Савамуре теперь только сетовать и остается. Злиться и ревновать, надеяться и верить. Убеждать себя, что это чувство пройдет – выгорит, высохнет, истлеет. Все это гормоны и блажь. Все это напускное и самообман. Он просто принял это близко к сердцу, и вместо здорового соперничества занялся преклонением и паломничеством – сердце рвется за рослой фигурой, острыми коленями, крепкими плечами и вихрастой макушкой… Идиот он, и это не лечится.
Идиот – Ойкава, потому что занимается сублимацией. Все свои чувства к Иваизуми он достаточно быстро перекладывает на Сугу. Дайчи видит это – каждый ответный взгляд, каждую улыбку и фразу Тоору принимает с трепетом. С наигранным восторгом, доля искренности в котором иногда зашкаливает. Савамура не знает, как у того это получается. Как можно вот так – быстро и основательно занять брешь в собственном сердце. Переключить, как гребанный телевизор – с одного канала на другой. У Дайчи, например, так никогда не получится, но, похоже, для Ойкавы это был единственный выход. Не разрушать дружбу своими превознесенными чувствами, а найти им другое применение. Поменять минус на плюс и заставить себя поверить, что новый объект ничуть не хуже, а даже еще лучше предыдущего. Дайчи не знает, насколько это правильно, но в любом случае не собирается судить или вмешиваться. Каждый сходит с ума по-своему. Он просто уверен, что он так не сможет, и сочувствует Ойкаве – они оказываются по одну сторону в этой войне с собственными чувствами.
Может быть, еще и поэтому Тоору оказывается рядом с ним – чует собрата по несчастью и не хочет оставаться наедине со вскипающим мозгом. Не факт только, что он это осознает, поэтому у их «закадычного побратимства» привкус все той же ревности и подозрений неизвестно в чем. Ойкава ведь даже не понимает, что все это время, пока они мотаются по метро, университетам, магазинам, кино и кафе, он пытается оттеснить Савамуру со своего пути. Занять его место рядом с Коуши. Наглая рыба-прилипала, которая не может толком разобраться в собственных переживаниях и крайним делает абсолютно ни в чем не повинных людей. Слава Богу, что Куроо не обращает на это никакого внимания – Дайчи совершенно не хочется позориться в этом их «цирке уродцев». Слава Богу, что Суга этого не видит – Дайчи и Ойкаве перепало бы по первое число – он никому не позволит делать из себя разменную монету.
Вот так это все и тянется. Ойкава сублимирует, Дайчи съедает себя поедом. Почти целый год. То ли мазохисты, то ли виктимные трепетные лани. Хотя бы потому, что ни один не делает и шага прочь из этого болота. Самоистязание – ведь это так просто, а вот найти в себе силы и хоть что-то предпринять – кишка тонка. Дайчи и Тоору просто жалкие трусы, боящиеся хоть что-то изменить. Боящиеся быть отвергнутыми и непонятыми. Савамура там же, в кафе после тестов, это и осознает. Залипает на губах Куроо, обнимающих трубочку в стакане с коктейлем, и чувствует ледяные мурашки по всему телу. Он действительно в ужасе от того, что видит – две дрожащие рыбины, выброшенные на берег и умирающие от удушья, но даже не пытающиеся добраться до воды.
И жаль, что понимает он это слишком поздно – через месяц умирает отец, и страх пожирает Савамуру заживо. Он предпочитает дезертировать со своего личного фронта. Он предпочитает сбежать, а не бороться, но это, пожалуй, единственный раз, когда он позволяет себе проявить слабость.
***
Первая встреча после долгих лет производит неизгладимое впечатление. Ночь после игры Дайчи проводит на простынях, словно в силке. Словно муха, попавшаяся в паутину. Снова. Дайчи снова загоняет себя в угол. Вот они, эти чувства – никуда не делись. И сколько бы Савамура ни пытался не думать, не вспоминать и не грезить наяву о несбыточном, а все равно очень быстро начинает влезать на стену. Как и в прошлый раз – хватило лишь взгляда – и сердце провалилось куда-то в бездну. В зловонную яму, наполненную перегнивающей страстью.
Он стискивает зубы, впивается взглядом в потолок и поздравляет себя с новоприобретением – бессонница теперь будет его вечной спутницей. Он поднимается на ноги со вздохом и до утра бродит по кухне. От стола к подоконнику, от плиты к холодильнику. Глотая теплую воду и жалея, что вместо нее не абсент. Снова забыть не получится. Его сердце оказывается беспросветно глупым, мягким, податливым и впечатлительным, снова начинает выплясывать головокружительные пируэты. Дайчи готов в обморок падать от агонии вестибулярного аппарата и блевать по углам – опять на любимые грабли да с разбегу. И он прекрасно знает, что будет дальше – только боль и мучение. И ни одного шанса хоть что-нибудь из них уменьшить.
Рассвет приносит с собой прохладу из окна, уже знакомый запах и прозрачную голубую дымку в небе. Дайчи растирает озябшие плечи, хлопает себя по щекам и заставляет собраться. Ему надо подытожить ситуацию и подумать, что делать дальше – из неочевидного. Хорошо, его одержимость никуда не делась – опять колосится на, казалось бы, уже выжженном поле. Как и в прошлый раз. Только тогда духу не хватило признаться из-за банальной трусости, теперь же не хватает из-за страха потерять вообще все. Любое общение, любой шанс снова встретиться, любую близость, которая только возможна между давно и не слишком знакомыми людьми. Дайчи нужна эта малость, чтобы выжить, и он не столько трусит, сколько грамотно оценивает риски: сглупить и все потерять или стерпеть и довольствоваться малым. Выбор очевиден. То, что нас не убивает, нам нахрен не нужно, поэтому Савамура предпочтет меньшее из этих зол. Просто потому, что у него нет ни одного шанса заинтересовать Куроо. Как не было в школьные годы, так нет и теперь. И дело даже не в чьей-либо ориентации – Савамура – нудная книга, которую легко забыть в вагоне метро. У них по-прежнему нет никаких точек соприкосновения – даже волейбола, как такового, больше нет – редкие игры по выходным не считаются. Даже тогда, когда Дайчи ловит себя на том, что второй встречи ждет как манны небесной. Ссыкло и флегматичный тюфяк. И вся следующая неделя наполнена судорогами, бессмысленными метаниями и икотой на нервной почве. На черта он вообще возвращался?
В этих терзаниях он даже ненадолго успевает забыть об Ойкаве и опасности, что несет собой его глумливое сознание, но Тоору быстро напоминает, какой секрет теперь хранит. Одним только взглядом на Савамуру. Которым раздевает и трахает, как и обещал в прошлый раз, но пока только ментально. Просто смотрит и ухмыляется. И Дайчи задушил бы его в объятиях ответной любви, если бы не знал, что того подобным не проймешь. Пора готовиться к обороне. И особенно тогда, когда Куроо приходит вместе с Кенмой, а Ойкава плюет на жеребьевку и категорично становится по одну сторону сетки с Савамурой.
На этот раз вместо Нои появляются Асахи и Танака. Адзумане настолько не изменился, что у Дайчи на глаза наворачиваются метафорические слезы. Танака по-прежнему громкоголосен и не умолкает даже тогда, когда на площадке появляется Аоне. Дайчи и Адзумане синхронно вздрагивают, но пожимают чужую руку вполне уверенно – если тот хотел увидеться с Хинатой, то и старые соперники не подкачают. Но Таканобу становится рядом с Адзумане как ни в чем ни бывало, и Куроо забирает себе Рюноске. Если он надеется, что в паре со своим дорогим другом Кенмой, Сугой и Танакой сможет легко обыграть более мощных оппонентов, то заблуждается. Они ни в чем друг другу не уступают. Аоне с Асахи представляют из себя весьма серьезную угрозу. Настолько, что Дайчи может не просто чувствовать себя нянькой великовозрастного младенца-Ойкавы, но только им и заняться – присмотреть, чтобы Дурокава держал свою главную склизкую конечность при себе.
Тоору отходит к краю площадки и собирается провести коронную подачу, а Савамура под тяжелым взглядом Суги идет следом.
– Хватит делать культ из своей травмы, Ойкава. Сегодня никаких прыжков на подачах, – Дайчи говорит вкрадчиво, но не шепчет, располагая ладонь на мяче рядом с рукой Тоору. Тот обжигает яростью, но быстро подавляет вспышку и тут же отвечает в излюбленной манере:
