Восточноевропейские народы, включая Латвию, после «Нюрнберга», в отличие от западных народов, прошли исторически другой путь. При жёсткой авторитарной советской системе, эмигрировавшей на Запад нацистской коллаборационистской части и, тем более, прошедшей лагеря и ссылки оставшейся части, по сути, не коснулась денацификация и чувство «исторической вины» после Нюрнберга, и они после развала СССР ощутили «наркотический вкус» национального возрождения и политического реванша [4, 10]. Конец «холодной» войны, «перестройка» с её реабилитациями и разоблачениями, распад СССР, «война исторической памяти» на постсоветском пространстве между национальными государствами — всё это породило масштабное переписывание истории, «срывание масок», «закрытие белых пятен» и т. д. Всё это породило и серьёзный кризис в поиске новой идентичности в постсоветских восточноевропейских странах, когда люди затрудняются с ответами на вопрос «кто мы, зачем мы, и каково наше место в мире?», хватаясь в поиске идентичности за вроде очевидные, но чаще ложные ответы, непременно отвергая аналогичные, тоже не лучшие изыскания соседей. «Мы не стали ярко выраженными демократами, и против мыслящих иначе мы часто думаем даже хуже, чем в Советском Союзе. Это не та демократия, когда мы признаём права других, уважаем думающих иначе и так далее…» — признаёт латвийский политолог Кристиан Розенвалдс [9].

После краха советско-коммунистического проекта путеводителем по прошлому человечества и «инструкцией» к будущему устройству мира стал либеральный сценарий. Согласно принципам либерального проекта, люди борются за свободу, и постепенно шаг за шагом, свобода отвоёвывает себе место под солнцем, а «распространение свободы по всей планете даёт людям самую большую надежду на мир» (из инаугурационной речи 2005-го года «поборника мира» Джорджа Буша-младшего, к слову, родившегося со мной в один день). Диктаторские режимы сменяются либеральными демократиями. «На смену стенам, рвам и ограждениям из колючей проволоки пришли широкие дороги, прочные мосты и оживлённые аэропорты» [5]. Однако после мирового финансового кризиса 2008 года жители разных стран испытали разочарование и в либеральной идеологии. В моду снова вошли «стены и барьеры». Растёт сопротивление иммиграции и торговым соглашениям ВТО. Правительства, которые считались демократическими, подрывают судебную систему, ограничивают свободу прессы и называют любую оппозицию популистами или предателями. Либерализм поражён, можно сказать, «раковой опухолью» политкорректности [13]. Многие авторитарные лидеры экспериментируют с новыми типами нелиберальных демократий или даже откровенных диктатур. Китай и Россия выстраивают «сложносочинённые» конструкции взаимодействия со своими обществами, куда более консолидированными в поддержке властей, пытаясь найти баланс между стимулированием и принуждением. Лишь немногие сегодня могут заявить, что Коммунистическая партия Китая прозябает на обочине истории. В 2016 году, отмеченном голосованием по «Брекзиту» и избранием президентом США «антиглобалиста» Дональда Трампа, волна разочарования достигла «столпов» либерализма — стран Северной Америки и Западной Европы.

Если несколькими годами ранее американцы и европейцы ещё пытались, мягко говоря, под «прицелом оружия» внедрить либеральные принципы в Ираке и Ливии, то сегодня многие жители Кентукки и Йоркшира считают либеральные идеи вредными и неосуществимыми [5]. Некоторые из них вдруг вспомнили, что им по душе старый консервативный мир, и они не желают отказываться от своих расовых, национальных или гендерных привилегий. А некоторые их них вдруг вспомнили о марксизме и вполне серьёзно заявили, что «транснациональные компании в рамках глобального проекта успешно осуществили деиндустриализацию США». Правда, современные «левые» движения Запада мало заняты социально-экономическими вопросами. Куда важнее для них права глобального характера самых разных меньшинств, вплоть до сексуальных — разрушение традиционных семейных отношений и образа жизни белого большинства.

По мнению президента России В. Путина, высказанному в интервью британской прессе, доминирующая сегодня либеральная идеология устарела. Президент считает, что либерализм как идеология скомпрометирован, правящие элиты оторвались от почвы и утратили «корневую» связь с народом, что и вызвало рост антиистеблишментных настроений в мире. В 1938 году человечество могло выбирать из трёх глобальных проектов, в 1968-м — из двух, в 1998-м, казалось, восторжествовал один либерально-демократический, а вот к 2018-му году мы остались ни с чем. Подобно советской элите — номенклатуре конца 1980-х годов, либералы не понимают, почему история отклонилась от предначертанного курса, и у них нет альтернативной теории для объяснения меняющейся реальности. Изменения, происходящие в современном мире, трудно понять и потому, что либерализм никогда не был единым целым, не считая общего примата материальных ценностей. Либерализм ратует за свободу, но понимание свободы существенно зависит от «контекста». Так, для одного человека либерализм — это свободные выборы и демократия. Другой убеждён, что либерализм — это торговые соглашения и глобализация. Третий связывает либерализм с признанием однополых браков и с разрушением традиционного образа жизни и института семьи. Либерализм теоретически должен как бы предлагать разные модели поведения — как на уровне отдельных государств, так и в международных отношениях.

Технические возможности нашей цивилизации, в принципе, позволяют осуществить грандиозные глобальные проекты, в т. ч., по сохранению климата Земли и здоровья людей, но этому мешает множество противоречий между государствами. В условиях социальных и природных кризисов, нам необходимо пытаться обеспечить в современном многополярном обществе «системный баланс» либеральной «свободы», социалистической «справедливости» и консервативной «эффективности» в условиях общего кризиса идеологии либерализма. Причём идеологию будущего нельзя рассматривать в отрыве от техноэкономических и биотехнических факторов, их эффективности и безопасности как своеобразного «космопланетарного экологического консерватизма» с естественным приматом духовных ценностей ноосферы.

Освоение космического пространства поставило перед человечеством уже в практической плоскости новую серьёзную задачу — приспособиться к жизни в среде, не имеющей аналогов на планете Земля. Крайне низкая или крайне высокая интенсивность гравитационного поля, например, негативно отражается на опорно-двигательной системе, создаёт проблемы для работы кровеносной, костно-скелетной и других систем. Важно также — исследовать, как влияет пребывание в космосе на организм в длительной перспективе, проанализировать воздействие всех факторов, а не только радиации или гравитации. Освоение космоса требует углублённого изучения взаимосвязи человека со средой, его биологической сущности и возможностей [31].

Может ли вымереть в принципе «Homo sapiens»? Ведь вымерли, оставив следы в нашем геноме, такие предки, как неандертальцы, денисовцы, человек прямоходящий, и остался лишь наш вид, хотя, по мнению специалистов эволюционной биологии, у него масса слабых мест (большие объёмы питания, сложности с изменениями условий среды в т. ч., с гравитацией и др.). И всё же есть причины полагать, что род человеческий — это надолго. Мы живём на всех континентах в таких разных биогеоценозах, как пустыни, горы, тундры, тропики и др. В наше меню входят тысячи видов животных и растений, человек бывает и вегетарианцем, и хищником, и всеядным. Но самое важное — человек в своём поведении меньше зависит от генов — мы, в отличие от животных, передаём свои навыки и жизненный опыт следующим поколениям через культуру как особый тип поведения этноса (Л. Гумилёв) [18]. Используя свой разум, знания, орудия и технические средства — техносферу, человек в случае необходимости может изменить своё поведение за несколько лет или даже минут, как в авиации или космонавтике, приспосабливаясь к новым проблемам. Наша культурная эволюция может идти даже быстрее эволюции вирусов, что мы видим на примере появления защитных вакцин. Нельзя не заметить, что эта высокая эволюционность иногда превращает нас в своих собственных врагов — изменяя мир, мы не всегда можем предвидеть последствия и новые опасности для самих себя (ядерное и бактериологическое оружие, патогенные вирусы и пандемии, загрязнение и изменения среды, техногенное влияние на климат и др.).