В отличие от своего отца, который повешение за панибратство и то считал излишней милостью, Николай подобные вольности порой легко спускал с рук, но даже его терпению мог прийти конец. Он готов был допустить, что временами Зоя командовала им, как одним из своих мальцов-шквальных в подчинении, не воспринимала его всерьез.
Готов был мириться с тем, что из-за приступов мрачной хандры она снова и снова отказывала ему в женитьбе, хотя партией он был завидной, а еще давным-давно признал, что за вечным недовольством и разговорами о жестокосердечности она прячет зримый, очевидный страх его потерять.
Николай позволял Зое больше, чем любой другой женщине в своей жизни, даже больше, чем собственной матери. И, стало быть, если ей так угодно, она может и дальше продолжать играть в мужчину, быть солдатом, генералом и святые знают кем еще. Но это не значит, что она имеет право говорить с ним в таком тоне, выставлять его слабаком и рохлей, который всякий раз только и надеется, что Зоя придет ему на помощь, как палочка-выручалочка, и истечет кровью, чтобы не истек кровью он.
Может, Николай и был отказником, но ему и так прекрасно жилось: в конце концов, он трижды возвращался с войны не из-за красивых глаз и волшебного умения метать молнии и лепить очаровательных облачных зверушек в небе.
Когда Зоя зашла в тренировочный павильон, Николай увидел ее отражение в одном из дворцовых окон, в которые с самого утра не переставая лупил дождь.
Погоду мало было назвать отвратительной, она была настолько скверной, что даже самый заядлый охотник впервые за сезон отказал бы себе в удовольствии пойти на болота за глухарями. А что до Николая, его дождь с детства вгонял в смертную тоску.
– Вы хотели меня видеть, ваше величество? – спросила Зоя, как всегда, ехидно. Николай по этому скучал: ему не хватало ее едких комментариев за завтраками, ее готовности драться с ним за селедку на ножах для масла. Не хватало сладкого запаха ее волос, того, как в спорах она по-детски горделиво вздергивала подбородок. Ему не хватало Зои.
Но сегодня он думал о другом, захлебывался своей гордостью, как глупый мальчишка, и ничего не мог с собой поделать.
– Зоя, – снисходительно сказал Николай и обернулся. Без предупреждения кинул ей меч и не удивился, что она его поймала.
Лицо у нее все еще было бледным и серым, каким-то неживым, с нездоровым румянцем, как у чахоточной больной, хотя прошла уже не одна неделя. Мысль о том, что скоро мог сопеть в колыбели их ребенок, его наследник, Николай вытеснил тем, что был способен контролировать: стратегией, тактикой, планированием. Поэтому Зоя стояла сейчас здесь.
– Неужто вы собираетесь драться со мной, ваше величество? – хмыкнула Зоя, но все равно поудобнее взяла в руке меч.
– Зря смеешься, Назяленская. Подозреваю, дракон тебе рассказал, как важно иногда баловать простых смертных сказочными зрелищами, или как вы, гриши, называете эти свои очаровательные волшебные представления? – поинтересовался Николай и увидел, что костяшки стиснутых на рукоятке меча Зоиных пальцев побелели, как вода от соды. – Но вот в чем загвоздка: мне нужно знать, на что способен мой генерал, если все его прелестные магические штучки в один день вдруг перестанут быть такими эффективными.
– Силы гриша нельзя лишиться.
– Смею предположить, Алина бы с тобой не согласилась.
– Алина – это другое.
– Что, не так хороша, как ты? – Николай говорил весело, но воздух вокруг них уже накалился и теперь потрескивал, точно сухие поленья в огне.
Ему вдруг вспомнилось, как в одной из полупустых керчийских таверн они как-то до рассвета нежились в ванне под треск ольховых дров в камине, говорили о какой-то бессмыслице, и Николай расчесывал Зое волосы пальцами, намыливал их травяным мылом, наводящем на мысль о полевых цветах, грушевом лимонаде и раннем детстве.
Теперь Николаю все чаще казалось, что ему приснилось эту в одну из тех ночей, когда он еще мог спать.
– Я самый сильный живой гриш из тех, о которых нам известно. Можно подумать, это секрет, – фыркнула Зоя.
– Не секрет, – согласился Николай. – Как не секрет и то, что ты была лучшей среди солдат Дарклинга, но этого все равно недостаточно, чтобы с достоинством носить звание моего генерала и возглавлять королевскую армию. Ну же, Зоя, докажи мне, что я не ошибся, выбрав тебя. Что солдаты не только Второй, но и Первой армии готовы сражаться и умирать под твоим знаменем, потому что свято верят, что пост генерала ты заслужила не за один только свой суровый нрав.
– Стало быть, прямо сейчас ты предлагаешь мне надрать тебе зад? – уточнила Зоя, и Николай увидел, что она уже выискивает его слабые места, предугадывает атаки и выстраивает схему сражения. В его словах Зоя распознала вызов и приняла его пусть и не за честь, зато с честью.
– Не предлагаю, а отдаю приказ, – поправил Николай. Он уже вынул меч из ножен, и в свете люстр лезвие блестело, как скользкая рыбья чешуя на солнце в порту. – Победи меня как рядовой солдат, а не как гриш.
Николай вскинул меч. Он стоял в выигрышной позиции, да еще и отблески золота с пилястров и колонн так удачно обрисовывали рельеф плечевого пояса. На нем не было ни защиты, ни мундира, только легкая вышитая рубаха, выбившаяся из брюк. Голая кожа мелькала в зазорах между пуговицами, и Николай знал, что Зоя это заметила.
– Уже можно принять твою задержку за проигрыш, Назяленская? – хмыкнул он в тот же момент, когда Зоя атаковала.
Николай отбил нападение, ударом меча заставил Зою отступить назад. Зазвенела сталь, метнулось по залу эхо – за ним всегда угадывался дом, а еще битвы на просоленной палубе его корабля под улюлюканье салаг и треск раскалываемых ножом крабовых панцирей.
В этот раз удар нанес Николай, но бил вполсилы, потому что знал, что бой с самого начала шел неравный. И хотя Зоя была хороша, Николай обучался ведению огня и боя с десяти лет и видел если не все, то большинство ошибок противника, эти дивные крошечные прорехи в нападении и защите, которые так часто стоили людям жизней.
Пока Василий баюкал своих чистокровных лошадок и напивался с товарищами, Николай учился. Он делал это всю свою жизнь.
Зоя отбила еще несколько его атак, от некоторых ушла и сама сделала пару ложных выпадов, но его ей было не победить. Когда она снова отступила, Николай легко подцепил ее меч рукоятью своего, чтобы обезоружить. Он мог сделать это раньше, но ему нравилось смотреть, как Зоя старается, как пытается доказать ему, что она лучшая, что она и не такое может.
Николай приставил меч лезвием к ее горлу, увидел, как подрагивает жилка на ее идеальной шее. Зоя дышала скачками, прерывисто, и пахло от нее так же, как после секса – прорезались в воздухе запальчивость, это славное нежелание признавать его превосходство. Николаю вдруг стало даже жаль, что прямо сейчас Зоя была не в том положении, чтобы проявлять недовольство.
Он опустил меч, убрал его в ножны.
– Признаю, Назяленская, впечатляет. Но мой генерал может лучше. Как думаешь, мне еще рано списывать тебя со счетов?
Николай ее подначивал и был уверен, что Зоя это понимает, поэтому, когда в конце недели он увидел, как в тренировочном зале они вдвоем с Толей размахивают оружием, поначалу списал это на ее взыгравшее честолюбие. Признаться, ему даже польстило, что эта дивная игра все еще продолжалась.
А когда Николай понял, что никакая это была не игра, его уязвленное самолюбие уже слишком долго играло с ним злую шутку, поэтому вместо вины он испытал только чувство кого-то нового удовольствия, извращенную гордость за то, что он перед собой видел.
Это больше была не Зоя.
Он наблюдал за ее тренировками – не всегда, но с тем же наслаждением, с каким еще мальчишкой смотрел всякие разные пьески в театре. А однажды заметил, что Зоя стерла ладонь в кровь о рукоять меча, но продолжала наступать, пока Толя с мрачным лицом не поднял руку и не остановил поединок.
Уже потом Николай понял, что это было начало, которое он проглядел: так хорошо было упиваться чувством собственного достоинства, ждать, что в этот раз Зоя, наконец, поймет, что не всесильна, высветит все свои слабости. Его надежда перемежалась с раздражением – Зоя была слишком тщеславна, слишком заносчива, чтобы отступить, хотя Николай едва ли был тем, кто мог ее за это винить.
