Лампу давно затушили, в полумраке комнаты, промозглой и пропахшей мылом и мокрой шерстью от их пальто, Николай ощущал себя мальчишкой, который вместе с Домиником пережидал пургу на сеновалах и носил шерстяные валенки, и ему это нравилось. Даже Зоя, вопреки обыкновению, лежала совсем рядом и разрешала Николаю водить пальцами по ее пояснице.

Он чувствовал ее наготу и в очередной раз осознал, как естественно это было – ощущать под собой любимую женщину, прижиматься грудью к ее раскрасневшимся грудям в те минуты, когда их не существовало по отдельности, когда их тела соединялись в единое целое. Вместе просыпаться обнаженными или целовать ее, когда она еще спит. Те простые в своей обыденности вещи, которые они не могли позволить себе во дворце.

Николай вдруг понял, что не хочет думать о том, что ждет его в Равке – пустая половина кровати, подданные, которые судачат о его женитьбе, застегнутый на все до единой пуговицы парадный мундир цвета голубого фарфора и бесконечные желаемые, убедительные сказочки, которыми сыпал он тут и там, прирожденный выдумщик и великий король.

Как легко этот обездоленный, бесхитростный народ преклонил перед ним колени, стоило ему только обмолвиться, что с новыми реформами их дети смогут учиться, а они – зарабатывать на жизнь честным трудом. Никакого больше рабства. Никаких войн. Какая хорошая бы тогда была у них у всех жизнь!

Рука Николая замерла на Зоиной пояснице. Постель в миг стала холодной, неуютной, но вот Зоя пошевелилась – и Николай снова почувствовал тепло в тех местах, где они соприкасались. Продавленный матрас с простыней в маленький желтый цветочек, его нога между ее, плавный изгиб ее ягодиц – все это было реальным. И Зоя в его объятиях тоже была реальной.

Николай вспомнил, как в усадьбах многочисленных князей находил ее руку под столом за особенно унылым чаем, к которому каждый барин уже успевал опрокинуть рюмку-другую смородиновой настойки; как Зоя всегда одергивала руку, быстро возвращала ее к чашке из очередного унылого фамильного сервиза.

И все равно этого мгновения, одного его касания и ее взгляда было достаточно, чтобы осознать, что он не выдумал себе те ночи, которые они провели, засыпая и просыпаясь вместе. Со времен своего юношества Николай делил постель со многими женщинами, но только с Зоей ему хотелось никогда из нее не выбираться.

Он скользнул рукой вниз по ее ягодицам и притянул к себе. Зоя подняла голову.

– Ланцов, ты ведь не собираешься разводить сантименты?

– Вовсе нет. Только лишь малость меланхолии от скорого возвращения в дождливую столицу, дорогая Зоя, – ответил Николай. Его рука все еще блуждала по ее телу. – Будь моя воля, я бы махнул в Южные колонии. Папайя на завтрак и умиротворяющая корабельная качка. А к ужину можно спуститься в чем мать родила. Стало быть, нет ничего постыдного в том, чтобы без стеснения показывать, как щедро одарила тебя матушка-природа.

– Если так, отчего бы вам не пожаловать голышом в барские усадьбы, ваше величество? – хмыкнула Зоя.

– А в барских усадьбах полно купеческих дочерей в нежном возрасте, генерал Назяленская. Не пристало королю разрушать девичьи фантазии об удачном замужестве. Разве смогут эти юные создания грезить о других мужчинах после того, как узрят своего короля во всем его великолепии?

Зоя подняла брови. Николай засмеялся, сгреб ее в объятия, легко скользнул губами по шее.

– А вы, генерал Назяленская, – продолжил он, целуя ее горло, – вольны делать со мной все, что угодно, но все равно упрямитесь. Ведь я могу затаить на вас глубокую обиду.

– Тогда придумайте себе такой отказ, который вас не обидит.

– Вижу, мое предложение ты уже обдумала, – мрачно произнес Николай.

– Представить народу свою любовницу-гриша – не самое мудрое решение для короля той страны, в которой проблем и так хоть отбавляй.

– Я бы предпочел невесту, но тебя это не впечатлило.

Зоя отвернулась и села в постели, прикрыв грудь простыней. Николай еще раз взглянул на ямочки на ее пояснице, на ее изумительное тело. На ощупь оно было прохладным, как гамак в тени рощиц финиковых пальм, в который так приятно заползти ленивым знойным днем.

– Когда мы начинали… все это, я сказала тебе, что не стоит возлагать на меня какие-либо надежды, – ответила Зоя и натянула рубашку. Грубая ткань каскадом сшитых воедино нитей скользнула по ее спине.

Когда все идет по плану, это неинтересно, снова напомнил себе Николай. Он привстал, его рука нашла ее грудь под рубашкой и сжала ее, вторая рука уже была между ее ног. От того, какой реакцией это движение отозвалось в ней, Николай грубо усмехнулся. Хорошо, он готов был еще поиграть в эти очаровательные Зоины прятки, если ей так было угодно.

– Однажды я сказал, что способностей к вранью у тебя сроду не было. Признаю, Зоя, ошибался, – проговорил он ей на ухо.

Зоя пошевелилась, и Николай отлично знал, почему. Она стиснула пальцами простыни, ища, за что бы ухватиться. Но он остановился. Как бы Зоя ни ненавидела его в этот момент, каждый звук разочарования, который слетал с ее губ, был для Николая сродни тому, чтобы снять тесные офицерские сапоги или опуститься в горячую ванну после дня, проведенного на морозе, – неизъяснимым наслаждением.

– Ты играешь нечестно, – выдохнула Зоя. По одному ее взгляду Николай понял: она ненавидела себя за то, что ее тело ноет в сладкой истоме от того, что он делает с ней.

– Я справедливо решил бы, что в таком случае нелишним будет вспомнить правила этой дивной игры, но разве не лишены они всякого здравого смысла после того, как прекрасная чародейка отказала красавцу-королю, который преподнес ей корону и свою любовь? До чего же печальная история! Не завидую тому несчастному. Кто же теперь по ночам будет держать его под замком, а по утрам – нежно целовать и прижимать к своей груди?

– Не припомню, чтобы в этой истории король был такой везунчик, – ответила Зоя. – Чародейка не целовала нежно ни одного мужчину, ведь нежность была ей не знакома.

Николай прильнул к ее губам, но когда Зоя подалась навстречу, отстранился и всплеснул руками. От того, как она была раздражена, ему хотелось станцевать на пьедестале собственной гордости, которую даже Зое Назяленской не так просто было уязвить. У Николая было множество достоинств, но, ко всему прочему, он был восхитительным любовником, и Зоя знала это как никто другой.

– Если так, не желаю больше слышать об этой истории! Хотя, должен признать, есть в ней и весьма недурные фрагменты, которые лично я предпочитаю изучать на практике, – сказал он и облизал мочку ее уха. – Обязательно послушаю, как вы чувственно продекламируете мне их в следующий раз, генерал Назяленская, но сегодня давайте будем следовать долгу, весьма посредственному и бесконечно заурядному, но, стало быть, так пылко вами любимому. А если вдруг вам будет угодно узнать, почему мы не закончили, советую придумать тот ответ, который вас не обидит, – ухмыльнулся Николай и поднялся с постели, совершенно обнаженный и невыразимо прекрасный.

========== Содом? Возвращаемся в Гоморру ==========

Какая жалость, говорили они, что бедняжку Эри Кир-Табан сразил ужасный недуг вскоре после венчания. Девочке едва исполнилось восемнадцать, она была белолицая и хрупкая, как фарфоровая кукла на комоде, а как играла на хатууре! Какое, должно быть, горе, продолжали они, молодой король Николай стал вдовцом, не успев прослыть хорошим мужем, и постигла его не одна утрата, а сразу две.

Приврали, заметил Николай как-то за завтраком, постукивая ложкой по скорлупке яйца, когда Тамара выложила ему подчистую все, что услышала в оконфуженных перешептываниях за полосканием белья и распитием чая в кондитерских с заварными пирожными и очередной обывательской молвой – только и слышалось в ту долгую осень, что «шу-шу-шу» со всех сторон: двора и крестьянского, и барского, и даже за границей.

– Посадил свое животворное семя в девственную землю, – хмыкала Зоя. – И народ окрестил тебя еще большим страдальцем.