя постоянная тяга к упорядочиванию хаоса раньше никогда не мешала вдохновению, потому что я не боялся трудностей и любую большую проблему раскладывал на множество мелких задач, которые последовательно решал. Сейчас в этом выстроенном порядке мне чудилось что-то негармоничное, утомительное, и я всё чаще попадал в странную эмоциональную пустоту, когда чувства ушли, как тает последний весенний снег, обнажая потемневшую прошлогоднюю листву на земле. Моя жизнь была похожа на давно заведённый часовой механизм, постоянство и непоколебимость которого лишали воли, а зловещие в своей размеренности скачки стрелок по циферблату не давали витать вокруг меня ничему нервному, живому, выбивавшемуся из ритма. Временами казалось, что всё новое, прекрасное и яркое в моей судьбе уже произошло и загромоздило собой дорогу в будущее.
Илюша с его чуткой душой впитывал моё настроение, как губка. Я часто ловил на себе его задумчивый взгляд и виновато улыбался в ответ, испытывая угрызения совести за свое растущее с каждым днем безучастие к работе, к дому, к нему, тогда как Илья щепетильно и внимательно относился ко всему, связанному со мной. Он изо всех сил старался жить, находя потребность в самых разных вещах, а я, отвечая его усилиям, следовал за ним, как груз, прицепленный к ногам.
Илюша всхлипнул во сне. Я придвинулся вплотную и, стараясь не разбудить, прижался к нему сзади. Обняв его сверху, я бережно провел ладонью по его плечу, потом по боку и ноге вниз к колену, затем коснулся пальцами складки между его сжатыми бедрами и выше, дотронулся до его живота, потом до груди. Илюша, видимо, от щекотки, высвободив руку, взял мою за запястье, притянул к своему лицу и положил на неё голову. Этот незамысловатый жест передавал столько нежности, столько будничного доверия, что он без всякого сексуального запала подействовал возбуждающе. Я прижал лицо к Илюшиной спине, слегка влажной от пота, и поцеловал его в лопатку.
Я не хотел его будить, поэтому старался не двигаться. Сама по себе мысль, что твой человек невинно спит у тебя в руках, взбудоражила и лишила покоя. Закрыв глаза, я долго лежал так, думая о нас, обо мне, о своём прошлом, которое зачем-то ожило и не собиралось никуда уходить.
Глава 5
В предпоследний день сборов началась страшная метель: зима, подарившая нам почти месяц идеальной погоды, словно освободилась от условий договора, который её сдерживал, – за окном выл ветер, и снег хлестал по стеклу, пытаясь проникнуть в комнаты.
С самого утра, будто в пику вьюге, жизнь в лагере, замкнутом в комфорте нескольких корпусов с тёплыми переходами между ними, била ключом: все ходили из одной комнаты в другую и в обстановке строгой, но видимой невооруженному взгляду секретности о чём-то сговаривались. Ближе к вечеру выяснилось, что старшеклассники готовились отметить окончание сборов по-взрослому – с водкой, которую мальчишки за неделю до этого чудом добыли в магазинчике соседнего посёлка. Мы также располагали литрами дешёвой газировки, бутербродами с сыром и пирожками, вынесенными из столовой. Тайное пиршество началось после отбоя, когда все наставники (нам проболтались повара) организовали собственный праздник у себя в тренерском домике. Этот факт и метель на улице давали надежду, что дежурный воспитатель вряд ли проявит неусыпную бдительность, чтобы часто наведываться к нам с проверками.
Не могу сказать, что идея с выпивкой приводила меня в восторг, потому что в моей семье алкоголь редко появлялся на столе, лишь для гостей по большим праздникам, когда родители не запрещали мне сделать глоток пива или шампанского, но в тот вечер я заразился всеобщим воодушевлением и чувствовал себя частью компании. Многие ребята, с которым мы до этого дня мало общались, подходили ко мне и сердечно поздравляли с успешным финишем: наша с Алексеем борьба на последних метрах дистанции стала почти легендарной.
Вечер непослушания прошёл без накладок, так, как и планировался. В этом маленьком озорном протесте против порядка проявилось не столько желание подражать взрослым, сколько освобождение от жёстких ограничений, режима дня, занятий и тренировок по расписанию, так что разбавленная «Дюшесом» водка в чайной чашке казалась чем-то безобидным и само собой разумеющимся – я сделал глоток из вежливости и больше пить не стал.
Сначала все сидели по комнатам небольшими группами и добросовестно соблюдали конспирацию, потом начали ходить «в гости», безуспешно стараясь не шуметь в тёмном коридоре, где-то включили магнитофон, в других комнатах что-то бурно обсуждали или пели, а старшие парни бегали в другой корпус и там, в прихожей черного хода курили, не выходя на улицу. Курить в общем туалете, даже с открытыми окнами, боялись, потому что дым шёл в коридор. Мальчишки, привыкшие к здоровому образу жизни, вовсе не были курильщиками, но поскольку кто-то принёс пачку диковинных импортных сигарет «Lucky Strike», многие захотели попробовать в первый раз.
Сигареты быстро разошлись по рукам, одна из них невзначай оказалась у меня, хотя я вовсе не собирался курить: пробовал пару лет назад с деревенскими ребятами и мне не понравилось. Я не пошел со всеми в импровизированную курилку и с этой сигаретой в руках, намереваясь отдать её кому-нибудь, сел на «окошке свиданий», потому что немного устал от насыщенного событиями, людьми и новыми впечатлениями вечера.
– Привет, – раздался знакомый голос.
Я вздрогнул, потому что не ожидал увидеть Алексея на нашем этаже: он со своими друзьями отмечал окончание сборов отдельно от нас.
– Привет! – ответил я, не зная, как себя вести.
Алексей вышел из темноты коридора и подсел рядом на подоконник.
– Мне сказали, ты пошёл с пацанами курить.
– Курить? – удивился я.
– Ну, да, – он показал на сигарету, которую я мял в руке.
– А, да, точно. Если честно, не знаю, зачем я это взял. Тебе надо?
– Давай, – он хмыкнул, взял протянутую мной сигарету и заложил её за ухо.
