– Малфой, я сотню раз тебе повторял… – начинает Сириус, но тот его перебивает.

– А я предупредил тебя, что намерен это сделать. Так что ответить на вопросы будет полезно и для тебя, – резонно замечает Люциус, готовый стоять до последнего.

– Для меня будет очень полезно спустить тебя сейчас с лестницы! – рявкает Пес. – Тоже мне, исследователь нашелся! Я сказал, что не буду ничего закреплять. Если тебя воздержание замучило, так иди подрочи! Или сходи к Сопливусу – пусть опоит тебя чем-нибудь. А если боишься, что я снова пропаду, то у меня есть на этот счет несколько идей, и я…

Теперь очередь Малфоя затыкать ему рот – он резко шагает навстречу и замирает почти вплотную к чужому телу, а Блэк шокировано моргает от его перемещений.

– Что…

– Ты снова покраснел, Сириус… – Вуивр говорит тихо и осторожно прикасается к чужому локтю, чтобы Блэк не отскочил. – А я приревновал тебя к твоему Митчеллу. Ты спокойно спишь в моих объятиях, несмотря на то, что я однажды с тобой сделал, а я полгода на стены лез от невозможности найти тебя… Ты говорил, что связь со временем укрепится сама, что может существовать без подтверждения, но посмотри, что она с нами делает. Не боишься, что дальше будет еще больше? Или хуже?

Сириус смотрит ему в глаза и внимательно слушает, но с каждым словом хмурится все больше.

– Мне до сих пор противны твои прикосновения, Малфой. И никакой связью ты насилие не оправдаешь. Ты с этим браком сам вырыл себе могилу, а мне приходится терпеть. Но если я могу – все то, что ты тут наговорил, то и ты сможешь, – отвечает Бродяга в тон и усмехается. – Учись превозмогать, Люциус.

– Что ж… Я тебя предупреждал, – он делает шаг назад и возвращает усмешку. – Я не собираюсь ломать себя из-за твоей гордости.

– Значит, война, муженек? – Пес уже вовсю веселится, а Люциус ловит себя на том, что Блэк очень и очень давно не смел смеяться при нем.

– О, тебе понравится, – отвечает он.

Конечно, ему понравится – небольшое представление специально для него. И только затем, чтобы в следующий раз, когда муж канет в небытие, Люциус мог спокойно его оттуда вытащить. Ну а то, что это представление понравится и ему – еще лучше.

***

Несколько дней ему настойчиво кажется, что все произошедшее было сном. Какой-то другой реальностью, в которой для Драко Малфоя было в порядке вещей трахаться с Золотым мальчиком в Министерстве. И кажется уже просто потому, что на следующий же день выясняется, что Сириус наконец-таки вернулся. Вот в это он верит безоговорочно – Сириус – вот он – протяни руку, а секс с Поттером был галлюцинацией. Они же в курилке сначала были – кто его знает, этого Поттера, что он курит? А вдруг что-то такое, что вызывает в мозгу такие яркие, пикантные и чертовски возбуждающие картинки? Абсолютно невозможные. Драко не верит. А потом пересекается пару раз с неловким взглядом Поттера и понимает – было. И еще как. И еще хочется. Вот только… как Поттер к этому отнесется? Как ко всему этому относится сам Драко? То безумие, что заставило их сделать это, уже давным-давно отступило, и теперь, наверное, нужно понять, на каком основании они будут поддерживать эти отношения. На взаимной неприязни? На взаимной приязни? Надо сначала определиться, что Драко чувствует по этому поводу без довлеющих над ним обстоятельств. Он все еще ненавидит Поттера? Возможно, чуть меньше – он ничего не забыл. Но это, как ни странно, не отталкивает, а наоборот, привлекает его. А кроме ненависти? Поттер ему хоть сколько-нибудь нравится? По характеру, по внешности, по убеждениям? Над этим стоит подумать прямо сейчас и основательно. Потому что совсем скоро аврор наверняка захочет поговорить с ним об этом, и у Малфоя должен быть готов ответ. Желательно – аргументированный.

Итак, характер Поттера отвечал ему самому – тяжелый, потому что золотой. Упрямый, гордый, целеустремленный, эгоистичный, но не без комплексов. Так и Драко был упрям, горд, целеустремлен и достаточно себялюбив. Зато комплексами не страдал, но Поттеру можно – он же все равно герой. Внешность… Тут они как черное и белое – у Поттера была теплая, совершенно обычная кожа, средний рост, но крепкое телосложение благодаря физическим тренировкам. Отдельными пунктами шли вечно взъерошенные темные волосы, которые плохо подавались укладке, и зеленые глаза, которые неизбежно привлекали к себе внимание интенсивностью и глубиной цвета. Еще, конечно, шрам и очки, но шрамов, как Драко успел заметить, у Поттера было достаточно – по всему телу, больших и маленьких. А очки он частенько носил в кармане или пользовался маггловскими линзами – опять-таки работа не всегда позволяла. А Драко был противоположностью – высокий, жилистый, аристократично бледный и с безупречной осанкой. Волосы – светлые, стрижка – модная. Глаза серые, вдумчивые, а нос с эстетичной горбинкой. И никаких шрамов – крестный с его целебными мазями постарался. И Малфой более чем уверен, что весьма привлекателен для обоих полов. У Поттера с этим проблем нет, у Драко – нет проблем с внешностью Гарри. И остаются только убеждения, в которых они разнятся чуть ли не больше, чем во внешности. Поттер убивает во имя добра, а Драко предает во имя зла. Аврор готов пожертвовать собой в любой момент, а слизеринец готов идти по головам, чтобы получить свое. Поттер врет, чтобы заслужить его доверие, а Драко… набрасывается с поцелуями, чтобы показать, как сильно он его ненавидит. Точек пересечения всегда было слишком мало, но, пожалуй, именно их они никогда и не искали в оппоненте. Они, как одноименные заряды, всегда отталкивали друг друга. Но как только захотели сблизиться, так тут же оказались втянуты на одну «орбиту». До невозможности близко. И это, наверное, единственный аргумент, которым можно все объяснить. Уж точно волнение Драко о здоровье Поттера не окажется достаточным поводом. И не взаимная ненависть. Было что-то еще, и Малфой начинает копаться в своих чувствах и препарировать их.

Он игнорирует назойливого Блейза, который своим любопытством только выводит его из себя. Игнорирует Грейнджер и Милли, одинаково удивленно оглядывающих его сосредоточенное лицо. Игнорирует тактичное беспокойство Ремуса – тот и так уже сделал для всех них слишком много. И отвлекается он только на Сириуса, который изъявил желание остаться бородатым, а Драко, синхронно вместе с отцом, закатил глаза и посоветовал хорошего парикмахера. Сириус удивительно преображается – он выглядит стильно, самобытно и представительно. Драко очень нравится. А потом он отвлекается снова – отец увозит дядю, оборотня и крестного отдыхать, и сын бы может и хотел бы поехать с ними, но Поттер же останется в Лондоне – куда он денется от своей такой важной работы? А Драко еще не во всем разобрался…

Поттер приходит сам. Где-то через две недели после Рождества. Чуть бледен, и синяки под глазами еще не спали, но в целом выглядит лучше. Запинается на пороге его кабинета, скользя взглядом по тому, да-да, самому столу, но не краснеет. Не смущается и звучит почти с вызовом, бодро.

– Малфой. Попробуешь сказать, что все это было ошибкой, и я тебя убью, – он смотрит прямо в глаза, а Драко вдруг осеняет.

Дело даже не в повторе фразы. И не в завуалированном намеке на желание предложить отношения. Малфой вдруг ярко, всеобъемлюще и четко понимает, что Золотой мальчик всегда был частью его жизни. Одиннадцать лет до Хогвартса – постоянно всплывающие слухи и все никак не умолкающая история после его рождения. Семь лет в Хогвартсе – это сам Поттер, собственной персоной почти каждый Божий день. И после Победы – всегда и везде – на Диагон-аллее, в Министерстве, в газетах и снова на слуху. А уж теперь – и подавно. Поттер – словно чашка кофе по утрам, статуя в Атриуме, любимая мантия, учебник по зельеварению за шестой курс и зеркало в ванной – не пройти мимо, не проигнорировать, не избежать встречи и, кажется, не прожить. Поттер – константа в его мире, его часть, его незыблемый столп, и может быть, именно поэтому Драко пытается притянуть его ближе – еще ближе, соприкоснуться, присвоить себе. Мир, в котором он живет, всегда содержал в себе Поттера, и без него это был бы неправильный мир. Не мир Драко Малфоя. Немыслимо с одной стороны и совершенно невозможно с другой.