Дайчи выдыхает, позволяет себе немного порефлексировать и снова собирается с духом. Что ж, все действительно не так уж плохо: самую страшную боль он уже пережил, снова существовать научился, а как сможет справляться дальше, покажет новая встреча с Куроо. Суга и Ойкава планируют игру на ближайшую субботу, но и вечер пятницы у Дайчи оказывается «насыщенным».

В лучах закатного солнца Савамура хромает на осторожный стук в дверь, а на пороге обнаруживает Тетсуро. Вскидывает брови в удивлении, задерживает дыхание, но внутри больше ничего не обмирает и не рушится. Не дрожит, не наполняется эйфорией и не болит. Дайчи успевает поздравить себя с первым успешным «излечением» от одной из хворей, а Куроо, застывший поначалу с открытым ртом, вдруг вздрагивает и еле выдыхает:

– Савамура….

Следом за выдохом летит кулак в зубы, и Дайчи неловко переступает со здоровой ноги на больную. Предсказуемо морщится и хватается за стену, но Тетсуро успевает шагнуть вперед и удерживает его за предплечье. Хмурится, сцепляет зубы, а от его пальцев наверняка останутся синяки, и теперь рычит громко и угрожающе.

– Савамура! Я тебя убью!

– И тебе здравствуй, – Дайчи отлипает от стены, находит равновесие и снова морщится, вытирая кровь с разбитой губы. – Проходи, присаживайся, и с чего бы вдруг?

Куроо тяжело дышит, но идет по пятам, когда Дайчи направляется на кухню. Признаться, он ожидал чего-то подобного: гнева, крика и, наверняка, кулака – после тех скупых слов Коуши в письмах. Если Ойкава ему так все преподнес, то у Куроо есть все права ненавидеть. Даже если у Дайчи и мысли никогда подобной не было – давить на жалость своим мнимым «героизмом». Он бы, наоборот, посчитал себя романтиком, а вот для Тетсуро это выглядит точно так же, как и для Ойкавы – побегом, самоуничижением и симуляцией. И Дайчи не знает, стоит ли разубеждать в этом их обоих – ему теперь уже почти все равно. Он это уже почти пережил.

– С того, что только так в твою дурную голову больше не придет подобный идиотизм со службой! – Куроо продолжает гневаться, стискивает кулаки, и Савамура оставляет между ними стол – чтобы было за что хвататься, если снова кинется.

– «Идиотизм», значит… Ха, – Дайчи фыркает, откидывается на спинку стула и облизывает разбитую губу. Снова проверяет себя – смотрит в лицо Куроо без страха и без единой паскудной мысли. – С моей стороны это выглядит по-другому.

– И как же? – Тетсуро делает еще шаг вперед, но складывает руки на груди – защищаясь и одновременно сдерживаясь.

– Я со своей жизнью волен делать, что хочу. А если ты посчитал себя причиной, то ошибся. Все это я сделал только ради себя, – Савамура отвечает строго и без капли сомнения – все так и есть.

– Значит, ради себя, говоришь,– повторяет за ним Куроо недобрым голосом, приближается и поднимает Дайчи за грудки. – И на то, что я тебе отказал, тебе абсолютно плевать.

Он не спрашивает, но снова злобно шипит в чужое лицо. А потом склоняется к губам Дайчи и впивается резким болезненным поцелуем-укусом. Дайчи вздрагивает и от неожиданности, и от боли, и от моментальной горячей вспышки в груди и на щеках.

– Себе-то хоть не ври… – Тетсуро отстраняет его, смотрит с вызовом и опускает руки.

И вот на это Савамуре нечем парировать. Даже если он смирился, перегорел, выстрадал все, что можно, это не значит, что он забыл. Что он не хочет, не может, не думает даже тогда, когда уже давным-давно ни на что не надеется. И он молчит, а Куроо медленно уходит, бросив на пороге кухни едкое:

– Если ты хотел, чтобы я тебя возненавидел, ты этого добился. Я тебя ненавижу, Савамура.

– Я тебя – сильнее, – тихо отвечает Дайчи мертвым голосом, а Тетсуро больше не оглядывается.

От хлопка двери он вздрагивает и осторожно усаживается обратно за стол. Вытягивает больную ногу, чувствуя раскаленные иглы в операционных швах, сжимает зубы и концентрируется на уже привычных мучениях, а не на новых. Не на чужой ненависти – он ее никогда не хотел, но успев возненавидеть сам, не спешит корить Куроо за это. Если бы не глупое-глупое сердце Дайчи, если бы не великолепный-харизматичный-обалденный Тетсуро, если бы не их характеры, сила воли или величина упрямства ничего бы этого не было. Точнее, все было бы наоборот – без гнева, боли и ненависти. Без развороченной грудной клетки, без вывернутого наизнанку сознания, без сломанных ног и поцелуев без капли жалости.

Все было бы в полном порядке, если бы одержимость Дайчи не пожирала их обоих заживо.

Савамура вздыхает, недолго массирует затылок, а потом достает бутылку виски. Плещет на дно и отказывается от вечерней порции таблеток. А потом набирает Сугу.

– В этом была идея? – просто спрашивает он вместо приветствия.

– Дайчи… Как прошло? – но Коуши уже по голосу слышит, что плохо.

– В том, чтобы довести его до ручки и дать на мне сорваться? Знаешь, абсолютно не помогло, – продолжает тот.

– Дайчи, только не пей, – предупреждает Суга.

– Уже, – усмехается Савамура и салютует бокалом в пустоту – он больше и не собирался.

– Я приду, – Сугавара тут же поднимается на ноги, чем-то шуршит в трубку, но Савамура его останавливает.

– Куда на ночь глядя? Завтра же увидимся, Коуши, – он медленно выдыхает и закрывает глаза. – Завтра мы оба будем в порядке.

– Дайчи… – Суге тоже только вздыхать и остается.

– Только Ойкаву покрепче держи – мне уже сегодня перепало по зубам, – фыркает Савамура, и друг тут же злится.

– Они считают, что в своем праве, а ты не сделал ничего, чтобы их в этом разубедить.

– Наоборот – я сделал слишком много, поэтому теперь огребаю, – смеется Дайчи, выпуская стресс. – Но знаешь… отчасти даже стало легче.

– Уверен? – сомневается Суга. – После того, что вы оба сделали, вы это заслужили.

– Да, знали бы, где упадем… – бесполезно сейчас сожалеть. Дайчи вообще ни о чем жалеть не собирается. И безумно рад, что Коуши никогда не заразится его «дурным примером» – тот был самым здравомыслящим человеком на планете.

– Определенно, – соглашается Суга и предупреждает. – Но мы все равно с тобой об этом потом поговорим.

– И даже, наверное, не раз, – вторит ему Савамура, подозревая, что так и будет. Не факт только, что от этого будет какой-то прок.– До завтра?

– Спокойной ночи, – отвечает Коуши с сомнением, и Дайчи тут же жалеет о звонке – ну какая теперь «спокойная ночь»? Мало того, что сам не выспится, так и Сугу снова заставил волноваться…

Вот только не мог он иначе. Они оба должны знать, к чему готовиться завтра. Какой реакции ждать и как себя вести. Потому что Савамура уверен, что Куроо обязательно, назло и ему, и Суге, и Ойкаве, появится на площадке, а Тоору действительно может полезть с кулаками.

Ойкава и лезет. Но с объятиями. Вскрикнув и зло, и обиженно, и почти со слезами: «Савамура!», кидается обниматься, а не бить морду, и Дайчи смеется вместе с Энношитой, Ноей, Танакой и Мацумаки, похлопывая Дурокаву по спине – вот уж неженка. Тоору отстраняется, заглядывает в глаза, и Дайчи отвечает на все его «восторги» кивком и теплой улыбкой. Крепко сжимает плечо, а Ойкава, проникнувшись и как будто получивший благословение свыше, тут же возвращается к Сугаваре.

– Ты обещал! – снова восклицает Тоору, а следом за объятиями дарит Коуши крепкий поцелуй в губы.

А Дайчи уже на ногах не может стоять от смеха. Серьезно? Дурокава ждал его разрешения? Не поверит он ни за что! Все это – только причуды самого Тоору. Его решения и инициатива. Только он властен над своей судьбой и только он может сделать себя счастливым. Савамура и завидует белой завистью, и тут же одергивает себя – Ойкаве просто повезло. Но теперь уже ничто не сможет его остановить. Даже Куроо и Кетани, что на пару недовольно кривятся.

– Ойкава, меня сейчас стошнит, – бросает Кентаро, а тот оглядывается на них и тянет елейным голосом.

– Завидуйте молча, – тут же отхватывает шутливую затрещину от смущенного Суги, но ничуть не обижается. Наоборот – светится от счастья еще больше.