Дайчи даже щурится на него и солнце, а потом уверенно пожимает ладонь подошедшего Кетани. Все теперь будет в порядке. Все теперь будет так, как и должно было быть. Кто-то теряет, а кто-то находит. Кто-то любит, кто-то ненавидит. Кто-то живет и умирает одновременно. У каждого из них свой путь.
И все возвращается на свои места: они играют, смеются, фолят, падают и поднимаются. Дайчи судит со скамейки, отводит взгляд уже не через силу, не думает ни о чем отвлеченном и совершенно не возражает, когда «праздничная вечеринка» по случаю его возвращения опять перебирается в его квартиру. На этот раз – без глупых игр с компрометирующими вопросами или действиями. Но, конечно же, с требованиями рассказать, почему Дайчи молчал так долго.
Он и рассказывает: что может, что хочет и что от него хотят услышать. Без оправданий, но опять без намека на жалость – у военной службы свои «прелести». Его в один голос называют «адреналиновым наркоманом», и Дайчи с усмешкой соглашается – каждому по потребностям. Он, в свою очередь, не прочь послушать, как живут «здоровые люди». Но у большинства за это время ничего не изменилось. А может быть, кто-то и не хочет говорить об этом во всеуслышание. Например, Кетани, что остается, когда все уходят. Остается под подозрительным взглядом Ойкавы и демонстративно пренебрежительным – Куроо – и только снова фыркает себе под нос. А на кухне принимает поданую бутылку пива, и после большого глотка спрашивает уже без экивоков.
– Как оно? И теперь, Савамура, давай без этих дебильных улыбочек, на которые поведется только такой идиот, как Ойкава, – Кентаро смотрит строго, но не волнуется о нем, как тот же Тоору – просто хочет знать правду. Ту, что без прикрас.
– А все так и есть, – но Дайчи и не собирался лгать или увиливать – все так и было. И улыбается он этой неожиданной заботе Кетани, а не притворяясь – действительно неожиданно, но весьма приятно. – Все это я уже успел переварить, и помощь психолога даже не понадобилась.
Кентаро поднимает бровь, и Савамура поясняет:
– Мы проходим тестирования, как до, так и по возвращении.
– Я не это имел в виду, – тот качает головой и снова пьет.
– Ты и не конкретизировал, – Дайчи пожимает плечами, готовит себе кофе, но когда Кентаро в ответ тяжело молчит, решает больше не тянуть за хвост – знает он, о чем спрашивает Кетани, только не знает, что сказать, чтобы тот поверил. – Но со мной действительно все в порядке. Во всех аспектах. Полгода реабилитации, и травма заживет без следа. И я, как ты знаешь, больше не трушу.
Он присаживается за стол, устав стоять, видит, что Кетани собирается спорить, и тут же его останавливает:
– И ни от чего, и ни от кого больше не собираюсь бежать, как мне уже попеняли. Можешь, как и все, принять это за эскапизм, но для меня это – только работа.
– И ты планируешь на нее вернуться? – Кетани спрашивает без интереса, и Савамура отвечает спокойно.
– Может быть. Еще не решил.
– А что по этому поводу думает «кошак»? – а вот теперь Кентаро не скрывает любопытства, а Дайчи снова приторно, но искренне улыбается.
– А его это не касается никаким боком.
– Ну-ну, – фыркает Кетани и отвечает на оскал. – Тогда я остаюсь с ночевкой.
– Да Бога ради, – Савамура смеется и без единой задней мысли идет доставать гостевой футон.
А Кентаро демонстративно запирает входную дверь, комментируя свои действия с новой ухмылкой:
– Это, чтобы «тот, кого не касается» не примчался устраивать разборки.
Савамура возводит «очи горе» и отказывается верить в то, что так и будет. Они уже все выяснили. Они уже больше ничего никому не должны. Единственное, что волнует Дайчи, так это:
– А что скажет Энношита?
– Энношита поймет, – Кентаро уже вовсю сопит в выданную подушку, сонно ворча. – Наши квартиры затопило из-за лопнувшей трубы, и пока идет ремонт, он вернулся к родителям, а я «столуюсь» по друганам. Так что, Савамура, завтра приду с вещами…
На этих словах Кентаро окончательно вырубается, но Дайчи и не думал его прогонять – сказал бы сразу, никто ведь и не отказывается. Никто ведь и не возражает против компании. Даже если Кетани опять соберется что-нибудь проверять.
***
Савамура возвращается, и все как будто становится на свои места. Как будто Куроо наконец побывал у стоматолога, и расшатанный зуб больше не болит. Как будто слабые подземные толчки прекратились вовсе, и город перестало лихорадить паникой. Как будто выкипающую кастрюлю наконец сняли с плиты, и больше ничто не угрожает ни испорченным ужином, ни пожаром. Как будто ничего этого не было: ни зуба, ни землетрясения, ни кастрюли, ни признания, ни побега от него же… Черта с два! Было. И Куроо не знает, как Савамура смог это пережить, потому что сам Тетсуро – не может. С той самой встречи с пьяным Ойкавой в баре. С его злых обвинений непонятно в чем и глухой боли, с которой они были сказаны.
Дурокава все-таки добивается своего – Тетсуро оглядывается назад, походя анализирует и больше не может воспринимать это так, как просил Дайчи: «замяли и забыли». Забыть об этом невозможно. Не обращать внимания – тем более. Куроо оглядывается и понимает, что, да, это никакая не «блажь», а самая настоящая любовь – с первого взгляда и безответная – в лучших традициях бульварных романов. Куроо хочется схватиться за голову и побиться ею же о стену, но он вспоминает дальше – Ойкава обвиняет его в том, что именно из-за него Дайчи подписывает контракт – получив отказ и героически решив расстаться с жизнью без любви. А не много ли Ойкава на себя берет? Это было решением Савамуры – Куроо вообще ни о чем не спрашивали! Так что, не пошел бы он? Не пошли бы они все с этой своей «Птичкой»?! Которая представляется, накручивает, занимается самобичеванием и действительно делает Тетсуро виноватым во всем! Чертов эгоистичный паникер!
И вот на этом мысли Куроо останавливаются: ему действительно не за что себя винить. Теперь можно только мандражировать и злиться – мечтать о том, что и в каких выражениях он скажет этому придурку Савамуре, когда тот выйдет на связь. Но тот молчит – месяц, другой, третий. Молчат Суга и, что уже неудивительно, Ойкава. И Тетсуро начинает медленно сходить с ума. Выкипать, как та самая кастрюля. И чем дольше «абонент» недоступен, тем отчетливее Куроо кажется, что первым делом он решится на убийство, а не на разговор.
К новогодним праздникам он уже готов сорваться даже на Кенму, но тот выслушивает все гневные излияния молча, а потом повторяет прописную истину: Куроо – идиот. И особенно тогда, когда пытается переключиться и завести отношения с новой секретаршей своего главреда. Ничего у него не получится. Не тогда, когда в голове теперь один только Дайчи. Это же он повторяет и через месяц бесплотных попыток и скучных свиданий, и с ним же соглашается Акааши – этот «клин» не вышибить его жалким подобием. Кейджи даже позволяет себе смотреть с сочувствием, и только вернувшийся с выездных игр Бокуто не изменяет ни себе, ни другу. Хлопает по плечу, просит своего «бро» «не париться» и тут же прилипает к демонстративно отвернувшемуся Акааши. Куроо намеревается так и поступить, игнорируя как чужую ветреность, так и чужое сожаление. Вот они-то на его месте вряд ли когда-нибудь будут, так что Тетсуро старается изо всех сил.
Даже тогда, когда у него предсказуемо ничего не получается. Под сердцем свербит, сознание чешется, бессонница и кошмары свивают из его нервов комок, размером с волейбольный мяч, а в руках поселяется нервный тремор. И вот это все еще и при участии юродствующего Ойкавы, который завуалированно, намеками, глумится теперь каждую игру, и Сугавара когда останавливает его, когда – нет. И Тетсуро может только продолжать злиться, огрызаться в ответ, платить той же монетой и ждать. Ждать, ждать, ждать, когда же Савамура вернется. Когда посмеет хотя бы раз ответить на звонок или сообщение. Ждать и продолжать сходить с ума от ненависти и неизвестности.
И Савамура возвращается. Коуши зачем-то переносит запланированную игру с субботы на пятницу, и пишет об этом Куроо, но как только тот оказывается на площадке, поднимает взгляд на окна, в которых уже уйму месяцев не горит свет, все сразу же становится понятно. Пружина внутри Куроо напрягается до предела и уже готова выстрелить – Сугавара выиграл пари и в своем праве просить снисхождения, но только никто не говорил, что Дайчи его получит. Куроо скажет ему абсолютно все, что хотел. А все, что наболело, подтвердит еще и ударом по наглому рту. Который сначала смеет в чем-либо признаваться, потом просить не принимать «близко к сердцу», а потом врать о том, что боль была не настолько сильна. Не была бы, Савамура и дальше охранял бы моделей, а не уезжал бы в тур с путевкой на тот свет.
