– Ты… – Сириус оборачивается, сверкая глазами, в ту же секунду выставляя защитный кокон вокруг Поттера и направляя палочку на мужа. – Ты… смеешь… угрожать моему… ребенку?!

Кокон трещит, но стойко держит и чужую волну, и ту, которой Блэк позволяет вырваться из себя. В комнате начинается ураган: софа уползает к стене, картины падают на пол, а створки окон распахиваются и тут же лишаются стекол под порывами ветра.

Люциус застывает, не сводит глаз с Бродяги и Поттера – на островке спокойствия, и кажется, наконец осознает, что он только что собирался сделать.

– Посмеешь… еще хоть раз к нему прикоснуться… и я тебя убью, – Сириус медленно выдыхает и немного успокаивается, а потом, не снимая защиты, уводит Поттера в холл с камином.

Никогда. Никогда больше ни при каких обстоятельствах он не вернется в логово этого ублюдка! Как он может не понимать?! Он быстро одергивает себя, потому что его мальчик все еще дрожит, и первым делом, по возвращении на Гриммо, ему нужно дать зелья и напоить горячим чаем.

Дом встречает их жаркой дискуссией Снейпа с каким-то магом и Ремусом, наблюдающим со стороны с вежливой улыбкой. На их появление все тут же замолкают, а потом оборотень бросается к ним.

– Я вызову… – вполголоса предупреждает Люпин о враче, одновременно обнимая Гарри и уводя на кухню, и Сириус только кивает – не при посторонних.

– Мистер Снейп… представите нас? – Сириус старается взять себя в руки, но вместо голоса выходит хрип, и взгляд Сопливуса наполняется тревогой.

– Мистер Рикардо Мун, специалист…

– Мистер Мун, – Бродяга тут же перебивает зельевара. – Прошу меня извинить. Мы можем встретиться завтра? Скажем, в три часа после полудня?

– Да, конечно, – смуглый мужчина выглядит чуть старше них со Снейпом и явно имеет итальянские корни. Он легко кивает и быстро уходит из дома без лишних вопросов.

– Блэк, опусти палочку, – Северус говорит строго, но не шевелится, понимая, что Бродяга на взводе.

– Я готов его убить, Снейп, – а Сириусу даже не нужно уточнять, кого – зельевар его всегда прекрасно понимал. – Можешь так ему и передать. Как и то, что с этой минуты ему и твоему крестнику закрыт вход в этот дом.

Сопливус кивает, еще несколько секунд сверлит его взглядом, а потом уходит следом за мистером Муном. К черту их всех, сейчас для него важен только Гарри, который на кухне и уже слабо улыбается над чашкой горячего чая.

– Сириус… Все в порядке, – едва начинает он, как к ним присоединяется мадам Палитэ.

– Гар-р-ри, ну я же только вчер-ра тебе об этом говор-рила, – тянет она с недовольной интонацией, и только сейчас их всех отпускает напряжение.

Старушка задерживается на полчаса, диагностирует слабость на грани обморока и физическое истощение, а поэтому настойчиво советует больше отдыхать и чаще питаться. А потом отводит Сириуса в сторону и деловито раскуривает трубку, почему-то всегда в непосредственной близости от портрета Вальбурги.

«К-ха! Ты опять здесь, старая кляча?!» – голосит родительница, и Сириус тут же смущенно задергивает портьеру, а София только посмеивается, говоря, что оскорблений от мертвых она наслушалась и у себя дома – от портрета прадеда. Но это совершенно не важно – важен сейчас только мистер Поттер. Которому категорически пора перестать столько волноваться и пора начать следить за собой с утроенной силой. Ни в коем случае не допускать обмороков, больше спать и получать только положительные эмоции. Мальчик слаб, и вместо того, чтобы начать прибавлять в весе, только его теряет. А еще хандрит – и все это вкупе только ухудшит его состояние тогда, когда оно и так станет аховым. Его организм уже меняется, и пора перестать доставлять ему дополнительных проблем.

Сириус клятвенно обещает, что это был последний раз, и мадам Палитэ уходит домой, а он возвращается на кухню. Пора бы и ему взять себя в руки и наконец начать оберегать Гарри от всего этого стресса.

***

Он не понимает. Этот чертов Пес абсолютно ничего не понимает! Ну как так можно?! Он же… Он же собственными руками его убьет! Его! Мальчишку! Спасителя магического мира! Собственного крестника! И при этом еще смеет угрожать Люциусу?! Да он бы первым защитил Поттера, если бы это было необходимо! Но когда это нужно на самом деле, Блэк его не просто останавливает! Он сам! Сам! Собирается отправить его на верную смерть! Сделать калекой! Он же не представляет, как Поттер будет мучиться. Какую боль будет испытывать возможно всю оставшуюся жизнь. Не думает о том, что будет с ребенком, развивающимся не по правилам, в неположенном месте, не так, как должно. Ни одна магия, ни один врач, ни один волшебник не должны были допустить этого. Все доказательства из далекого прошлого – самые яркие примеры того, что нельзя идти против природы. А Блэк! А Поттер…

Люциус боится. Люциус безумно боится за этого мальчика… Как только его магия успокаивается, а сын уходит из комнаты с нечитаемым выражением лица, он понимает это так отчетливо, что не может сдержать нервную дрожь. Поттер не сможет жить, если с ребенком что-то пойдет не так. Блэк не сможет жить, если с крестником случится непоправимое. А Люциус… Люциус уже не сможет жить без Блэка…

Яркая вспышка осознания заставляет его ноги подкоситься и упасть на удачно подвернувшийся пуфик. Вот такая простая логическая цепочка, которая скоро приведет к трагическому финалу. Если… если Люциус не попытается хоть что-то предпринять. Если не попробует остановить это безумие и не отговорить их всех от совершения страшной ошибки. Ему нужно собраться и еще раз все обдумать, а потом попытаться снова. Он будет просить, он будет настаивать и, да, возможно, снова угрожать, но он не позволит его миру рухнуть.

Но мир, кажется, уже трещит по швам. Ничего уже не станет как прежде, и Люциус может только попробовать сохранить от него хотя бы жалкие крохи. И именно с этим желанием он идет к Блэку в агентство через несколько дней.

– Будьте любезны, оставьте нас, – просит Малфой Диксона после стандартных фраз приветствия и пока Пес хватает ртом воздух от возмущения.

– Вон! Пошел отсюда вон! – рычит Блэк, как только за помощником закрывается дверь, и они остаются в кабинете одни.

– Нет, Блэк. Мы все-таки это обсудим! – давит Люциус. – Гарри не должен рисковать своей жизнью! А беременность его убьет! Ты понимаешь это? Как ты можешь поддерживать его?

– Мерлин! Я поддержу его в любом случае! Я помогу ему абсолютно во всем, и он справится! – Пес выходит из-за стола и останавливается напротив Люциуса. – Как этого не понимаешь ты?! Он убил Волдеморта! Он вытащил меня из-за Завесы! И он родит ребенка!

– Или погибнет сам. Ты готов поставить на кон его жизнь, Блэк? Правда думаешь, что это приравнивается к борьбе со злом или проникновением в другие материи мира? Он должен искалечить себя, свое тело и душу, чтобы дать жизнь непонятно чему? Которое, может, и жить-то будет недолго! – Малфой продолжает стоять на своем и почти уговаривает. – Он должен сделать аборт. Я сам найду специалиста. Потом обливиэйт, и больше никто не вспомнит об этой фатальной ошибке…

– Мерлин!.. – Сириус отшатывается от него, как будто получил пощечину, вместе со злостью в его голосе сквозит неприкрытая боль. – Мерлин, Люциус, ты сам себя слышишь? Ты… Ты что, серьезно? Ты и правда такой?

Восклицания Блэка сбивают с толку, и Вуивр еще раз перепроверяет свои слова и реакции – что из них заставило супруга смотреть на него, как на Пожирателя? Снова.

– Я, как и ты, стараюсь уберечь свою семью, – он говорит твердо, нетерпящим возражений тоном, но Блэк, как всегда, с ним не согласен.

– Нет! Сейчас ты ее разваливаешь! Твой сын получил возможность стать отцом, а ты лишаешь его этого!

– Драко согласен с моим решением.

– Зато не согласен Гарри! – возражает Сириус. – Только он будет решать, что делать с этим ребенком, и мы все, все, слышишь, подчинимся этому решению.

– Даже если решение – самоубийство? Это ты не слышишь, Блэк! – снова распаляется Люциус, а Блэк вдруг отходит от него и цедит яростным голосом.