- Я сделаю тебе чай, - весело говорит дядя Стайлз и берет маму за локоть.
- Не надо, - так же весело отвечает ему мама, но Митчеллу кажется, что он может заплакать. Тогда он представляет что-то хорошее - утренний глоток апельсинового сока, запотевший аквариум со скатами.
- Креветка, все хорошо? - спрашивает мама Митча и берет его за подбородок. Она пахнет шоколадным молоком и кукурузными колечками, и Митчелл вспоминает, как он хотел к маме, когда она была в больнице с малышом Майлзом. Он шмыгает носом.
- Ну, что такое? - она прижимает его к себе и раскачивает, как когда он был двухгодовалым мальчиком. - Ты можешь съесть хоть сколько пончиков.
Митчелл качает головой, уткнувшись в мамин живот.
- Что, дело не в пончиках? Знаешь, я никому об этом не говорила, но в твоем возрасте я могла съесть целую коробку. Или даже две. Две коробки пончиков по шесть штук в каждой. Я была той еще обжорой.
Митч обнимает маму и не знает, что в этот момент она думает о том, как доставала его, еще совсем малыша, из манежа и кружила по гостиной под Элвиса на стареньком проигрывателе, пока на выстланном фольгой противне жарились цыплята. В те годы она думала о том, что научится готовить макаронную запеканку, припорошенную сыром, а во дворе у них будут расти хризантемы и подсолнухи. Она постарается не забывать поить сына какао с молоком и, если понадобится, будет повторять рецепт рисового пудинга, пока не заучит его наизусть.
========== перерыв на рекламу (Кора) ==========
lil wayne feat. halsey - can’t be broken (live)
Койот проскакивает под колеса оранжевого «плимута» за пару миль до порыжевшего рекламного плаката «Кэл-март», призывающего купить пакетики сушеных бананов и колу в стеклянных бутылках. Кора давит на гудок запястьем – браслет звякает с чмоканьем дешевого металла - и выруливает влево, так, что дядька в маленькой японской машине позади них перестает собачиться с подружкой и опрокидывает на пузо молочный коктейль с розовыми прожилками клубники.
Кора вытряхивает сигарету из пачки и сосредотачивается на дороге поверх рыжей пыли над асфальтом, но ее отвлекает щелчок зажигалки.
- А ну-ка положи сейчас же! – велит она Джей-Джей.
Ее одиннадцатилетняя дочь на переднем сиденье подпаливает кончики выгоревших до цвета сливочного масла волос. Она еще ребенок: из-под вязаной майки торчат две цветные полоски детского купальника, коленки ободранные и грязные, как у мальчишки, но губы измазаны крошевом помады, а на пояснице хной намалеваны ацтекские символы.
Джей-Джей долбит пяткой растоптанных желтых «конверсов» по бардачку. Подносит к мокрому языку зажигалку. Ладони - в египетских узорах. Под ногтями грязь.
Кора убирает руку с руля и вырывает у дочери зажигалку. Та словно этого и ждала.
- Ты отстой, а не мать.
- Можешь пойти и поискать себе другую, - Кора поджигает сигарету, всунутую между смазанных вазелином губ. Когда-то она не курила при детях и готовила вандалу из овощей. Времена, когда они с Айзеком переклеивали обои в мексиканской квартире и из одной коробки зачерпывали пальцами лапшу, пока дети лежали у них под боком, бормотали непонятную ерунду, борясь со сном.
Мальчики на прожаренном от солнца заднем сиденье, откинувшись назад, спят. Старший - рукава джинсовки вечно поддернуты до локтей, губы в розовых трещинках перемазаны смолой каннабиса – копит карманные на карамельно-красный «шевроле бель-эйр» и ездит автостопом к побережью - курить марихуанну и слушать транзисторный радиоприемник. Руки до локтей всегда в пятнах от угольного карандаша. Кора заставляла его выворачивать карманы. Он послушно отдавал ей пакетики с травой. Олби был спокойный. Что он винит ее в уходе от отца, он скрывал за проведением у нее пасхальных каникул и готовностью до ночи слушать передачи о китах со слепым мальчишкой, которого Кора привезла в Мексику два года назад – маленького, как фигурку малыша из кукольного домика, - и сказала, что теперь он их брат.
**
Она родила Олби в девятнадцать. Тогда все, что у них с Айзеком было, - съемная квартира с помесячной оплатой, где воняло хлоркой и разогретыми полуфабрикатами, матрас был застелен голубыми перестиранными простынями. Будничная лепта – замоченная чечевица для ужина, ароматическая свечка в ванной. Когда родился второй ребенок, купили кровать «кинг сайз» на блошином рынке и спали вчетвером. На обед - гора спагетти, припорошенная сыром. Пустой скачок газировки по горлу.
Кора любила Айзека. Любила расчесывать ему волосы пальцами, сидеть с ним голыми бок о бок на капоте «камаро», который они брали, чтобы съездить за одноразовыми пеленками, но потом занимались там сексом. У них была семья, футболки переходили с его плеч на ее, дети таскали друг у друга макароны из мисок для хлопьев. Но однажды Кора проснулась и поняла, что ей уже тридцать, разогретая фасоль десятый год отдает пригорелым соскребом со дна кастрюли, одноклассники ее детей опрокидывают их завтраки на выстиранные футболки, а Айзек выпрыгивает из постели в полдесятого, забивает косяк под радиовещание и полдня протирает тряпкой бамперы кабриолетов, которые Кора собирает из машинных деталей с автосвалок и за которые выручает по пять-шесть тысяч долларов каждые три-четыре раза в год, чтобы в будущем оплатить детям образование хотя бы в Пэн Американ.
**
За обедом Джей-Джей откидывает волосы за спину – руками по локоть в засохшем арбузном соке – и с видом упрямой пятилетки отталкивает от себя миску с рагу.
- Что за херня? Ты сама-то это ела? – она плюхает ложку в жижу из мягкого сыра, и подлива брызгает на Литину майку.
- Эй! Ты смотри у меня, - предупреждает Кора. – Еще раз услышу что-нибудь подобное и промою тебе рот с мылом.
Джей-Джей хохочет, зажимая ладони подмышками. Раскачивается на стуле.
- Ой. Видела бы ты лицо мамаши Марии Диас, когда та обнаружила, что папа покупает тампоны вместе с коробками хлопьев. Вот умора! Она думала, это он для меня – тебя-то нет, - а это для его подружки, - Джей-Джей округляет глаза. – Упс! Проговорилась. Ее зовут Тамар. Ей лет двадцать. У нее шорты такие узкие, что впиваются в задницу.
- Нет у него никакой подружки, - говорит Олби Коре.
- Ладно. Может, и правда нет, - Джей-Джей складывает руки за голову. – Но тебе-то какое дело? Папа к тебе никогда не вернется. Ты думаешь, он тебя любил? Да ему тебя всегда было жалко.
- Эй, - Олби пихает ее голой ступней, так, что Джей-Джей едва удерживает равновесие. – Заткнись.
- А что такого? Она только в тачках своих копалась с утра до вечера! Что же ты для папы сделала, а? Ты небось уже и забыла, как он тебе деньги давал! Трахаешься с каким-нибудь своим дружком и жалуешься ему, какой папа был плохой!
Кора хватает дочь за футболку. Ножки стула встают ровно. От железистого запашка оттаявшего в лотке мяса для барбекю у Коры сводит желудок.
- Давай, ударь меня! – Джей-Джей выставляет вперед челюсть. Волосы спадают на правое плечо – соскочившая вязаная бретелька майки, белые полоски от купальника, - оголяют пожелтевшие следы от пальцев на шее. Кора ухватывает дочь за подбородок.
- Черт возьми. – Говорит она и наклоняет ее голову. - Это Мария? Кто-то из этих поганых девиц, да? Скажи мне.
- Нет. – Джей-Джей высвобождается. Закрывает шею руками.
- Вот скотина.
- Это не Мария, ясно?
- Послушай меня. Ты ничем не хуже других, поняла?
- Не надо этого. У меня голова болит, - Джей-Джей отворачивается. – Мне жалость твоя не нужна.
Кора всегда все делала на глазок; на семилетие дочери напекла горы ватрушек с кусочками пастилы и засахаренными вишнями. Раздобыла список учеников и полночи подписывала им приглашения, всем до единого, а потом раздала их в школе. Она намеревалась приготовить гуакамоле и подкупить детей при помощи лимонада и игрушечных пистолетов, и позволила бы им беситься сколько угодно. Ну ненавидят ее детей все в классе – и что с того? Все ведь меняется. В конце концов, Кора распевала «Don’t Be Cruel» и расправляла розовые бумажные чашечки на кексах – плотных, подмерзших в холодильнике. Она не умела сдаваться. Поэтому когда в конце дня ее дочь молча сидела за столом – под глазами темные круги, которые появлялись, когда она старалась не расплакаться; перетянутая колпачной резинкой кожа под подбородком – и смотрела на размокший от сиропа кокосовый торт, Кора взяла да и позвала всех их соседей. Они принесли мексиканские гитары, сэндвичи с кружевными оборками подгоревшего сыра и сотни старых песен.
